Тяжело очень. И сейчас тоже. Однако, и упрекнуть его в данный момент, вряд ли посмеет…

— Танечка, ты что, свет мой ясный? Ты что за фигню уже себе придумала? — в этот момент искренне, казалось, удивился Виталий, уставившись на нее.

И так недоуменно скривил лицо, что она растерялась.

Ухватил Таню крепче, не позволив спрятаться в основании его шеи, как тут же захотелось. И так держа, привстал с ней, уперевшись в сиденье. Почти сел. И она на нем. Вообще неудобно, и немного проблематично, учитывая все, чем они только что занимались, но Таню сейчас больше интересовал другой вопрос, а не гигиена.

— Да, я понимаю, Виталь, много думала обо всем, что мы сами творим друг с другом, и я… все мои обвинения. Я понимаю, что это задевает. И меня же обижало, что ты мои доводы всерьез не воспринимаешь, и тебе — обидно, до меня дошло, наконец. — Она все-таки почти сумела отвести глаза.

Но Виталя вновь заставил ее глянуть прямо на него.

— Танюша, — выдохнул и ругнулся сквозь зубы. — Да я не обиделся! И не собираюсь какие-то счета выставлять. Ты же знаешь, если тебе надо — ребра вскрывай и сердце бери. Все одно — твое все. Я за тебя боюсь. — Он криво улыбнулся. Вообще без веселья. — Я тоже думал много, по ходу, Таня. Было о чем. И права ты во многом, не меньше меня. Не так и просто все сейчас. Димка вышел. Ну, ты видела его сегодня. И он на прежнее место метит. А это — не сказка. И я сейчас не вопросом продажи конфет занимаюсь, даже не машинами, — Виталий сам отвел глаза.

А после — неуверенно как-то глянул на Таню. Не так, как обычно.

— Я за тебя боюсь, до дрожи в пальцах, Танечка, — намотал ее волосы на свои ладони, заставив тревожно замереть в его руках. — Что узнает кто-то, как ты важна, как дорога мне. Что жена… Что тронут тебя. Даже говорить не хочу, что творить могут тогда. Или что меня дожмут…

Он сжал зубы, резко выдохнул. Прижал ее голову к своей голой груди. Она молчала, слушая, как бьется сердце мужа.

— С собакой этой, дурной, сегодня, — ей в макушку пробормотал Казак. — Знаешь, думал это подстава. Ночь, пустая трасса. И нас — всего трое мужиков, да Лизка. Идеальный же расклад, чтоб убрать всех. Пока по тормозам за машиной Димы жал, чтоб не въехать, успел с жизнью попрощаться. И только про тебя и думал, — обхватил так ее плечи, все тело, что не сделать вдох. — Чтобы вернуться. К тебе. Доехать-таки. А все остальное, по боку. Права ты. Нет у меня никакого гребанного кода бессмертия или гарантии, что не прикончат вот так, где-то тайком на дороге. Раньше это просто не важно было. Не имел я никого. А теперь — у нас же семья. — И еще крепче сжимает.

А Таня и не дышит.

Ее накрыло такой волной, что горло перекрыло, душит. Давит грудь, сильнее тисков. И снова — дикий страх, панический просто. За него. Что случится что-то, а она повлиять не может, никак не поможет. И любовь к нему безумная, ведь не отмахивается и от ее слов, от ее доводов, понять пытается. Идет навстречу…

И почему все настолько сложно? Ей все еще не хочется в этом вязнуть, не хочется признавать мир, где есть хоть какое-то оправдание криминалу. Но если это мир ее любимого человека, то что остается делать?

— Значит, я не могу вернуться домой, к тебе, только потому, что это опасно сейчас? И про меня могут узнать? — Таня попыталась разобраться.

Очень хотелось верить, что дело именно в этом, а не в том, что она слишком долго давила на его больное место.

Вместо ответа, Виталий прижался губами к ее волосам, коснулся щек… А его руки ни на миллиметр не ослабили хватку.

— Даже думать об этом не хочу, Танюша, — все-таки ответил. Тихо и сипло. Словно действительно боялся. — А все равно — только об этом и думаю постоянно.

— Но, ты же все время у меня, и так, — нахмурилась она. — И сейчас приехал. И мы же расписаны. Да, тихо и без свидетелей, почти. Но все равно. И здесь тебя все видели… Кто про нас не знает?

Виталий резко выдохнул.

— Даст Бог, никто, кому это знать не надо, — достаточно резко отозвался он, чуть сместившись на сиденье.

Таня мало что поняла из его позиции по ситуации, зато, вдруг вспомнила, что она, вообще-то, на работе. И у нее дежурство. И собака та самая, после операции, у которой уже пора бы проверить состояние. На практикантов тут она полагаться не собиралась. И это заставило Таню всполошиться, дернуться.

— Куда? — тут же рыкнул Виталя.

— Да, к собаке твоей! — тоже резко напомнила она, пытаясь вывернуться из его руки и достать салфетки из ящика в подлокотнике переднего сиденья.

Виталя расслабился. Хмыкнул.

— Это не моя. Это Лиза в дворнягу сбитую вцепилась. Истерику закатила на трассе…

— Лиза — это кто? — достав-таки салфетки, глянула на него искоса.

