— И вы согласились принять участие в этой мистификации! Но почему?

— Потому что… и я тоже… люблю вас! — прошептала девушка.

Признание вылетело у нее прежде, чем она смогла остановиться или подумать, как ему ответить, и, лишь увидев его глаза, она поняла, что сказала.

Опустив голову так, чтобы он не мог видеть ее лица, она поспешила добавить:

— Бы… так славно воевали… на войне вы стали героем… для всех нас. Как могла я допустить… а ваш дядя был уверен, что вы собирались… это сделать… чтобы вы погубили себя?

— Мне до сих пор трудно поверить в столь дикий и неестественный метод спасения, к которому прибегли мой дядя и ваш отец! Почему бы им напрямую, откровенно не спросить меня, женюсь ли я на актрисе?

— Они были… они боялись, вдруг, если… они попробуют уговаривать вас… не делать этого… вы станете еще настойчивее добиваться своего права… самому… выбирать себе жену… и непременно женитесь.

— Допустим, я в состоянии понять их рассуждения, — признался Гарри. — Но меня раздражает их ложь, а больше всего в этой истории мне претит тот факт, что они вовлекли вас в свой бредовый, нелепый заговор!

— Я согласилась принимать в нем участие… ведь я делала все… ради вас.

— Вас так волнована моя судьба?

— Естественно… волновала! Вы были таким… храбрым героем войны… героем для… тысяч людей. Как могли вы… разрушить все… это?

Он не реагировал, и она продолжала:

— Вы должны быть достаточно честны к себе самому… и признать — подобный шаг испортил бы… все, даже включая этот… красивый… замечательный дом.

Она думала об этом каждую ночь, ложась спать.

Боурнхолл никогда не стал бы подходящим местом для той актрисы.

Терезе казалось, будто она и вправду видит, как отец и мать Гарри проходят через комнату к камину или сидят в гостиной со старинной мебелью и абиссинским ковром.

Как они разговаривают о своем сынишке, который играет там, наверху, в своей детской.

Нянюшка с гордостью показывала Терезе лошадку-качалку, на которой скакал маленький Гарри, и форт, где он играл с оловянными солдатиками.

Словно прочитав ее мысли, Гарри спросил:

— Вам удалось восстановить все, как это было при матушке?

— Правду сказать… все сделали нянюшка и Доусон… а я… только… молюсь… чтобы вы не… разочаровались.

— И вы сделали все это для меня? — тихо спросил Гарри. — И именно вы спокойно позволили мне поверить в ложь?

— Право… в ней не было зла, — оправдывалась Тереза, — это была… ложь только во спасение… вас от… совершения… ужасной… ошибки.

— И что теперь будет с вами? — бросил Гарри. — Вы говорите, мы вовсе не женаты, но все здесь в Боурнхоллe считают вас моей женой.

— Я думаю… папа рассчитывает на… мое исчезновение… когда… вам станет… значительно лучше, — ответила Тереза. — Я вернусь в Лондон, чтобы впервые появиться в свете, как и должно было произойти… до того… как все это случилось.

— Сдается мне, вы поставили себя в довольно щекотливое положение, — задумчиво сказал Гарри, — и если вдруг станет известно о вашем пребывании здесь со мной под именем графини Лэнбоурн, это вызовет скандал, а не просто волну сплетен.

— Никому… и не надо будет знать, — поспешила уверить его Тереза. — К вам никто не заезжал… и никто, если не… считать слуг и доктора Стюарта… не видел меня здесь.

— Не сомневаюсь, он уже рассказал другим своим пациентам о моем возвращении в поместье.

Тереза беспомощно развела руками.

— Вы… пытаетесь… добавить еще проблем, которых и так уже предостаточно, — жалобно промолвила она.

Она посмотрела на него и сказала как бы в утешение:

— Возможно, мне не следовало еще рассказывать вам… обо всем… так скоро. Но я думала… теперь… вы больше… не рветесь в Лондон. И может статься… а вдруг вы найдете свое счастье… здесь… в том месте, которому вы принадлежите.

На минуту воцарилась тишина.

— Думаю, я мог бы стать счастливым здесь, — сказал наконец Гарри, — в том месте, которому, по вашим словам, я принадлежу, будь я не один.

Глава 7

Сэр Хьюберт прежде всего распечатан письмо от дочери и стал в нетерпении читать его.


Дорогой папа,

боюсь, я все испортила. Вчера я рассказана Гарри всю правду, чем сильно удивила его.

Потом он признался мне, что, будь он женат, он не прочь был бы остаться жить здесь, в этом доме, который я сделала точно таким, какой он был во времена его родителей.

Мне показалось, Гарри в тот момент думал о Камилле Клайд и что, как только он достаточно окрепнет (думаю дня через два, максимум три), сразу же отправится в Лондон.

Простите меня, я сильно сожалею о содеянном, мне следовало выждать подольше, но, может быть, каким-то чудом она теперь больше не нуждается в нем.

Я так сокрушаюсь по поводу случившегося.

Ваша любящая дочь

Тереза.


Сэр Хьюберт еще раз перечитан письмо, затем направился с ним через Беркли-сквер к дому маркиза.

