Тут он вонзился в нее снова, и она, потеряв дар речи, стала целовать его губы, подбородок, горло, ухо — все, до чего могла дотянуться.

Он продолжал входить в нее снова и снова, и она хотела, чтобы это длилось вечно. «Пожалуйста, Боже, не дай, чтобы это было в последний раз»! — воскликнула она мысленно.

Мерри старалась сдержать волну наслаждения. Она знала: если он оставит ее неудовлетворенной, мужская гордость просто не позволит ему уйти.

Но устоять она не могла. Рис был слишком велик, слишком неукротим, слишком нежен, слишком неистов. Он быстро довел ее до ослепительного экстаза и с яростным рычанием излил в нее семя.

Когда он бессильно обмяк на ней, она обняла его и прижала к себе.

— Останься, — прошептала она, слизывая соль с его кожи. — Не уезжай.

— Я должен.

Он вышел из нее и сел на край кровати, застегивая бриджи.

— Я должен встретиться с этим Фаради. Это мой долг.

— Нет, Рис, — она села и завернулась в простыню, — тебе не обязательно ехать.

Он вздохнул и потянулся к рубашке.

— Ты же видела меня утром. Вся деревня видела меня утром. Именно так я провел большую часть жизни, Мередит. В драках. В битвах. Уничтожал все вокруг. И наконец оставил все это позади, но… — Он уставился на нее немигающим взглядом. — Ведь я бы убил его…

— Возможно. Но Гидеон пытался убить тебя. А этот Фаради… Ты его даже не знаешь.

— Но он убийца.

— И этого ты не знаешь. Судя по рассказу Коры, он мог быть невинной жертвой, как и твой друг Лео.

— Устанавливать невиновность или виновность — дело не мое. — Рис рывком натянул сорочку. — Я должен сначала ударить, а Беллами будет задавать вопросы потом.

— Ты не можешь сделать это. И не сделаешь. — Мерри расправила манжету на его рукаве. — Рис, все эти битвы и драки в твоей жизни имеют кое-что общее, они были справедливы. И твои противники заслуживали наказания. Ты никогда не был тупым громилой. Поэтому я так увлеклась тобой, когда была совсем девчонкой.

— Когда ты была девчонкой, я вообще не обращал на тебя внимания, — фыркнул он.

— Совершенно верно. — Она разгладила сорочку у него на спине. — Знаешь, как это было замечательно? Любой юноша в твоем положении, искал бы мишень вроде меня. Я ведь была маленькой, неуклюжей и противной. Меня было бы так легко изводить. Младшие конюхи всегда дразнили меня, когда отца не было рядом. Они так привыкли, что старшие их третируют, что хотели сами кого-то помучить. Это придавало им чувство собственной значимости. Они были главнее меня. А ты… Из всех молодых людей ты один имел веские причины сделать мою жизнь кошмаром. Но этого не произошло. Ты уважал моего отца. Был добр к конюхам. Любил лошадей. И оставлял меня в покое. — Мерри погладила его по волосам. — Рис, назови меня дурочкой, если хочешь… но я полюбила тебя именно за это.

Он с глухим проклятием схватился за голову.

— Рис, ты мне не веришь? Я все еще люблю тебя. Люблю еще больше, чем раньше.

— Я знаю. Знаю. И не пойму, что со мной не так. Ты говоришь, что любишь меня. Умом я понимаю, что это должно все исправить. Потому что это единственное, чего я ждал всю жизнь. Любви женщины. И вот теперь, когда ты шепчешь мне о любви, мой гнев должен бы рассеяться, боль уняться и радуги должны засиять сквозь тучи, а ангельский хор запеть в небесах. Потому что — вопреки всему! — прекрасная, сильная и умная женщина любит меня. И все в моей жизни должно наладиться.

— Но этого не происходит?

Рис покачал головой:

— Не происходит. Ты говоришь, что любишь меня. И каждый раз это ранит все сильнее. Мне больно, Мерри. Не могу понять почему, но мне чертовски больно. Эти слова… Мне хочется что-то разбить, наброситься на кого-то в ярости и гневе. Со мной что-то не так. Словно я серьезно болен.

— И во всем виновата я? Ты не можешь меня простить?

— Все это не имеет ничего общего с виной или прощением. Дело в том, что я человек сломленный. И боюсь причинить тебе боль. Этим рисковать я не могу. — Мрачно вздохнув, он встал. — Нужно идти, Мерри.

Все еще сидя в постели, она успела схватить его за руку:

— Останься еще ненадолго. До рассвета далеко. Если тебе так тяжело, нам лучше поговорить.

— Тут ты права.

Рис повернулся, сел на край кровати и в задумчивости пробормотал:

— Думаю, я все-таки успел сделать здесь немало добра. Коттедж принадлежит твоему отцу. Пусть делает с ним что хочет. Я позабочусь о том, чтобы ему продолжали выплачивать пенсию. Мужчины достроят гостиницу. И обещаю: у тебя будут почтовые лошади. И я заплачу за разгром таверны.

— Меня все это не тревожит, глупый ты человек. Я беспокоюсь за тебя. — Ее голос задрожал. — Рис, перестань вести себя так, словно всему настал конец. Ты не можешь так поступить со мной. Что случилось со всеми твоими разговорами о судьбе? Ведь я твоя судьба, а ты — моя. Сколько раз ты это твердил?

