— Ир, он не в курсе. Он твой муж, а он не в курсе.

Ира невольно поморщилась от огромной доли осуждения в его словах.

— Папа, не надо.

— А, по-моему, надо. Как раз пора.

— Коля.

Ира на мать оглянулась, потом прошла к столу и налила себе воды. Пила маленькими глотками, а сама с мужа глаз не спускала. Мише тоже надоело в чашку заглядывать, он её от себя отодвинул, после чего откинулся на спинку дивана и, по примеру тестя, руки на груди сложил. А на неё, стало быть, уставился с ожиданием. Ожиданием чего, интересно?

Если честно, один вид мужа внушал серьёзное волнение. Она за последние недели настолько от него отвыкла, что никак не могла решить, как с ним говорить. Объясняться или всё-таки оправдываться?

— Что за работа? — спросил Миша, как пауза затянулась. Ира только слышала, как возмущённо пыхтел отец, и, кажется, они с мамой совершенно не собирались проявить деликатность и оставить их с Мишей наедине. Они стояли и ждали, когда и им что-то объяснят, и они, наконец, всё поймут и вынесут для себя какое-то решение, на чью сторону вставать.

Николай Иванович усмехнулся, видя, что Ира медлит.

— В журналистки она подалась.

Миша заинтересованно вскинул брови.

— А подробнее можно?

Ира вздохнула и принялась пояснять:

— Папа преувеличивает. Я пишу о моде и магазинах. Ничего сверхважного мне не доверяют.

— Что за издание?

Ира подумала да созналась. Миша снова удивился, она заметила, как он прищурился, на этот раз не по её душу.

— Немецкое? Хорошо.

— Хорошо, — согласилась она, и кинула на мать выразительный взгляд. Надеялась, что та поймёт его правильно и отца из кухни уведёт, но Наталья Викторовна наравне с мужем хмурилась и никуда не собиралась. Она даже за стол присела, поглядела сначала на зятя, потом на дочь.

— Ира, папа прав, вам необходимо поговорить.

— Мы поговорим, мам, — сдержанно ответила она. Смотрела то под ноги себе, то в окно, не рискуя больше взглянуть на мужа, и Миша, в конце концов, невесело усмехнулся.

— Вижу, что ты меня не рада видеть.

— Тебе нужно было предупредить.

— Аудиенции попросить?

Ира кинула на него рассерженный взгляд.

— Перестань. — А потом и вовсе из кухни вышла, проигнорировав голос отца, который её окликнул. — Мне не нужен семейный совет, — ответила она, и хлопнула дверью своей комнаты.

— Ведёшь себя, как подросток, — обвинил её отец, но в комнату так и не заглянул. Протопал мимо, а Ира, устроившись на диване с подушкой в обнимку, пару минут прислушивалась к тихим голосам на кухне — Наталья Викторовна с Мишей разговаривали. А она пыталась сердце, бьющееся, как птица в клетке, успокоить. В углы подушки вцепилась и с непонятной злостью глядела в угол комнаты. Почему-то она не ожидала, что Миша прилетит в Москву, не предупредив её, заявится к её родителям, и те встанут на его сторону. Хотя, прав папа, прав, сама виновата. Она все эти недели молчала, никому ничего не объясняла. Просто потому, что объяснений не было. Можно было только признаться в измене, вывалить на родителей историю своей несчастной любви, а потом до конца дней своих выслушивать, как же она сглупила. Папа бы точно не раз упомянул, что синица в руках, куда привлекательнее журавля в небе. Тем более, журавля женатого. Да и Миша в глазах родителей синицей не был. Если они и не считали его идеальным зятем и подарком судьбы для их дочери, то относились к нему всегда с уважением и привязанностью. Они приняли его в семью, и им не было понятно, что такого нетерпимого для себя после трёх лет совместной жизни, она в нём неожиданно рассмотрела. Они помнили про него другое: как он красиво ухаживал, какие клятвы давал — заботиться и оберегать, и как старался эти самые клятвы в процессе семейной жизни выполнять. И у него получалось, а она вдруг всё бросила, его бросила, и свалилась им, как снег на голову, с вещами и планами на новую жизнь, которые осуществлялись с характерным скрипом. И ей даже возразить нечего было, похвастаться нечем, кроме как работой, да и то… Ей к этой работе ещё привыкать и привыкать.

Прошло минут десять, прежде чем дверь комнаты открылась, и Миша вошёл. Окинул взглядом комнату, прошёл до окна и взял в руки большую ракушку, которую Ира из Новороссийска привезла. В руках покрутил, правда, без особого интереса, после чего вернул её на место.

— Ты совсем мне не рада?

— Я не думала, что ты приедешь.

— Почему?

— Ты даже по телефону злился на каждое моё слово.

— А ты ждала, что я радоваться буду? — Он повернулся и посмотрел на неё открыто. — Что ты уехала, меня бросила, что ты ездишь непонятно с кем отдыхать, пока я переварить пытаюсь случившееся. Ты ждала понимания?

— Нет.

— Тогда что?

Она лишь снова головой покачала. Но Миша и так всё понял, всё-таки совместная жизнь заставляет тебя понимать мышление и логику человека, с которым спишь и планы на совместную жизнь строишь. Она ничего от него не ждала, и его не ждала. Вот и весь ответ. И Миша помрачнел, когда об этом подумал. Присел на стул и голову опустил, оперевшись локтями в свои колени.

— Ирка, что ты творишь? — проговорил он расстроено.