Не потому, что не видела женщину, которая была с ними несколько часов назад. А потому, что хотела узнать о ней больше. Раньше ничего не слышала об этой Лизе.

— Она с Димой, — Виталя чуть посторонился, позволив ей хоть как-то привести себя в порядок. Наклонился, подняв ее одежду, которая давно упала на пол.

— Жена? — уточнила Таня. Резинку свою для волос так и не нашла, попыталась хоть в косу заплести растрепанные пряди.

— Женщина, — поправил ее Казак, тоже начав одеваться.

— Она с ним живет?

Казак хмыкнул.

— Теперь да, по ходу.

Таня, глянула через плечо, пытаясь еще и куртку с переднего сиденья достать.

— Почему я тогда не могу быть с тобой?

Веселья в Казаке стало меньше, а вот какой-то опустошенности и усталости — больше.

— Танечка, ну ты сравнила, — он невесело хмыкнул. Растрепал ее волосы, которые Таня только заплела. — Димка, он не о том сейчас думает. Он целиком на своем сосредоточен, чтобы по долгам всем воздать, свое вернуть. И Лиза… Он оценил, что она его дождалась, не думал Батя и не рассчитывал на такую преданность. Но… Она для него удобна и важна, даже привязался уже, только не боится Батя ее потерять. Не понял еще, что это такое, и чем обернуться может. Хоть я и говорила с ним. Сам про охрану напомнил. Но у Димы своя точка зрения. А я ж подохну, если с тобой хоть что-то случится, Танюша. Я тобой рисковать не могу, нет у меня никого важнее и дороже, — снова сжал ее тисками-объятиями.

Таня опустила голову ему на плечо. И хорошо, и плохо. И больно, и сладко. Вечно у них все двойственно. Никак не доберутся до однозначности.

— Ты меня с ней сравнивал, да? Это она терпеть и смириться смогла?

Виталя ругнулся.

— Танюша, ну забудь об этом! — раздосадовано крякнул Казак. — Протупил я, признаю! Не с того бока подошел, Танюш. Да, меня заело, что Лиза, все зная, Бате претензий не выставляет, и любит, несмотря на все это. Вот и ляпнул с досады. Но мне ж, все равно, кроме тебя не нужен никто, Таня. И тебя я обидеть не хотел, вот, как есть горю, честное слово, — даже встряхнул, заставляя ее поднять на него взгляд.

Таня, вроде, и понимала. Но неприятно было все равно. Только зачем вновь заводиться? Наспорились уже на две жизни вперед. Ведь она это все раньше обдумала. А сейчас в другом пыталась разобраться.

— Виталь, я все равно не понимаю, чем мне одной безопасней, если ты все время приезжаешь? Разве те, кто захотят выяснить что-то о тебе, не сумеют это отследить?

— Блин, Таня! Я не знаю! — чувствовалось, что он психанул.

И сам пытается разобраться, веский довод привести.

Они все-таки выбрались на улицу, и сразу стало зябко, противно. Вновь дрожь появилась, несмотря на куртку, что она натянула. Виталий тут же прикурил. И ей захотелось, растерянность и непонимание усиливали чувство опустошения. Таня глубоко вдохнула, втягивая влажный туманный воздух с привкусом сигаретного дыма. Виталий просек, протянул сигарету ей, Но Таня покачала головой. Она действительно пыталась покончить с курением.

Казак снова затянулся и обнял ее.

— Свет мой ясный, я больше всего хочу, чтобы ты со мной была. У нас дома, утром, вечером, ночью, постоянно… — прижался щекой к ее лицу. — Даже не думай другого, ок? Дай мне три-четыре дня, хорошо? Я решу все, обещаю.

Она вздохнула:

— А ты Диме своему рассказывал, что мы женаты?

Казак глянул как-то исподлобья. И Тане вообще внутри гадко стало.

— Не до того было, Танюш…

— Ты меня стыдишься? — она застегнула куртку, уставилась на свои ноги в расстегнутых ботинках. Лишь бы не ему в глаза не смотреть.

И как же больно стало внутри! Но и не скажешь ничего. С его точки зрения и их приоритетов, глядя на ту же женщину Калиненко, Таня могла предположить, что Казаку непросто признаться другу, что у них в семье существуют проблемы.

— Бл***! Лешего за ногу! Ну что ты выдумываешь, Таня! — он снова бросил сигарету на асфальт, и дернул Таню к себе.

Не дает она ему курить этим вечером. Вот, вообще, не получается. А дышать — легче, хоть и уткнулась в его свитер носом впритык. Но так хорошо, когда он обнимает и так крепко держит. Кажется, что со всем могут справиться.

— Решу все, обещаю. А пока… я согласен со многим из твоих претензий. Это мы тоже решим.

Не совсем понятно для нее, хрипло заверил ее Виталя, продолжая держать в объятиях.

И уходить не хочется, а надо. Тем же собака… И нет уверенности, что выяснили, решили. Странная нота в разговоре, странное «рванное» настроение у обоих.

— Хорошо, Виталь, — Таня кивнула. — Я жду, пока ты скажешь, что дальше. Ты меня дольше ждал, — она невесело улыбнулась. — Я пойду, там же собаку вашу проверить надо. Операция тяжелая, досталось животному.

Он поцеловал ее в макушку.

— Ты сильно устала, да? — погладил ее плечи.