— Не я его женила, Том. А сердцу не прикажешь.

— Посмотреть бы хоть на твоего принца.

Ира залпом выпила пол бокала вина. Вкус был терпкий, что позволило отвлечься.

— Что на него смотреть? Да и вряд ли ему нужны свидетели его измены жене.

— Так он вроде и не скрывается. Сама говорила: по ресторанам да по клубам водит.

— Видимо, в тех местах знакомых встретить не боится. — Тут же отмахнулась. — Ладно, Том, не пытай ты меня. И так тошно. Каждый день себе напоминаю, что он чужой.

Тамара пальцем в неё ткнула.

— Вот! Вот и напоминай, да почаще. Съездить на море, конечно, хорошо, — понизила голос до шёпота, — да ещё с мужиком, от которого дух захватывает, но не забудь, что вам ещё обратно возвращаться. — Бокал с вином взяла. — Давай, выпьем за это.

Ира хмыкнула.

— За что именно?

— За твою разумность. И холодное сердце.

— Сердце у меня, Тома, совсем не холодное. — Они чокнулись, сделали по паре глотков, после чего Ира негромко добавила: — Люблю я его.

Двоюродная сестра остановила на ней пристальный взгляд, а Ира поспешила улыбнуться, отвлекая и Тому и себя от невесёлых мыслей. Воодушевление изображала, и постаралась не растерять его до возвращения домой. Улыбалась родителям, говорила о скором отдыхе, и игнорировала всяческие намёки на то, чтобы позвонить Мише и то ли сообщить ему об отъезде, то ли разрешения попросить.

— Мам, я еду с подругой. Причём здесь Миша?

— С какой подругой?

— С Милой.

Наталья Викторовна помолчала, видимо, пытаясь вспомнить. Но затем лишь качнула головой.

— Не помню её.

— И это тоже не важно, — заверила её Ира. Стояла перед открытым шкафом и критическим взглядом оглядывала доступные ей наряды. Мало что подходило для отдыха на море. — Мы едем всего на несколько дней, так что ничего страшного даже случиться не успеет.

— А для страшного много времени не нужно.

Ира повернулась к ней.

— Мама, я взрослая девочка, ты не забыла?

Наталья Викторовна не расслабилась и не успокоилась после её слов, лишь рукой в итоге махнула и из комнаты вышла. А Ира в досаде захлопнула дверцу шкафа.


Празднование годовщины или семейная встреча, хоть как её назови, а с самого начала не задалась. Алексей, стараясь сохранить спокойствие и относиться ко всему философски, даже к замечаниям, которые родители делали друг другу, наблюдал за всем этим, и искренне сожалел о том, что втянул в это безобразие жену. То есть, ему даже стыдно было, он сам неизвестно чего испугался, когда Света только намекнула на вечер вдвоём, и в итоге превратил всё это в бардак. Да, они в дорогом ресторане, да, кулинарные изыски поражают воображение, и да, кругом знакомые, которые подойдя поздороваться и узнавая о причине их семейной встречи, начинают рассыпаться в поздравлениях, но у виновников сего празднества, радости на лицах немного. Алексей на жену посматривал, улыбался, когда их взгляды пересекались, и никакого укора или обвинения в её глазах он не видел, но всё равно себя ругал. Правда, ни разу не захотел что-то исправить. Легче было слушать лёгкую перебранку родителей, чем увести жену и устроить ей романтический ужин. Поэтому делал вид, что ничего не замечает и, вообще, ужином вовсю наслаждается. На тарелке перед ним мраморная говядина под гранатовым соусом, в бокале красное вино за такую цену, что даже у него в душе способна шевельнуться скупость, но она не шевелилась, и это было весьма показательно, хотя и противно.

Зато мама вечером наслаждалась, это был её любимый ресторан, она пила вино, а бывшего мужа обжигала одним взглядом за другим, и без конца делала Андреасу замечания. То он не так сидит, то не так ест, то оглядывает зал чересчур пристальным взглядом, а оттого бесстыжим, высматривая очередную жертву. Это всё было со слов Софьи Игнатьевны, сам бы Алексей никогда таких слов не подобрал, тем более по отношению к отцу, а тут мама просто расцветала от собственных эпитетов: и «бесстыже» и «жертва», любимые обвинения в адрес бывшего мужа. Тот же вроде бы и слушал, но в речи её не вникал. Рассказывал о своём друге, художнике, как тот разводился в последний раз, и уверял, что сам ещё отделался малой кровью. То, что кровь, малая или хоть какая, была вовсе не его, а Алексея, как и все потраченные нервы, ему в голову не приходило. Андреас даже решил выпить за свершившийся развод, и ознаменовал это многословным и красочным тостом, и сам же выпил, не дожидаясь отклика родственников.

Софья Игнатьевна недовольно поджала губы, кинула на сына особенный взгляд, после чего сухо оповестила:

— Ты замечательный отец, Андреас. На годовщине свадьбы сына празднуешь свой развод.

— Это годовщина знакомства, мама. — Алексей свой бокал всё-таки поднял и посмотрел на жену.

Света улыбнулась. Сдержанно, но это скорее относилось к словам свекрови, чем к ситуации в целом. Если и была расстроена, то вида не показывала, и что скрывать, это было одно из качеств, за которые Лёша её и ценил. За её мудрость, рассудительность и хладнокровие в суждениях и поступках.

