Николас Спаркс - Дважды два

– Ненавижу больницы, – сказала Мардж. – В хорошем настроении в больнице я была только один раз – когда родилась Лондон.

– Я тоже, – проговорил я. – Полностью с тобой согласен.

Она застегнула куртку на шее.

– Вывези меня на улицу, хорошо? Просто увези отсюда.

Я выполнил ее просьбу. Холодный ветер пощипывал щеки. Листья с немногочисленных деревьев у стоянки уже облетели, небо казалось свинцовым.

Когда Мардж снова заговорила, ее голос был таким тихим, что я едва расслышал его.

– Мне страшно, Расс.

– Знаю. Мне тоже.

– Так нечестно. Я никогда не курила, почти не пила, питалась правильно. Занималась спортом. – Она вдруг стала похожа на ребенка.

Я присел на корточки, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Ты права. Это несправедливо.

Она встретилась со мной взглядом и хрипло, безнадежно засмеялась.

– Знаешь, это все мама виновата, – заявила она. – Она и ее гены. Конечно, этого я ей никогда не скажу. Но я ее не виню…

Я думал о том же самом, но ни за что бы не решился произнести это вслух. Маму наверняка терзали те же мысли, именно поэтому в больнице она не проронила ни слова. Протянув руку, я сжал пальцы Мардж.

– Мне паршиво, – продолжала Мардж. – Утром меня четыре раза вырвало, а теперь нет даже сил, чтобы самой добраться до туалета.

– Я тебе помогу, – пообещал я. – Честно.

– Нет, – покачала головой она. – Тебе это не понравится.

– Ну что ты такое говоришь? Конечно, я помогу.

За всю свою жизнь я никогда еще не видел Мардж такой печальной – Мардж, которая лишь беспечно пожимала плечами, легко перенося даже самые большие потери.

– Я знаю: ты считаешь, что это твой долг. И ты хочешь его исполнить. – Она пожала мою руку. – Но у меня есть Лиз. А у тебя – Лондон, твой бизнес и Эмили.

– Сейчас работа уже не так беспокоит меня. Эмили поймет. А Лондон все равно почти весь день в школе.

Мардж помолчала, а потом будто вернулась к давнему разговору.

– Знаешь, что в тебе меня восхищает? – спросила она.

– Понятия не имею.

– Я восхищаюсь твоей силой. И отвагой.

– Куда там, – возразил я. – Ни о какой отваге и речи не может быть.

– Неправда, – настаивала она. – Вспоминая прошлый год и все, что ты пережил, я не могу понять, как ты выдержал. Я смотрела, как ты становишься прекрасным отцом – я всегда знала, что именно таким ты и будешь. Я видела тебя в худшие минуты твоей жизни, после ухода Вивиан. Видела, как ты собрался с силами. И при этом продолжал строить бизнес. Немногим людям удалось бы провернуть за шесть месяцев то, что сделал ты. Лично я бы не смогла.

– Почему ты говоришь мне все это?

– Потому что я не позволю тебе остановиться, ради меня перестать делать то, что необходимо тебе. Это разобьет мне сердце.

– Я буду рядом, – сказал я. – И отговорить меня ты не сможешь.

– А я и не предлагаю бросить меня на произвол судьбы. Прошу только об одном: продолжай жить своей жизнью. Будь сильным и смелым. Потому что ты нужен не только Лондон. Ты нужен Лиз. И маме с папой. Кто-то из нас должен быть опорой. И хотя ты вряд ли поверишь моим словам, я знаю: ты всегда был самым сильным из нас.

Когда я вспоминаю Мардж подростком, в голову приходят прежде всего две вещи: катание на роликах и фильмы ужасов. В конце восьмидесятых и в начале девяностых неспешное катание на роликах с колесами в два ряда было вытеснено более агрессивной ездой на новомодных роликах, с колесами в ряд, но Мардж хранила верность старомодным – по-моему, она с раннего детства питала слабость к каткам, где играла музыка диско. Подростком все выходные она проводила исключительно на роликах, обычно со своим «Уокмэном» и в наушниках… как ни странно, даже после того, как получила водительские права. Мало что она любила больше, чем ролики, – за исключением хороших ужастиков.

Романтические комедии Мардж тоже одобряла, как и я, но ее излюбленным жанром всегда были ужасы, и она не пропускала ни единого нового фильма, успевая посмотреть его в первую же неделю после премьеры. Для нее не имело значения то, что фильм разносили в пух и прах и критики, и простые зрители. Она ходила в кино одна, если не удавалось найти единомышленника-энтузиаста, так же преданного жанру, как фанат – своей любимой группе. От «Кошмара на улице Вязов» и «Кэндимэна» до «Амитивилль 4: Зло спасается» – Мардж была истинной ценительницей ужастиков, как высокоинтеллектуальных, так и примитивных.

Когда я спрашивал, почему ей так нравятся фильмы ужасов, она просто пожимала плечами и отвечала, что иногда приятно немного испугаться.

Я не мог понять, что в этом хорошего, – как и то, что за удовольствие носиться целыми днями на колесах, прикрученных к ботинкам. Кому придет в голову хотеть, чтобы его напугали? Разве в реальной жизни мало ужасов, от которых по ночам просыпаешься в холодном поту?

