— А, Дерек недавно ушел работать, а Джейсон еще не спускался. Он оставался в той комнате с тех пор, как ты уехала. Думаю, за это время я видела его от силы пять минут, — ответила ЛуЭнн, с осуждением покачав головой.

— Песни сами себя не напишут, — послышался из коридора глубокий голос.

Волоски на моем затылке встали дыбом, и я повернула свою голову на этот проникновенный голос так быстро, что чуть не вывихнула шею. Мне очень не хотелось морщиться от боли, потому как Джейсон стоял в дверях, запустив руку в растрепанные волосы, и тем самым украл мою решимость, которая и так мне не принадлежала. Его щетина была длиннее, чем я когда-либо видела, но это только подчеркивало его суровую мужскую сущность. Его глаза, достойные песни, уже сфокусировались на мне, когда я встретилась с ним взглядом, но за ними не было ничего. Ни злости. Ни волнения. Ничего. Он был Форт-Ноксом[25] для людей, а я устала пытаться прочитать его эмоции. Очевидно, что у меня это не очень-то хорошо получалось.

— Здравствуй, Джейсон, — сказала я, надеясь, что звучу так формально и раздражающе, как и пыталась.

— Привет, — произнес он, делая шаг, чтобы взять себе тарелку с едой.

Он мог пройти на другую часть кухонной стойки, но нет, он встал рядом со мной так, что наши локти соприкоснулись, когда он потянулся за беконом, лежащим передо мной. Его гель для душа захватил мое обоняние самым раздражающе-сексуальным способом.

Я схватила свою тарелку и заняла место рядом с ЛуЭнн, прежде чем он снова задел меня. Но эта засранка встала сразу же, как я села.

— Ну, я позволю вам двоим насладиться завтраком. Найдешь меня позже, Бруклин, если захочешь поболтать.

Нет, у меня не было планов разговаривать с ней. У меня были планы убить ее за то, что она оставила меня с Джейсоном.

Однажды я пошла на свидание вслепую, на котором за один прием пищи этот парень позвонил маме, заплакал и заставил меня молиться десять минут, пока не принесли наш заказ (я не шучу, десять минут. Моя лингуине к тому времени остыла — молитва была слишком долгой). А затем он накричал на нашего официанта, когда стейк, который он заказал, не был достаточно мягким. Это было худшее свидание, которое у меня когда-либо было, и, все же, когда Джейсон сидел напротив меня, я захотела вернуться в ту ночь.

Нет ничего хуже, чем сидеть с ним за столом в абсолютной тишине. В болезненной тишине. Слушая каждый скрип моей вилки по тарелке, каждый раз, когда мой стакан стучал об стол. Мне захотелось закричать.

Джейсон раньше меня закончил с яичницей и беконом как изголодавшийся пес и встал. Я смотрела, как он моет тарелку, позволяя взгляду бродить по его телу. Он был одет в свободные черные штаны и белую футболку, но я все равно думала, что он выглядит более чем аппетитно.

— Найдешь меня, когда закончишь. Нам нужно работать.

Он даже не посмотрел на меня, когда сказал это. Он посмотрел куда-то поверх раковины в кухонное окно, а затем развернулся и направился вверх по лестнице, перемахивая через две ступеньки за раз.

— Я приду, когда найду время! — крикнула я, потому что это звучало вполне разумной мыслью, чтобы высказать ее.

«Как он посмел думать, что может просто приказывать мне? Может, у меня не было вдохновения писать прямо сейчас? Может, у меня были другие дела?»

Десять минут спустя я поняла, что делать мне, собственно, нечего. Я уже позвонила и поговорила с Саммер и Камми. Я ответила на все е-мейлы до завтрака. Я даже успела позаниматься, потому что мой вредный тренер позвонил мне ни свет, ни заря. Так что, по лестнице я поднималась очень медленно, пытаясь показать Джейсону, что приду, когда закончу и буду готова.

На середине лестничного пролета я перевесилась через перила и крикнула ЛуЭнн:

— Тебе нужна моя помощь с чем-нибудь? Мытье? Пыль вытереть? Перелистывать журналы?

— Нет, ты поднимешься наверх и закончишь сочинять. У меня все хорошо, — сказала она, а затем включила пылесос, пресекая все возможности использовать ее в качестве оправдания. Черт. Она была моим последним вариантом.

Со скоростью еле двигающегося пожилого человека я взяла гитару в своей комнате, а затем пошла искать Джейсона на балконе, где мы пытались писать в первый раз. Его там не было. Я замешкалась и решила, что он бросил меня ради более интересных дел, а затем мои глаза расширились. Его комната. Он был в своей комнате, и я наконец-то увижу ее. Осознав это, я практически побежала на третий этаж, перепрыгивая через ступени, а затем осторожно постучала в дверь со всем возможным самообладанием.