Она лицо руками закрыла, будто надеясь спрятаться от него.

— Я не знаю, что тебе сказать, — в итоге созналась она.

— У нас ведь всё хорошо… было.

— Ты уверен?

Он моргнул, несколько растерянно.

— А ты так не считаешь?

Ира осторожно пожала плечами.

— В какой-то момент мне показалось, что я тону.

— И что я не так сделал?

— Я тебе уже говорила, Миша: дело не в тебе.

— Да не может такого быть! — вдруг повысил он голос. — И прекрати отделываться дурацкими фразами! Дело не во мне, — повторил он за ней. — Я твой муж, а ты моя жена. Дело в нас двоих, по-другому быть не может!

— Не кричи, — предприняла она попытку его приструнить, но Миша уже смотрел на неё с праведным гневом.

— Если ты думаешь, что я уеду, не доведя всё до конца, то ты ошибаешься, — вдруг пригрозил он, по крайней мере, Ира восприняла это именно, как угрозу.

— До какого конца?

— До логического, Ира. Я не собираюсь возвращаться в Лондон один и сдавать в багаж твои дурацкие причины, которые ни черта не стоят. Ты хочешь от меня уйти? Дай мне для этого достойную причину.

— Или что?

— Или возвращайся домой.

— Миша…

Он неожиданно вскочил и теперь смотрел на неё сверху, опасно сверкая глазами.

— Чем ты занимаешься в Москве? Ты же взрослый человек. Ты замужняя женщина. А ты чем занимаешься? Пропадаешь вечерами в клубах, сводишь дружбу с какими-то непонятными институтскими подружками, и опять же пропадаешь ночами. Ты для этого вернулась? Ира, ты же никогда такой не была. Даже в институте. У тебя замкнуло что-то в голове? Скажи мне.

Она подушку отложила и села, расправив плечи и выпрямив спину.

— Во-первых, перестань меня оскорблять. Я не знаю, кто тебе это всё наговорил…

— Твой отец, — перебил он её. — Который, между прочим, беспокоится.

— Лучше бы он о сыне думал, который по три дня дома не появляется! — не сдержалась Ира, а Миша лишь рукой махнул.

— Гошка — парень, причём взрослый. А ты в один момент будто с ума сошла! Ты не замечаешь, что на твоих родителях лица нет? Они меня увидели, и будто выдохнули враз. А ты и мне начнёшь про подружек рассказывать?

— Ах вот оно что! — Она тоже поднялась и нервно заходила по комнате. — Тебе это твоя мама сказала, про «подружек»? Она мне много чего наговорила при последнем разговоре!..

— И что? Расскажи мне, в чём она была не права. — Миша смотрел на неё с ожиданием, а Ира лишь задыхалась, понимая, что, по сути, сказать в свою защиту, ей нечего. Что ей Валентина Александровна не так сказала? В чём ложно обвинила? Во всём права, другое дело, что Иру тон свекрови задел, и недоверие, которое к ней испытывали, как выясняется, все годы её брака, а не последние недели.

Ира руку в кулак сжала, некоторое время набиралась смелости, после чего сказала:

— Я хочу развестись.

Миша замолчал, надолго. Ира с колотящимся сердцем ждала его ответа, точнее, решения, чувствовала, что муж её взглядом сверлит, но затем он отвернулся, и спустя ещё пару секунд сказал:

— Я не готов дать тебе ответ сейчас.

Она повернулась к нему, но увидеть смогла лишь его затылок.

— А когда?

— Мне надо подумать.

Кивнула. Даже с пониманием. И в смущении добавила:

— Конечно.

Обхватила себя руками за плечи, отвернулась, было огромное желание зажмуриться крепко-крепко, настолько неудобно было, но вдруг заметила в углу знакомый чемодан, и посетившая её мгновение назад неловкость, показалась ей лишь лёгким отголоском того, что предстояло.

— А где ты остановился?

— Здесь. Выгонишь?

Она обернулась, услышав его насмешливый тон, а Миша плечами пожал.

— В моей квартире квартиранты, а твой отец сказал, чтобы о гостинице я и не заикался. Я ведь ещё твой муж, Ира. — В конце концов, хмыкнул и успокоил: — Не волнуйся, я лягу в Гошкиной комнате. А у нас с тобой будет время побыть вместе. — Помолчал и весомо добавил: — Перед разводом.

12

Это было, как удар под дых. И даже если Ира считала, что заслужила всё это, то всё равно было неудобно, и находиться в квартире родителей, ощущая постоянное присутствие мужа, было невыносимо. Встречать выразительные взгляды родителей, помогать матери готовить ужин, потом кормить Мишу… как будто ничего не происходит, в глаза ему смотреть, и понимать, что он без конца вспоминает её просьбу о разводе. И смотрит испытывающе, словно ждёт, что она в любой момент одумается, выдохнет расстроено, и скажет, что ничего-то у неё не получается, а всё это время она лишь храбрилась и выказывала какое-то непонятное упрямство. Стараясь уйти от этих взглядов, а тем более разговоров, которые отец пару раз пытался развязать, она в итоге укрылась в своей комнате, дверь за собой поплотнее прикрыла и посмотрела на часы. А потом решила, что была не была. Находиться дома всё равно невозможно. Рывком распахнула дверцу шкафа, достала платье, туфли, присела к туалетному столику, но вдруг засомневалась и потянулась за телефоном. Неизвестно почему, но очень нервничала, набирая Лёшкин номер и слушая гудки.