Он прижался губами к ее пальцам и прошептал:

— Клянусь, если на свете существует женщина, способная вернуть меня к жизни, сделать счастливым, то это ты. Но я сломлен, Мерри. Для меня все уже слишком поздно. Мне ужасно жаль, и я хотел бы, чтобы все было по-другому, но…

— Не говори так. Не надо, Рис.

Он вытер слезу с ее щеки.

— Некоторым вещам просто не суждено случиться, Мерри.

Глава 24

— А я еще считал твою деревню не слишком привлекательной, — заметил Беллами, глядя в окно экипажа. — Но она в сравнении с этими местами кажется воистину жизнерадостной. Это совпадение, Эшуорт? Или угнетающий туман действительно следует за вами повсюду?

Рис не ответил. Какой там туман? Он ощущал, как в груди рокочет гром. Сердце разрывалось от мучительных, не дающих покоя мыслей и чувств. Боль, смущение, гнев! И хотя их разлука длилась всего полдня, он тосковал по Мередит так, что едва мог дышать. Но он обязан уйти от нее как можно дальше. Нельзя, чтобы эта буря захватила и ее.

Рис осторожно потрогал языком рассеченную верхнюю губу. Привкус крови помогал ему сосредоточиться. Пробуждал странное чувство, смутно походившее на ностальгию. Словно вчерашняя драка с Майлзом помогла кое-что прояснить. Раздавать и получать удары — это то, что он привык делать. То, что очень хорошо знал. Он вырос на этом. Семейное ремесло…

— Расскажи о Фаради. Он очень силен?

Рис надеялся, что да. Он ужасно не любил бить слабых.

Беллами пожал плечами:

— Как заметила Кора, он очень смахивает на меня.

Выгнув бровь, Рис с интересом воззрился на своего спутника. Беллами смутился и отодвинулся.

— В таком случае — сойдет, — кивнул Рис.

— Прекрасно. — Беллами одернул свою манжету. — Полагаю, это должно было случиться со мной уже давно. Сначала я подумал, что это Морленд нанял убийц. Он ведь хотел получить все жетоны клуба и был в игорном заведении в ту ночь, когда мы с Лео договаривались посетить боксерский матч.

— Морленд тут ни при чем. — Рис нахмурился. Он думал, что они обо всем поговорили еще в Глостершире.

— Теперь-то я это знаю. Однако каждый новый жетон Морленда когда-то принадлежал одному из бывших членов клуба. Поэтому я справился об их местопребывании в ночь убийства. Сначала я пропустил Фаради, поскольку все считали, что он давно уехал из Лондона. Даже слуги это подтвердили.

— Но он не уезжал?

— Нет. И знал об этом матче. Как-то раз мы все наблюдали за игрой в клубе. Когда Фаради проиграл, Лео, парень азартный, пожал Морленду руку и поздравил с красивой партией. Фаради держался прекрасно, но я видел, что он взбешен. Когда же он объявил, что намерен немедленно отправиться в деревню, мы предположили, что у него кончились деньги. Я и не подумал в этом усомниться. Наконец после третьего допроса один из его слуг выложил правду. Питер Фаради покинул город лишь через два дня после смерти Лео. Должно быть, это он. — Беллами выругался и добавил: — Будем надеяться, что Кора сможет с уверенностью его опознать.

Девушка лежала на сиденье и крепко спала. По крайней мере Рис так решил, поскольку не знал ни одной женщины, способной с широко раскрытым ртом лежать перед двумя мужчинами. Хотя сначала она притворялась, что дремлет всю дорогу от Девоншира до Бодмин-Мура. И старалась не встречаться с ним взглядом с самого отъезда от гостиницы. Она снова боялась его, и Рис вряд ли мог винить ее за это.

Да и вся деревня будет его бояться. Он никогда не забудет, как, немного опомнившись после драки с Майлзом и оторвав взгляд от его окровавленного лица, увидел разгромленный бар и полные ужаса глаза мужчин. И еще — его прелестная Мередит… с лицом выбеленным как полотно и забрызганным кровью. При одном этом воспоминании ему становилось дурно, а голова раскалывалась от боли. За всю свою злосчастную жизнь он никогда не чувствовал себя таким чудовищем.

— Солнце вышло, — заметил Беллами. — Слава Богу!

Повернувшись, Рис выглянул в окошко. Корнуолл был местом пустынным, но, подобно Девонширу, обладал суровой красотой.

Заехав за поворот, они обнаружили, что туман рассеялся. И он увидел длинные зеленые пальцы земли, хватавшиеся за яркое синее море. Между этими пальцами стояли темные, изрытые пещерами скалы. Ощущение было такое, что экипаж, покачиваясь, проезжал по краю мира, а этим краем была дорога вдоль побережья, идущая высоко над разбивавшимися о берег волнами.

— Какое именно место мы ищем? — спросил Рис.

— Согласно моим сведениям, дом расположен над скалистой бухтой.

— А нельзя было более определенно указать место? Здесь полно скалистых бухт.

— Мы узнаем дом, когда увидим, — уверенно заявил Беллами. — Мне сказали, что это единственный приличный дом на много миль вокруг.

Экипаж наклонился на очередном крутом повороте, и Рис схватился за край сиденья, чтобы не усесться на колени Беллами.