Ольга Горовая - Дурман

Глупо. Снова совсем не умно. Ведь сама никак его образ жизни принять не могла. И в то же время, злится, что он с ней теперь не откровенен до конца, не дает помочь и поддержать. А если его опустошение с тем и связано, что Таня не хочет понимать? Стоит или нет выяснять дальше?

Промолчала. Но подошла со спины и обняла, пока Казак ей чай готовил и себе кофе. Прижалась щекой, уткнулась носом во впадинку над линией позвонков. Он накрыл одной рукой ее ладони.

— Любишь, Тань? Ведь, все равно, любишь? — теперь все время спрашивал, даже требовал признания, словно этим и ей, и себе что-то доказывал.

Она зажмурилась.

— Да, Виталь, люблю, — прошептала Таня ему в кожу. — Только, все равно, ничего не просто… У тебя же не с машинами проблемы, да? И не с салоном? — больше интуитивно добавила она, после нескольких минут паузы.

Казак скосил взгляд через плечо. Сдвинул брови тяжело. Сам паузу выдержал. И она не торопила, не требовала.

— Нет у меня проблем, Таня. Давай, лучше, поешь.

Отдал ей чай и отошел к холодильнику. Она отпила глоток, делая вид, что ее не зацепило его отчуждение. Безуспешно, наверное. Но и претензий — не выставить. Сама разве лучше?

Казак тоже молчал. Еще и закурил, продолжая поглядывать на нее через плечо, пока выбирал что-то в холодильнике.

— Я сделал все, чтоб Димку вытащить. На Мартыненко такие факты слил, что не опровергнуть и не откупиться.

Он начал рассказывать, когда Таня и не ожидала, ночью. За полночь перевалило, наверное, уже. И Таня почти спала, измотанная и слишком удовлетворенная физически, как для того раздрая, что творился в душе. Отошел к окну, открыл створку.

— Даже сам помог «погореть» ему пару раз по крупному. И его арестовали, сейчас дело начали. Но Димку, твою ****, только через полгода пообещали выпустить. Еще шесть месяцев он там гнить будет!

Виталя даже дым выдохнул как-то зло и резко, с разочарованием, которое в каждом слове ощущалось.

— Будто мало того, что он уже там столько, как зверь живет, а я здесь, шикую и жизнью наслаждаюсь. — Виталя снова затянулся, с силой, с тем же гневом, но и с опустошением.

Таня перевернулась на спину под одеялом, пытаясь рассмотреть его лицо в темноте. И что сказать? Не зря боялась. Такой рой мыслей в голове мигом. И страх…

С одной стороны — ясно стало это ощущение его опустошения и измотанности. Разочарован, считает себя виноватым, что не справился. Не так, как хотел. И друга, думает, подвел. Да и за все эти годы, похоже, мучается…

А с другой, у Тани даже сердце застыло, как представила, чем это освобождение Калиненко может обернуться для Витали. Пусть и не особо они это обсуждали, поняла она, вроде, что «генератором» идей именно этот Дима и был всегда. И далеко не законных…

— Я не думаю, что ты в чем-то виноват, Виталя, — поднялась с кровати, кутаясь в свой махровый «банный» халат, который он не позволил ей ни разу забрать в квартиру. — Сам же сказал, все сделал, что в твоих силах, — обняла его со всей своей силы.

Решила пока только на его эмоциях сосредоточиться, не поднимая вопрос сомнительной радости от скорого освобождения старого друга.

— Значит, дерьмово сделал! И больше нужно было стараться! — огрызнулся он, не уступая ее словам. — Не дожал.

Но обнял сразу, к себе прижал. А она у него тлеющую сигарету взяла, тоже затянулась. Привыкла, все-таки, пристрастилась. Не то, чтобы в удовольствие. Нет. Но хотелось. А иногда собрать «мозги в кучу» помогало лучше, чем еще что-то, как ни странно. Виталя не сопротивлялся, позволил. Опустил ей щеку на макушку.

А злость и гнев в нем физически ощущается. И недовольство собой, стыд, даже. Вот просто на уровне инстинктов. Волоски дыбом на коже у нее от того, что внутри него бушует, и Виталя, не задумываясь, транслирует вокруг. Как ему помочь? Как хоть немного унять?

— Ты никогда не делаешь мало, любимый, — вернула сигарету. Прижалась к его шее. — Ты всегда делаешь в три раза больше возможного, выше любой крыши и меры прыгаешь, — поцеловала его в шею. — Я же это точно знаю, на своем примере. Личном. Но не все мы поменять можем, Виталь. Есть то, что и не в наших силах, как ни старайся.

Он ее еще сильнее сжал, отложив сигарету в пепельницу. И хмыкнул с иронией.

— Это я тоже уже знаю. На твоем примере, — «уколол».

Она вздохнула только, опять взяла их общую сигарету. Затянулась.

Как ему объяснить, доказать, что в нее эти принципы и понятия о том, что «можно», а что «нельзя» с самого детства вкладывали, учили, «заклинали» почти, а как Женька по «кривой» дорожке пошел, так и того больше, на его примере уже предостерегать стали. Да и она тогда уже видела, как семья страдает от эгоизма одного человека, как все мучаются потому, что он только о своем удовольствии и желаниях думает.

