– Я не боялся, – объяснил я, – скорее стеснялся, потому что ты заметила, как я пялился на тебя, пока ты завязывала мне бабочку.

– Ой, перестань! Я была впечатлена, и ты это прекрасно знаешь. Мы ведь об этом уже говорили, и я расспрашивала Лиама о тебе, помнишь? А он сказал, что ты слишком занудный. И несимпатичный. И небогатый. А потом снова начал клеиться ко мне.

Я засмеялся.

– Теперь вспомнил.

– А ты поддерживаешь связь с друзьями по университету? – Она прищурилась, словно пытаясь вспомнить кого-то. – Когда мы были вместе, мы регулярно виделись с твоими одногруппниками.

– Вообще-то уже нет, – ответил я. – Как только я женился и родилась Лондон, растерял все контакты. А ты?

– У меня еще есть несколько студенческих друзей и подруг детства. Мы все так же собираемся и болтаем, но не так часто, как хотелось бы. Наша жизнь стала другой.

Я разглядел легкую россыпь веснушек у нее на щеках и на носу, заметную разве что под прямыми лучами осеннего солнца. Пятнадцать лет назад я не обращал на них внимания, они оказались еще одной неожиданной особенностью прежде такой знакомой Эмили. У меня мелькнула мысль: что подумала бы Вивиан, увидев нас с Эмили вдвоем?

Внезапно вся ситуация показалась мне нереальной: я с Эмили и детьми в зоопарке, Вивиан в объятиях Спаннермена где-то в другом месте. Как это получилось? Где моя жизнь сделала крутой поворот на сто восемьдесят градусов?

Прикосновение Эмили вывело меня из раздумий.

– Все хорошо? – Она вгляделась в мое лицо. – Ты отключился на секунду.

– Да, извини. – Я попытался улыбнуться. – До меня порой доходит… как все это странно и необъяснимо.

Некоторое время она молчала, убрав руку.

– Так будет еще не раз, – тихо предупредила она. – Если можешь, не сопротивляйся: просто принимай то, что приходит, и то, что остается с тобой. А то, что уходит, просто отпускай.

– Пока что это выше моих сил.

– Ключевые слова – «пока что». Со временем научишься.

Тоска по Вивиан вновь вспыхнула, но вскоре утихла. Это был уже не мощный апперкот, а удар по касательной, и я понял, что этим обязан Эмили. Будь у меня выбор, я предпочел бы провести день с понимающим и способным смеяться над нашими шутками другом, а не с женой, которая меня презирает.

– Давно со мной такого не было, – заговорила Эмили и, заметив вопросительное выражение моего лица, пояснила: – Я имею в виду то, что давно нигде не бывала с другом-мужчиной… в последний раз – еще до Дэвида. А может, еще до того, как мы с тобой стали встречаться. Интересно, почему?

– Просто мы были семейными людьми.

– Но я знаю других семейных людей, у которых есть друзья противоположного пола.

– Я и не говорю, что это запрещено, – уточнил я. – Просто положение может стать щекотливым, и, наверное, многие это понимают. Против человеческой натуры не пойдешь, а если вспомнить, какой нелегкой порой бывает жизнь в браке, меньше всего супругам нужна привлекательная альтернатива. Поведение одной из сторон при этом выглядит некрасиво.

Она состроила гримасу.

– Значит, это и ко мне относится? – спросила она. – Нет, не отвечай. Не стоило спрашивать. – Она заправила за ухо прядь волос, выбившуюся из хвоста. – Я совсем не хотела испортить твои отношения с Вивиан.

– Знаю, – ответил я. – Но не уверен, что ты могла бы испортить их. Откуда мне знать, может, она сейчас где-нибудь в Париже с другим.

– Так ты не знаешь?

– На этой неделе мы с ней разговаривали всего один раз – когда она заявила, что хочет видеть Лондон в течение двух из трех следующих выходных, в том числе когда у дочери будет день рождения. А потом отчитала меня за то, что я разрешил Лондон пропустить хореографию. И объявила, что в ближайшее время с ней будет «трудно связаться», ничего не объяснив. А еще велела мне ночевать у Мардж или моих родителей, пока она в городе. Да, и еще ей осточертела чушь собачья, которую я несу.

Эмили поморщилась.

– Да, я предпочел бы обойтись без такого разговора, – признался я.

– Но ты же понимаешь, что вовсе не обязан давать ей возможность видеться с Лондон каждые выходные. И тем более не должен уезжать из собственного дома.

– Она говорит, что старается ради блага Лондон.

– А по-моему, она просто хочет добиться своего любой ценой.

– Тоже верно, – согласился я. – Но вместе с тем я понимаю Вивиан. Прежний мир Лондон был бы разрушен, если бы ей пришлось переселяться в отель на то время, пока мама находится в городе.

– Ее мир уже разрушен, – возразила Эмили. – Почему бы Вивиан просто не перебраться в комнату для гостей?

– Она считает, что тогда Лондон совсем запутается.

– Так предложи, чтобы она укладывалась спать уже после того, как заснет Лондон, и ставила будильник, чтобы просыпаться раньше дочери. А когда вы вместе, просто будьте вежливы друг с другом. Да, это трудно, когда нервы на пределе, но все-таки возможно. И гораздо лучше, чем уезжать из собственного дома всякий раз, когда Вивиан является в город. Это неправильно, такого обращения ты ничем не заслужил.