Андреас залпом выпил вино, без всякого уважения, словно это была вода, а не нектар богов. Всё-таки порой греческие корни давали о себе знать, и в голову приходили такие вот мысли — о нектаре богов, об Афродите и мраморных дворцах с колоннами. Может, не случайно он архитектором стал? И даже парочка проектов с колоннами и анфиладами у него намечалась.

— Что это за годовщина такая? День знакомства? — неожиданно озвучил Андреас его мысли. — Как такое, вообще, помнить можно?

Света скромно пожала плечами и улыбнулась уж как-то слишком загадочно, а Софья Игнатьевна не упустила шанса возмутиться.

— Очень даже хорошее воспоминание. Разве ты не помнишь, когда мы познакомились?

Отец взглянул на неё, как на умалишённую. Вскинул голову, нахмурил брови и даже нижнюю губу выпятил, как бы в задумчивости, но что-то Алексею подсказывало, что он совсем не старался припомнить тот благословенный день, на который мама намекала. А потом поймал себя на мысли, как же он всё-таки на отца похож. Тот же наклон головы, острый взгляд, тяжеловатый подбородок и губы, которые частенько насмешливо кривятся. Эту привычку Алексей в себе не любил и некоторое время старательно изживал, но видно это сидело в нём слишком глубоко, было прописано в генах, потому что как не боролся, а зачастую просто не замечал, как делает то или иное, очень похожее на отца. И что скрывать, он тоже частенько, когда рядом не было жены и матери, обводил взглядом зал ресторана, клуба или любого другого помещения в котором находился, ищущим, истинно мужским взглядом. Разница между ним и отцом в этом случае заключалась в том, что Алексей делал это чисто автоматически, совершенно не собираясь следовать своим инстинктам. А Андреас этими самыми инстинктами жил. Для своих шестидесяти пяти лет он выглядел на зависть многим моложаво и подтянуто, в тёмных волосах только недавно начала пробиваться седина, которая не портила его нисколько. Только шарма придавала, а уж если отцу приходило в голову какую-то женщину очаровать, и он ей улыбался, то устоять не могла ни одна, если только фригидная до мозга костей, а Алексею, да скорее всего и его отцу, настолько холодная женщина ещё не встречалась. А маму всё это злило. Как только она замечала этот самый ищущий взгляд, на глазах превращалась в Медузу Горгону. И скорее всего это и стало в итоге причиной расставания родителей. Правда, у Алексея было подозрение, что это же и мешало им разойтись раз и навсегда. Андреаса тянуло к бывшей жене, хотелось осознать и прочувствовать, что он все ещё её волнует, что она до сих пор ревнует, несмотря на прошедшие тридцать пять лет с их знакомства в тот день, который он никогда в жизни не вспомнит, если только под гипнозом. Да и Софья Игнатьевна подсознательно всё ещё чувствовала себя его законной женой, не зря же гордо носила фамилию Вагенас. И Андреас больше никогда не женился на русских, а ведь Россию любил и проводил здесь довольно много времени. И без сомнения, знакомых русских девушек и женщин всех возрастов у него было не перечесть. Но знал, что бывшая жена ни за что подобного предательства не простит, и поэтому не рисковал. Хотя, по Европе, в смысле жён и бесчисленных любовниц, прошёлся частым гребнем. Только от славянок держался подальше, что и наводило на определённые мысли.

Софья Игнатьевна тем временем с мрачным видом констатировала:

— Ты не помнишь.

— Не сомневаюсь, что ты помнишь всё в деталях. Даже то, в каких подштанниках я был.

Алексей, уже не скрываясь, закатил глаза, и пока мама не начала возмущаться по поводу того, что отец явно спутал её с какой-то аморальной девкой, которая была готова разглядывать его подштанники в первый день знакомства, поднялся и протянул жене руку.

— Пойдём, потанцуем. Меня не слишком интересует время, которое предшествовало моему появлению.

— Да, — поддакнул ему отец довольно флегматично, не поддающийся гневным взглядам жены, — это было в прошлом тысячелетии. Не мудрено, что я не помню.

Прежде чем отойти от стола, Алексей заметил, как мама стукнула отца по руке, и услышал, как она его одёрнула.

— Андрей!

Алексей за руку вывел Свету на танцплощадку, и тут же уверенно её подхватил и повёл в танце. В глаза ей посмотрел, затем, поддавшись эмоциям, поцеловал её в лоб.

— Прости. Мне нужно было подумать, что они устроят цирк.

— Да ладно. — Света ладонью, что лежала у него на плече, провела по рукаву пиджака. — А то я плохо знаю твоих родителей.

— Жаль, что твои не смогли. — И закончил уже с видимым огорчением: — Тогда мои вели бы себя спокойнее.

Всё это «твои», «мои» — было понятно без имен и даже без конкретики. Они столько лет были вместе, столько всего пережили, и на двоих имели столько тайн и сокровенных разговоров, что думая об этом, становилось неловко. И, казалось, что нужен лишь один внимательный взгляд, чтобы понять, что у другого на уме. И поэтому Алексей глаза отвёл. Сделал вид, что за родителями наблюдает, а когда Света задала следующий вопрос, и вовсе внутренне напрягся.