Виталий тоже вздохнул. Понял ее настроение.

— Прости, Танюш. Зря я сюда повернул. Честно говоря, даже не думал, что ты так просто приедешь. Сама… Зацепило меня, Тань, тронуло сильно. Спасибо!

Наклонился снова, поцеловал ее щеку. До губ спустился. Она потянулась к нему сама, целуя в ответ. Может не словами, но самим своим существом пытаясь показать, что любит его. И не может его боль от себя отодвинуть. Его усталость, отчаяние. Виталя принял это все. Будто в себя втягивал. Отстранился. Вновь прижал ее к себе так, что Таня ему в шею уткнулась.

— Но, бл**ь! Так обидно за Димку! Все время кажется, что я больше для него сделать могу, не дорабатываю где-то!

— Это не так, — снова опровергла она.

Действительно верила, что он выше своих возможностей все сделал. Пусть и не знала особо нюансов.

И больше ничего не добавила. Только обнимала, целовала кожу на плечах, на груди, шею его, подбородок.

Ей и хотелось, и боялась Таня задеть тему, расширить ее, хоть как-то усомниться в этом Калиненко, которого не знала. Не потому, что не в курсе была или умаляла роль этого человека в жизни Казака. Просто реальность его возвращения… все сильнее напрягала.

И все равно, как ни старалась сдержаться, а утром эта тема вылезла. Зацепила, когда завтракали. Сама не поняла, как оно у нее с языка «прыгнуло». И назад не вернешь уже сказанное:

— Виталь, а что будет, когда Калиненко выйдет? — спросила, глядя в свою чашку с чаем.

И в животе замерло. Будто в воду с обрыва…

— В каком плане? — глянул на нее исподлобья, постукивая зажигалкой по столу.

Оба не выспались, уснули после часа, а поднялись все равно рано, по ее будильнику. Такой режим изматывал, учитывая, что и перед этим нормально не помнила, когда отдыхали. А усталость, и моральная, и физическая, усиливала неуверенность, добавляла нервозности.

Таня передернула плечами, бессмысленно вращая пальцами свою чашку. У обоих, похоже, аппетита с утра не было. Слишком много сигарет и тяжелых разговоров ночью. Чересчур тяжело давит все, что так и недосказали.

— Вообще, — выдавила из себя, видя, что он молчит и в упор смотрит, намекая на «расширение» вопроса. — Что-то же поменяется? Ваша деятельность …

— Таня, прекрати! — резко велел Виталий, прервав ее неуверенный лепет. Отбросил зажигалку. — Не делай этого! Не говори! И думать прекрати! Ясно?!

— О чем? — ее задел этот тон. И выражение лица Виталия. Непроизвольно, Таня сама «ощетинилась». — Что не думать? Я просто уточнить хотела. Вы же не только машинами заниматься станете тогда, или таким, чем-то. Да?

— Таня, — Виталий глянул так тяжело, что его глаза ей темными до черноты показались. — Прекрати. Я же сказал. Не делай этого! Я чувствую, как твои мысли воняют, Таня! Не пытайся ставить меня перед выбором: ты или Дима. Такого не будет, ясно?!

— Я тебе и не говорила ничего подобного! Просто задала вопрос! — уже и она повысила голос.

Раздражение нарастало, подпитываемое обидой, страхом и измотанностью.

— Я просто поинтересовалась планами на будущее! Все! Нельзя?

Таня отодвинула чашку от себя и поднялась, крепче запахнув полы халата.

— Я не вчера родился, Таня, — с сарказмом хмыкнул Казак, наблюдаясь ней. — Подоплеку вижу. Нечего меня шантажировать. Не куплюсь.

Сам он крепко держал свой кофе. Но не пил. Следил за каждым шагом Тани. За каждым движением.

— Шантажом у нас, в основном, ты увлекаешься, Виталь, — со злым сарказмом, из-за обиды, ввернула она. — Я так не умею, куда уж?! Опыт не тот! — передернула плечами.

Он сжал губы. В упор уставился на нее, перестав даже моргать, кажется.

Шикарное утро. Просто великолепное! Поговорили, блин! «Пнули» друг друга словами и упреками, не жалея.

— Ок. Хорошо. Прекрасно, — не видя в ситуации ничего хорошего, ни, тем более, прекрасного, она раздраженно мотнула головой. — Думай, как хочешь! А мне на работу пора. Если ты сегодня никуда не едешь, я или такси вызову, или водителя своего давай, — добавила она, видя, что Виталий еще больше насупился при упоминании такси.

Атмосфера в кухне потяжелела, став какой-то плотной и почти непереносимой. Тане, почему-то, даже дышать тяжело теперь было, и слезы на глаза навернулись от обиды.

— Не выдумывай. Я тебя отвезу! — отрезал он, поднявшись.

Тоном, который и не предполагал споров. А она и не планировала, молча пошла одеваться, если честно, опасаясь еще что-то говорить.

Да и всю дорогу на работу молчали. А она размышляла над его словами.

И не думала его перед выбором ставить… Кажется. Или уже делала это, отвергая род деятельности любимого мужчины? И прав Виталий, что она, может и не осознанно, а на подсознательном уровне хочет, чтобы он выбрал ее, предпочел своему прошлому и тому же Калиненко. Все былое бросил?