– Ты права, – признал я, заранее ужасаясь при мысли о том, какой скандал неизбежно вызовет мое предложение. Вивиан умела больно ранить меня, когда ей не удавалось добиться своего.

– Когда мы встретились в кофейне первый раз, я сказала тебе, что видела, как ты высаживал у студии Лондон, – помнишь?

– Помню.

– Я умолчала о том, что некоторое время наблюдала за тобой. И видела, как ты с ней обращаешься, как она обнимает тебя и говорит, что любит. При виде этого любому стало бы ясно, что Лондон в тебе души не чает.

Я покраснел от смущения и удовольствия.

– Ну, поскольку я единственный из родителей, который сейчас с ней…

– Дело не только в этом, Расс, – прервала она. – Для девочек первой любовью становится их отец – часто, но далеко не всегда. Когда я увидела в тот день, как вы прощаетесь, то сразу поняла, насколько вы близки. А потом узнала тебя и поняла, что нужно подойти…

– Погоди-ка…

– Честное скаутское! – Эмили отдала салют бойскаутов. – Ты же меня знаешь. Я живу чувствами. Как любой художник. Или забыл?

Я рассмеялся.

– Ага. – Я смотрел в ее решительные глаза. – Ну и правильно. Не знаю, что бы со мной сейчас было, если бы не встреча с тобой. Ты очень помогла мне.

– Да, вот, значит, как вышло. – Она изобразила притворное сожаление.

– Знаешь, что странно?

– Что?

– У меня не осталось никаких воспоминаний о том, как ты выглядишь, когда сердишься. Не могу припомнить ни одной нашей хоть сколько-нибудь серьезной ссоры. Так что лучше сама скажи мне: ты умеешь злиться?

– Еще как! Имей в виду, в гневе я страшна, – предупредила она.

– Не верю.

– Даже не пытайся проверить. Я как медведь гризли, шакал и акула-людоед, вместе взятые. – Она развела руками. – Звериные метафоры показались мне уместными. Ведь мы в зоопарке.


Осмотрев всех зверей в «Северной Америке» и птичнике, мы вчетвером отправились обедать. Несмотря на постоянные перекусы в течение предыдущих четырех часов, Бодхи одолел целую тарелку куриных наггетсов и картошки фри с шоколадным коктейлем. Лондон съела втрое меньше, но для нее и это было неплохо. Ни Эмили, ни я не успели проголодаться и ограничились бутылкой воды.

– А теперь можно к львам? – спросил Бодхи.

– Сначала – намазаться кремом, – заявила Эмили, и дети дружно вскочили со своих мест.

– Ты молодец, никогда не забываешь про крем. А я – постоянно.

– Ты просто никогда не видел дальних родственников Дэвида. Они живут в австралийском буше, то есть в страшной глуши и захолустье, и глубину морщин на их лицах можно измерить деревянной линейкой. На свете есть немало людей, которые слишком долго находятся на солнце. Но родственники Дэвида, когда я увидела их на свадьбе, неприятно поразили меня. С тех пор я не выхожу из дома, не намазавшись солнцезащитным кремом.

– Значит, вот почему у тебя кожа, как у двадцатилетней.

– Так я тебе и поверила! Но все равно приятно.

Я хотел объяснить, что говорю совершенно искренне, но передумал и принялся собирать подносы с остатками нашего обеда.

– Кто готов отправиться в «Африку»? – спросил я.

Признаться, «Африка» понравилась мне гораздо больше. В детстве я видел аллигаторов в реке Кейп-Фир, ондатр, бобров, всевозможных птиц, даже величественного белоголового орлана и медведя. Когда я был еще мальчишкой, в Шарлотте, через дорогу от моей начальной школы, кто-то заметил медведя, который перебежал через улицу и забрался на дуб. Он был совсем молодой, и хотя в городе медведей видели нечасто, все знали, что в Северной Каролине они не редкость. Кстати, самый крупный черный медведь был убит в округе Крейвен. Словом, животные, которых мы смотрели в «Северной Америке», не показались мне экзотическими.

Но зебр, жирафов и шимпанзе я никогда прежде не видел и, конечно, ни разу не сталкивался с бабуинами или слонами. Разве что в цирке – мы всей семьей ходили в цирк каждый раз, когда он приезжал в город, – но при виде зверей в среде, напоминающей уголки африканской дикой природы, дети застывали в изумлении. Лондон сделала больше сотни снимков на мой телефон и была в полном восторге.

Мы задерживались надолго у некоторых вольеров, поэтому не успели осмотреть весь зоопарк до конца дня. К тому времени, как мы повернули к машине, дети уже устало плелись за нами.

– Прямо как в сказке про зайца и черепаху, – сказал я Эмили.

– Только зайцы, которые сейчас еле тащатся за нами, пробежали в три раза больше, чем мы прошли.

– Ну, по крайней мере, теперь будут хорошо спать.

– Надеюсь, Бодхи все-таки не уснет в машине. Стоит ему проспать часа два днем, как потом его не уложишь спать и за полночь.

– Об этом я не подумал, – признался я, вдруг озаботившись распорядком дня Лондон. – Как и о том, чтобы прихватить с собой солнцезащитный крем. Или взять в дорогу что-нибудь перекусить. По-моему, я еще только учусь растить ребенка в одиночку.