Маркиз просматривал «Морнинг Пост» и, когда сэр Хьюберт вошел, с улыбкой поднял на него глаза.

— Боюсь, у меня плохие новости, — сообщил сэр Хьюберт.

С этими словами он протянул ему письмо Терезы.

— Я все это время держался подальше от театра и Чарлза Грэма, — сказан маркиз по прочтении, — но теперь мне лучше сходить кое-куда и выяснить, как обстоят дела.

Он отправился в Уайт Клаб, полагая, что, вероятнее всего, лорд Чарлз окажется там.

И не ошибся.

Однако маркиз не желал давать кому бы то ни было повода заподозрить его либо сэра Хьюберта в некоем интересе, поэтому он сначала поговорил с двумя-тремя посетителями клуба, прежде чем направиться через всю гостиную к лорду Чарлзу, сидевшему в эркере у окна.

— Как дела, Чарлз? — спросил он. — Выиграли скачки?

— Моя лошадь пришла третьей, — ответил лорд Чарлз. — А вы-то где пропадали? Я вас не встречал последнее время и решил, что вы, должно быть, уехали в поместье.

— Ненадолго съездил в Стоук Пэлэс, — объяснил маркиз, — а теперь хотел бы услышать новости, если таковые имеются.

— Если вы насчет вашего племянника, то я его давно не видел, но слышал, будто несравненная Камилла заполучила себе нового покровителя.

— Нового покровителя? — переспросил маркиз. — И кто же он?

— Помните Дархема? Богатый, но довольно скучный тип, зато непомерно щедрый, когда дело доходит до бриллиантов для хорошенькой дамочки.

Маркиз пришел в восторг, но старался не показывать виду. Вскоре он просто покинул Уайт Клаб и прямиком отправился в Гаррик Клаб, где всегда можно было встретить разношерстную театральную публику.

Не успел он переступить порог Гаррик Клаб, как заметил актера, которого нанимай дня мнимого венчания Гарри и Терезы.

— Рад снова видеть вас, — подошел к нему маркиз, — и хочу поблагодарить за подготовку того дела, которое мы обсуждали в прошлую нашу встречу.

Актер улыбнулся.

— Слышал, все прошло удачно, а то я переживал, что не смог лично выполнить вашу просьбу. Мне пришлось поискать себе замену, а это оказалось совсем не просто. К счастью, мне встретился преподобный пастор Бартон, думаю, вы знаете, он служит в часовне в Мэйфэйре.

Маркиз изумленно взглянул на него и каким-то чужим, изменившимся голосом спросил:

— Вы хотите сказать, будто этот пастор Бартон провел венчальную службу для моего племянника вместо вас?

— Никак не мог найти кого-то еще, кто выглядел бы столь же убедительно, — признался актер, — или по крайней мере хотя бы текст знал наизусть.

Маркиз потерял дар речи.

Пресловутая часовня в Мэйфэйре пользовалась определенной славой и была ему хорошо известна.

Когда-то первый священник, назначенный в эту часовню, сочетал браком любого, кто мог заплатить ему гинею, не задавая при этом лишних вопросов, так же как до этого придавал официальную торжественность всем тайным бракам в окрестностях тюрьмы Флит.

Благодаря своей готовности венчать всех без оглашения или специального разрешения на брак он не знал отбоя от желающих венчаться в его приходе.

Однако в 1754 году брачное законодательство претерпело изменение: закон требовал читать оглашение в течение трех воскресений до венчания и регистрировать все браки в специальной книге.

В противном случае необходимо было получить разрешение на брак у Кентерберийского архиепископа.

Постепенно часовня в Мэйфэйре стала более солидной и уважаемой, и многие живущие поблизости охотно венчались в ней; но тамошние священники по-прежнему отличались готовностью провести любой обряд за определенную плату.

Однако при всем при том маркиз позаботился о настоящем разрешении на брак на случай, если Гарри начнет интересоваться деталями и задавать вопросы.

Выходит, теперь его племянник и Тереза вступили в законный брак, причем по всем правилам!

Маркиз понимал: было бы непростительной ошибкой, если б актер заподозрил неладное, поэтому, еще раз поблагодарив его за услугу, он поспешил назад на Беркли-сквер, но не домой, а к сэру Хьюберту и прямо-таки ворвался к нему, на ходу сообщая о случившемся.

— Мне абсолютно ясно, — судорожно изрек он, — что Гарри никогда не простит мне этот поистине возмутительный и ужасный поступок.

Первым побуждением сэра Хьюберта было немедленно отправиться в Боурнхолл и сообщить Гарри о случившемся и о безысходном отчаянии, в котором пребывает его дядя.

Но потом он вспомнил, как Гарри повел себя в ту минуту, когда ему сообщили о сделанном за него выборе жены,

Сэр Хьюберт решил, что его приезд только испортит все, ухудшит и без того скверное положение вещей, и торопливо написал записку Терезе. Он велел груму отвезти ее в Боурнхолл, причем как можно скорее.


Тереза плакала каждую ночь, с тех пор как убедилась в намерении Гарри жениться на Камилле Клайд.

Его дядя и ее отец пытались спасти его, но потерпели неудачу.