Но теперь, кажется, я ее понял.

Мардж любила эти фильмы именно потому, что они не являлись реальностью. Все страхи, которые она ощущала по ходу фильма, были дозированными: фильм имел начало и конец. Она уходила из кинотеатра эмоционально опустошенная, но испытывала облегчение от того, что в реальной жизни у нее все хорошо.

И в то же время у нее была возможность противостоять, пусть и недолго, одной из основополагающих эмоций, инстинкту, побуждающему нас бороться или бежать. Думаю, оставаясь на месте, несмотря на леденящий страх, Мардж считала, что выходит из этого испытания более сильной, подготовленной к любым реальным ужасам, уготованным ей жизнью.

Вспомнив об этом теперь, мне кажется, что Мардж о чем-то догадывалась.

Вивиан привезла Лондон домой в воскресенье вечером. На прощание она крепко обняла меня. В ее прикосновениях чувствовалась тревога, но, как ни странно, ее тело стало для меня совсем чужим.

Поездка Лондон очень понравилась, но на этот раз она призналась, что скучала и по рыбкам, и по Мистеру и Миссис Крапинке. Едва переступив порог, она побежала к себе в комнату, проведать зверинец, и рассказала мне, что в День благодарения ужинала в настоящем особняке. Я догадался, что Вивиан все-таки познакомила нашу дочь со Спаннерменом – в отместку за то, что Эмили обнималась с Лондон в студии. Несомненно, с точки зрения Вивиан, я нарушил табу первым, поэтому она поступила именно так.

Наверное, мне следовало придать этому событию больше значения, но я был вымотан и к тому же понимал, что рано или поздно Лондон все равно узнает о существовании Спаннермена и встретится с ним. Какая разница, когда это произойдет – в ближайшие выходные или в ее следующий приезд в Атланту?

Что вообще теперь имело значение?

Пока Лондон занималась рыбками, я решил помыть хомячью клетку, поскольку очередную чистку в то время, пока Лондон была в отъезде, пропустил. Я уже привык к этой обязанности, она не занимала у меня много времени. Я вынес мусор в уличный бак, вымыл руки, а когда вернулся наверх, Лондон держала в руках Мистера Крапинку.

– Есть хочешь, детка? – спросил я.

– Нет, – ответила она. – Мы с мамой поели в самолете.

– Да я просто спросил. – Я сел на кровать, наблюдая за ней, но думая о Мардж. Моя сестра хотела, чтобы я продолжал жить, как будто ничего не произошло. Но на самом деле все изменилось, и я чувствовал, что опустошен, как нефтяная бочка на свалке. Я не знал, сумею ли выполнить просьбу Мардж, и хочу ли этого.

– Знаешь, что? – спросила Лондон, взглянув на меня.

– Что, детка?

– На Рождество я сделаю для тети Мардж и тети Лиз вазу, как для мамы. Но на этот раз нарисую на ней рыбок.

– Им понравится, вот увидишь.

Минуту Лондон внимательно смотрела на меня, ее взгляд стал непривычно серьезным.

– Папа, у тебя все хорошо?

– Ага, – ответил я. – Нормально.

– По-моему, ты грустный.

Так и есть, думал я. Держусь из последних сил, чтобы не развалиться на куски.

– Просто соскучился по тебе, – объяснил я.

Она улыбнулась и подошла ко мне с хомяком на ладони.

– Хочешь подержать Мистера Крапинку?

– Конечно, – кивнул я, и она бережно посадила зверька мне на руку. Хомяк был мягким и совсем легким, но я почувствовал, как он уцепился за меня крохотными коготками. Усы задрожали, хомяк начал обнюхивать мою руку.

– Знаешь, что? – снова спросила Лондон. Я сделал вопросительное выражение лица. – Теперь я могу читать.

– Да?

– Я сама читаю «По парам». И маме тоже читала.

Может, не столько читала, сколько повторяла наизусть – ведь мы прочли эту книгу вместе сотни раз? Но какая разница?

– Может, потом почитаешь и мне?

– Ладно, – согласилась она и крепко обняла меня. – Я люблю тебя, папа.

Я уловил аромат детского шампуня, которым она до сих пор пользовалась, и у меня снова защемило сердце.

– И я тебя люблю.

Лондон еще раз сжала меня в объятиях.

– Можно, я заберу у тебя Мистера Крапинку?

В понедельник Мардж ушла с работы. Я узнал об этом, когда получил от нее сообщение: «Я решила уволиться».

Высадив Лондон у школы, я отправился к сестре. Работа могла и подождать. На недовольство Мардж я решил не обращать внимания: мне хотелось только увидеть ее. Дверь открыла Лиз, и я понял, что она плакала – об этом говорили покрасневшие глаза.

Мардж я нашел сидящей с ногами на диване и закутанной в одеяло. По телевизору шла «Красотка». Фильм вызвал прилив воспоминаний, мысленно я сразу же увидел сестру подростком. Когда у нее еще была вся жизнь впереди, и измерялась она десятилетиями, а не месяцами.

– А, привет. – Она нажала на пульте паузу. – Что ты здесь делаешь? Тебе разве не надо на работу?

– Я на короткой ноге с боссом, – отшутился я. – Он разрешил мне сегодня немного опоздать.

– Остряк.

– Беру пример со старших.