- Ксюха, ну чего ты такая бешенная в последнее время? Нет, ты, конечно, всегда была с характером, но без злости. Сколько мы уже знакомы? Лет тринадцать? – его ладонь начала нежно поглаживать волосы.

- Четырнадцать.

- А, ну да, тебе тогда двадцатник был. А мне – тридцать восемь. Классное было время, весёлое, правда?

И заглянув ей прямо в глаза, спросил:

– Что, с мужем нелады? Проблемы?

Девушка пожала плечами.

- Наверно, разведёмся.

- Что так?

- Да вот, забеременеет от него какая-нибудь, он и бросит. Я же не могу ему родить.

Когда-то, много лет назад, когда Ксюша вернулась из больницы после неудачного аборта, она даже рот не дала ему открыть, как отрезала:

- Всё. Никогда ни о чём меня не спрашивай, и не говори ничего.

И вот вдруг сейчас, после стольких лет сама …. Он ждал продолжения, но она молчала.

- Надеюсь, меня ты в этом не винишь? Мне ты ничего тогда не сказала, сама приняла решение и сама сделала, - и поскольку Ксюша молчала, продолжил, стараясь спросить мягко, чтобы не обидеть и не оттолкнуть. – Я до сих пор так и не понимаю – зачем? Ты же меня хорошо знала, я бы никогда не бросил своего ребёнка. Да. С женой бы не расстался, на тебе бы не женился, но сделал бы для вас всё.

Ксюша горько усмехнулась.

- Да если бы я тогда точно знала, что это твой ребёнок, никогда б на аборт не пошла. Я бы к матери уехала. Может и тебе бы ничего не сказала, сама бы вырастила. Твоего ребёнка я бы любила, как тебя. Только я не была уверенна. Думала, что он от Гриши, я же замужем за ним была. Да, пусть по расчёту, но замужем, спала с ним. Сначала ведь хотела оставить, даже Гришке рассказала, что беременная. Он так радовался. Я даже подумать не могла тогда, что он всё знает про нас, что у него самого детей быть не может. А потом…. , потом я поняла, что никогда не смогу любить его ребёнка, даже если он нормальным родится. Я бы его бросила, ушла, отдала в детдом. Не знаю. Мне сама мысль стала противна. Вот и пошла почти на четвёртом месяце, врачей обманула по сроку.

- Ты сумасшедшая. Ребёнок то в чём виноват был? – он с удивлением смотрел на неё, как будто видел впервые.

Но она не слушала его, и продолжала, как будто хотела выговориться за все долгие годы молчания, выплеснуть всю боль, что носила в себе, скрывая под маской напускной бравады.

- Я ведь правду только перед выпиской узнала, когда он в больницу пришёл. Господи, как же я ненавидела его тогда! Ненавидела за то, что он молчал, не сказал мне раньше, заставил меня сомневаться. За то, что я убила твоего ребёнка. А ты ещё удивляешься, что я так с ним при разводе. Да я мстила ему!

Закрыв лицо ладонями, Ксюша плакала. Аркадию, не сказать, что было безразлично, однако эта история была уже пережита им, осталась в прошлом. Но он всё-таки должен был сказать в защиту товарища. Говорил медленно, как будто вспоминая события того вечера.

- Ты знаешь, Гришка тогда прилетел ко мне домой со скандалом, пьяный в дупель. Хорошо, что Насти дома не было, ушла куда-то с Катюшей. Он на меня так орал. Даже драться бросался. А я стоял, как баран, не понимая, что он вообще несёт. Какой ребёнок? Какой аборт? А потом разобрался, когда он успокоился и нормально начал говорить. Ему ведь действительно было всё равно – чей. Гриша даже сначала подумывал об усыновлении. Хотел тебе всё рассказать, предложить взять ребёнка из детдома. Он просто хотел нормальную семью, чтобы он, ты, малыш. А когда ты ему сказала, что беременна, радовался и готов был растить моего, лишь бы ты ни о чём не догадывалась, думала, ну, или хотя бы сомневалась, предполагала, что он может быть отцом. Поэтому он и молчал, ничего тебе не говорил. И ко мне прилетел не потому, что мы с тобой ему рога наставляли, а решил, что это я заставил тебя аборт сделать. Ага, заставишь тебя. Ты даже не соизволила меня в известность поставить.

И вдруг, немного помолчал, добавил фразу, которая заставила вытянуться Ксюшино лицо:

- Если бы ты сказала мне, что беременна, я бы ни на секунду не сомневался, что ребёнок мой. Я знал, что у Гриши детей быть не может.

- Откуда? Он тебе говорил?

- Нет. Просто, когда вы расписались, мне стало интересно, что с ним. Достаточно было открыть медицинскую энциклопедию. Вот так всё просто.

- Не хочу больше об этом. Мне пора, - Ксюша встала, пытаясь успокоиться, взять себя в руки. Она ещё всхлипывала, но уже достала зеркало из сумочки посмотреть, не потекла ли тушь.

Аркадий встал следом за ней, притянул к себе, обнял и поцеловал в щёку:

- Всё будет хорошо, - улыбнулся ей и подмигнул. – Ну, выше нос. Тебя подвезти?

- Я на своей. Уже забрала из ремонта.

- Тогда до завтра.


Глава 5.

