Николас Спаркс - Дважды два

Эмили почувствовала мою нерешительность и просто прижалась ко мне. Мы долго стояли обнявшись на ее веранде; этот момент близости поразил меня, показавшись более реальным и значительным, чем все, что происходило между нами до этого.

– Позвони мне завтра, хорошо? – шепнула она, отпуская меня и напоследок ласково касаясь ладонью моей щеки.

– Обязательно.

После она повернулась и ушла в дом.

Две последние недели ноября оставили в моей памяти самые счастливые воспоминания. Мой день рождения прошел спокойно; ни я, ни Вивиан не упоминали о нем, когда Лондон звонила по видеосвязи, и только после разговора я наконец вспомнил, какой сегодня день. С работой я успешно справлялся, разрабатывая кампании для новых клиентов. Лондон вернулась из Атланты в воскресенье вечером, и хотя она долгое время только и делала, что развлекалась, вхождение в привычный ритм прошло гладко, как по маслу. Я каждый день разговаривал с Эмили, провел переговоры с Клодом, купил картину и повесил ее в гостиной. В следующие выходные я увиделся с родными. Днем раньше Мардж и Лиз побывали у репродуктолога, и когда все мы собрались в гостиной, они объявили родителями о своих планах.

– Давно пора! – воскликнула мама и вскочила, чтобы обнять обеих.

– Вы будете хорошими родителями, – добавил отец, а потом тоже обнял по очереди Мардж и Лиз. Отец обнимал кого-нибудь примерно так же часто, как происходят солнечные затмения, поэтому я понял, что он растроган.

От Тальери я узнал, что Вивиан хочет забрать Лондон в Атланту на День благодарения. Вообще-то она собиралась увезти дочь уже в среду вечером и оставить у себя до воскресенья. Я расстроился, понимая, что система посещений «каждые вторые выходные» вылилась в расставание с Лондон на все праздники. В среду Вивиан приехала за дочерью на лимузине и снова увезла ее на частном самолете. Глядя им вслед, я думал, как тихо будет в доме в ближайшие четыре дня без моей дочери.

Дома и вправду все выходные царил покой. Ведь он был пуст.

В те выходные мой мир вновь начал рушиться у меня на глазах.

И разрушения оказались страшнее.

Как это произошло?

Как обычно – когда, казалось бы, ничто не предвещало беды.

Только по прошествии времени стало ясно, что предвестники все-таки были.

Наступило субботнее утро, двадцать восьмое ноября, День благодарения прошел позавчера. Вечер накануне я провел вместе с Эмили – мы ужинали, потом ходили в театр комедии. Снова попытавшись поцеловать ее при расставании, я был вынужден довольствоваться продолжительным и крепким объятием, подкрепившим мое желание удержать ее в своей жизни как можно дольше. К моему удивлению, чувства к Эмили уже вытеснили мысли о Вивиан, и я надеялся, что так будет и дальше. Мне стало гораздо легче, я впервые за месяцы, если не за годы, с уверенностью смотрел в будущее.

Роковой звонок прозвучал рано утром в субботу. Еще и шести часов не было, когда телефон вдруг подал голос, и даже сам сигнал показался мне зловещим. Как обычно, я перевел мобильный в режим «в самолете», а на домашний номер мне обычно никто не звонил – только в экстренных случаях. Перед тем как я схватил трубку, в голове мелькнула мысль: звонит мама, сообщить, что отец в больнице. Или что у него инфаркт. Или еще хуже… Мама сообщит мне об этом в истерике.

Но это была не мама.

Звонила Лиз, чтобы сообщить, что случилось с моей сестрой.

Мардж положили в больницу.

Она кашляла кровью целый час.

Когда Мардж было одиннадцать, они с мамой попали в автомобильную аварию.

В то время мама еще водила громоздкий «универсал» с деревянными панелями. Мои родители принадлежали к другому поколению, поэтому не привыкли пристегиваться ремнями безопасности.

Мардж ненавидела их еще сильнее, чем я. Если я просто забывал пристегнуться – имейте в виду, я был еще ребенком, – то Мардж отказывалась от них намеренно, чтобы иметь возможность ущипнуть меня или отвесить подзатыльник. Добавлю, что такое случалось довольно часто.

В тот день меня в машине не было, и хотя за точность фактов я не ручаюсь, но, кажется, авария случилась не по маминой вине. Она не превышала скорость, движение на улице не было оживленным, она проезжала перекресток на зеленый свет светофора. А тем временем какой-то малолетка – вероятно, настраивающий радио или уплетающий картошку фри из «Макдоналдса», – рванул на красный и врезался в бок «универсала».

Если мама почти не пострадала, то за Мардж нам всем пришлось поволноваться. При столкновении из боковых окон вылетели стекла. Когда Мардж привезли в больницу, она была в сознании, но с кровотечением, ушибами и сломанной ключицей.

Войдя в больничную палату вместе с отцом и увидев сестру, я пришел в ужас. В шесть лет я мало что знал о смерти и даже о больницах. Отец стоял возле кровати Мардж, его лицо было бесстрастным, но не скрывало того, как он напуган. Взглянув на мое искаженное страхом лицо, он нахмурился.

– Подойди к сестре, Расс.

– Не хочу, – помню, заупрямился я.

– А мне нет дела до того, чего ты там не хочешь, – отрезал он. – Я велел тебе подойти, и ты сделаешь это.

Его тон не допускал возражений, я робко приблизился к кровати. Лицо Мардж было чудовищно распухшим, в синяках и царапинах, словно его, как игрушку, сшили из лоскутов. Она не была на себя похожа. И выглядела как герой из фильма ужасов, поэтому я разрыдался.

Лучше бы я сдержался. Отец подумал, что я плачу от сочувствия к Мардж, и, утешая, положил руку мне на плечо, отчего я зарыдал сильнее.

Но я плакал от жалости не к Мардж, а к самому себе, потому что мне было страшно, и я со временем начал презирать себя за этот поступок.

На свете есть смелые люди.

В тот день я узнал, что я не из их числа.

Врачи не сразу поняли, что с Мардж. Медсестры брали кровь и делали рентгеновские снимки грудной клетки. Потом ее увезли на компьютерную томографию. Мардж осматривали и взяли образец ткани легких на анализ.

И все это время только Мардж выглядела совершенно спокойной. Отчасти потому, что кашель утих. Она шутила с врачами и сестрами. Я снова задумался о том, как ловко моя сестра скрывает свой страх даже от тех, кто ее любит. А тем временем в лабораториях делали анализы. Я слышал, как врачи переговариваются шепотом и различал слова «патология» и «радиология». «Биопсия». «Онкология».

Лиз явно тревожилась, но не паниковала. Мои родители были как каменные изваяния. Я волновался, потому что выглядела Мардж неважно. Ее кожа стала серовато-бледной, подчеркивая худобу, и я невольно стал вспоминать то, что видел своими глазами, и то, что слышал от сестры последние несколько месяцев. Изнурительный кашель, который мучил ее постоянно, боли в ногах… Усталость даже после отпуска…

Мои родители, я, Лиз и врачи думали об одном и том же.

Рак.

Нет, не может быть. Мардж не настолько серьезно больна. Она же моя сестра, ей всего сорок лет. Чуть больше недели назад она обращалась к специалисту-репродуктологу. И с нетерпением ждала беременности. У нее вся жизнь впереди.

Мардж просто не могла заболеть. У нее не рак.

Нет.

Нет, нет, нет, нет…

Вивиан, которая увезла Лондон в Атланту, я был искренне благодарен: мне не пришлось весь день думать, чем занять дочь. Много часов подряд я провел в больнице у Мардж, иногда отправлялся пройтись по стоянке или выпить кофе в кафетерии. Я позвонил Эмили и сообщил, что происходит, просил ее не приезжать, но она решила по-своему.

Краткая, но радостная встреча Мардж и Эмили состоялась незадолго до полудня. После, в коридоре, обняв меня, дрожащего от страха, она сказала, что хочет повидаться со мной вечером, если я буду в состоянии. Я пообещал позвонить ей.

Наконец я позвонил Вивиан. Узнав, что случилось, она ахнула и предложила немедленно прилететь вместе с Лондон. Но я объяснил, что Лондон лучше побыть с ней – по крайней мере, на выходных. Вивиан согласилась.

– Ох, Расс… – тихо сказала она, ничем не напоминая прежнюю, резкую и деятельную Вивиан. – Мне так жаль…

– Пока еще рано. Ничего не известно наверняка.

Но я обманывал себя, и мы оба понимали это. Вивиан прекрасно знала, что случилось со всеми родными моей мамы. Она снова заговорила, и я услышал дрожь в ее голосе.

– Сделай одолжение, ничего пока не говори Лондон, хорошо? – попросил я.

– Конечно, не скажу! Я могу чем-нибудь помочь? Тебе ничего не нужно?

– Пока нет, – ответил я. – Но все равно спасибо, – говорил я с трудом, мысли начинали путаться. – Если что, я тебе сообщу.

– Держи меня в курсе, ладно?

– Обязательно, – пообещал я, зная, что сдержу слово. Ведь мы все-таки еще женаты.

Днем, пока мои родители и Лиз ходили в кафетерий, я побыл с Мардж. Она расспрашивала меня о работе, по ее настоянию я подробно рассказал о рекламных кампаниях, которые разрабатывал для клиентов. По-моему, она тоже вспомнила тот день в больнице после аварии и как мне тогда было страшно. А еще она знала, что о работе я способен говорить бесконечно, поэтому засыпала меня вопросами.

По привычке, появившейся у нее с недавних пор, она спросила про Эмили, и я наконец признался, что влюблен, но пока не готов рассказать об этом родителям. Выслушав меня, она торжествующе рассмеялась.

– Слишком поздно. Мама с папой уже знают.

– Но откуда? Я им ничего не говорил.

– А тебе и не пришлось бы, – ответила она. – Когда ты звонил Эмили в День благодарения, у тебя все было написано на лице. Мама только брови подняла, а папа повернулся ко мне и спросил: «Уже? Он ведь еще даже не развелся».

Я невольно рассмеялся. Да, такой уж он, наш отец.

– Не думал, что все настолько очевидно.