Репетиции шли почти ежедневно, но Климов появлялся не часто. Обычно всё отрабатывали без него, и руководил тогда Алексей. Хотя особо руководить-то никем было не нужно. Все прекрасно знали, что от них требуется, и делали свою работу. В этом и был профессионализм. Никому не нужно было ничего объяснять, чему-то учить. Каждый сам предлагал какие-то новые варианты, и постепенно, совместными усилиями, аккомпанементы обретали тот идеальный вид, к которому, как говорится, «ни убавить, ни прибавить». Сейчас Марине пригодились её навыки импровизации и умение сходу, к любой незнакомой мелодии подбирать второй голос, причём в любой октаве. Эти её способности ребята оценили сразу и приняли её в работе, как равную.

Прошло всего несколько недель, а она уже чувствовала себя своей в этом коллективе, шла сюда с радостью. Она уже знала всех по именам, и каждое утро с улыбкой бросала с порога:

- Всем привет!

Вот только с Ксюшей наладить отношения никак не получалось. Марине почему-то хотелось сравнить её со своей сиамской кошкой, Анфиской. Та могла так же спокойно сидеть рядом с ничего не выражающим видом, а потом вдруг ударить лапой, или вцепиться зубами в руку просто так, даже когда её никто не трогал. Вот так и Ксюша могла улыбаться, и вдруг сказать что-нибудь гадкое или обидное. Но было видно, что все уже давно привыкли к её характеру и не особенно обращали внимание. А вот за Марину вступались, если Ксюха уж чересчур резкое что-то отмачивала. И это мужское заступничество было Маринке особенно приятно.

За рамками репетиции мужчины относились к ней, как к ребёнку, посмеиваясь и поддразнивая. Она и правда оказалась на много моложе всех остальных. Ближе всех по возрасту ей был Серёжка. Ему недавно исполнилось двадцать пять. А вот Аркадию, как и Алексею, было уже пятьдесят два. Когда Сергей обмолвился об этом, глаза Марины округлились от удивления.

- А ты, сколько, думала? – с улыбкой спросил парень.

- Да я вообще не думала, сколько ему…. Боже, он старше моего папы – ни за чтоб не поверила.

- Просто он в юности спортом занимался, боксом. И на заводе работал литейщиком. Рассказывал, что по двадцать семидесятикилограммовых болванок за смену перетаскивал. А по вечерам в спортзал ходил. Здоровый, как бык, хоть и курит много. Да и выпить не дурак, но остановиться всегда может. И сейчас следит за собой: тренажёры там, бассейн, - парень улыбался. – А вообще, он классный мужик, с юмором. Он и поговорит по человечески, и поможет всегда, если проблемы есть. Только если что-то ему не понравится – может и наорать, и матом загнуть. Сейчас работы у него много с этими гастролями, крутится день и ночь.

Это была правда. Аркадий давно взял за правило контролировать всю подготовку к каждому концерту, к каждым гастролям. На афишах было его имя и его лицо, и поэтому если что-то получалось не так – все шишки прессы и зрителей летели в его сторону, он и сам тогда виноватым чувствовал себя. Поэтому вместе с Семёнычем вынужден был решать вопросы об аренде залов, монтаже оборудования, прокатах аппаратуры. Он терпеть не мог эту хозяйственную деятельность, но приходилось, ни куда не денешься. А ещё он не мог отказаться и от других выступлений. Приходилось отрабатывать выгодные корпоративы, принимать приглашения клубов, казино и всех, кто готов был оплачивать его работу, не говоря уже о друзьях и коллегах по артистическому цеху, которым тоже нельзя было отказать.

Именно поэтому он приходил на репетиции, как получалось: мог целый день пробыть, мог только к обеду на часок заглянуть, а иногда и вообще по несколько дней не появлялся. Или вдруг Маринке звонили и говорили, что сегодня приходить не нужно, и она уже знала, что Аркадий на выступление забирает ребят. Её пока ещё не брали. Если нужен был бэк – ехали Ксюша с Татьяной.

Вот и сегодня Климов влетел в зал часа в три:

- Привет. Как дела? Что учим-мучим? А, эту. Ладно, давайте сами, мне сегодня некогда.

Марине нужно было отпроситься. Уже заканчивался сентябрь, становилось холодно. Она ещё ни разу не была дома. Нужно было забрать тёплую одежду и решить вопросы с институтом, то ли документы забирать, то ли попробовать оформить академический отпуск. Весь репертуар она уже знала, не зря каждый день после репетиций одевала наушники и до ночи учила. Так что понимала, что своим отъездом никого не подведёт.

Сегодня нужно было воспользоваться редким моментом появления Климова. Но именно перед ним она почему-то до сих пор робела, испытывая какую-то неловкость. Все обращались к нему по имени, но у Марины язык не поворачивался назвать его просто Аркадий. И чёрт её дёрнул спросить об этом у Ксюши! Та лишь пожала плечами и с серьёзным видом выдала:

- Ну, скажи дядя Аркадий.

И когда в разговоре мужчин возникла пауза, Марина решительно произнесла:

- Дядя Аркадий, можно спросить?

Брови певца удивлённо взлетели, он со смехом и недоумением посмотрел на неё. И тут грянул хохот. Такого это здание не помнило давно. Музыканты практически ползали со смеху. Гитарист Славик ногой зацепился за провод, споткнулся, и чуть не упал. Ударник, согнувшись в очередном приступе, лбом стукнулся о барабан, выдав оригинальный звук и вызвав новую волну смеха. Как бы вторя людям, взвыли и запищали микрофоны. Это Сергей за пультом нечаянно задел переключатель. Марина стояла растерянная, с пылающими щеками и готова была расплакаться. И обиднее всего было то, что громче и заливистее всех смеялась Ксюша, как ни в чём не бывало.