— Войдите, — сказал он.

Я повернула ручку и толкнула дверь, затаив дыхание в ожидании. Я знала, что взглянуть на комнату Джейсона будет все равно, что взглянуть на часть его души. Это то место, где он создает музыку, где сидит и думает, и пишет, и играет часами, и, стоя в дверях, я была не разочарована. Всё было так в его стиле. Мебель была из темного дерева с современными штрихами. Шторы были раскрыты, чтобы впустить ранний утренний свет через большое окно, что примыкало к балкону третьего этаж. Назвать это пространство комнатой было просто несправедливо.

У одной стены стояла огромная кровать с балдахином, которая, конечно, была разобранной. Я уставилась на подушку, на которой лежала его голова ночь назад, и у меня появилось странное желание лечь в той же позе, чтобы узнать, как он спит.

Рядом с его тумбочкой был книжный шкаф, наполовину заполненный книгами, а наполовину — разными безделушками, купленными, вероятно, во всех городах мира. Там же была и миниатюрная Эйфелева башня, которая придерживала учебники по игре на гитаре, и богато раскрашенный яркими цветами индийский слон.

В другой стороне комнаты была открыта дверь на балкон, на котором находилась маленькая зона отдыха. Джейсон уже откинулся на диване, сидя лицом к окну. Там же было и маленькое кресло, и, поскольку Джейсон даже не пошевелился, чтобы поприветствовать меня, я прошла в комнату и уселась в кресле. Я могла чувствовать на шее тепло от солнца и знала, что вид оттуда, где сидел Джейсон, удивительный, но не собиралась сидеть вместе с ним. Он, наверное, спихнул бы меня.

— Я начал работать с несколькими строчками, которые, думаю, могли бы сгодиться для нашего дуэта, — сказал он, рассеянно играя на акустической гитаре, пока смотрел, как я устраиваюсь поудобнее.

Он наигрывал тихо и плавно. Вокруг резонаторного отверстия гитара немножко поблекла, но звук все равно был чистым. Я задавалась вопросом, сколько лет он играет на этой гитаре и сколько песен он создал, используя этот гриф.

Я начала кивать в такт головой, а он повторял снова и снова. Такт был простой, я чувствовала ритм. Он ударил басовую струну, затем ушел вверх, вниз, вверх. Он держал ноту на один бит, затем открыл аккорд С. Am, Em, F, C, G. Аккорд за аккордом, и я была загипнотизирована рисунком, который создавали его пальцы, бегая по струнам.

Я не смогла достаточно быстро вытащить свою гитару из чехла. Еще два раза я прослушала ритм, а затем начала бренчать, имитируя его аккорды и перебирая пальцами струны, пока мы не зазвучали вместе.

Мы начинали и повторяли сотни раз, экспериментируя с ритмом, который он создал. Затем, наконец, он закрыл глаза и начал тихо петь. От его сурового, проникновенного мурашки тут же поползли по моей спине.

Не хочу, чтоб ты осталась.

Не могу сказать «уйди».

Он оставил глаза закрытыми, и я продолжала ритм за нас обоих, пока он пел.

Но есть кое-что, чего что ты не знаешь —

Ты — модная королева,

Корпоративная машина,

Хладнокровный ворон.

Уголки его губ приподнялись после последней строчки, и я знала, что он дразнил меня.

— Вау, давай, расскажи мне, что ты на самом деле чувствуешь, — засмеялась я, продолжая водить пальцами по струнам гитары. — Что, если я начну сейчас?

Он открыл глаза и улыбнулся. Первая настоящая улыбка, которую он подарил мне.

— Действуй.

Я прождала аккорд, чтобы повторить начало, пока мой разум искал текст. Обычно я так не работала. Мои песни создавались медленно и вдумчиво, но было что-то забавное в том, чтобы петь стихи, слетающие с кончика моего языка. Я облизнула сухие губы и сглотнула, готовя голос, прежде чем начала тихо петь.


Ты хочешь, чтобы я ушла.

Ты ненавидишь мой статус-кво.


Он улыбнулся шире. Его темные глаза с заметным восхищением смотрели, как мои пальцы двигаются по струнам.


Теперь я практически на дне.


Я посмотрела на гриф, пытаясь чуть изменить ноты, которые мы уже придумали.


Я уйду, если смогу.

О, да, я знаю, что должна.

Ты меня неправильно понял.


Я закусила губу, чтобы удержаться от улыбки.


Ты — критичный придурок.

Спорим, что сейчас ты в отличном настроении.


Никто из нас не переставал играть, когда мы засмеялись над нашей жалкой попыткой сочинения песни. Я не знаю, что мы делали — точно не писали наш дуэт, — но напряженность в комнате спала, в сравнении с тем, когда я зашла сюда впервые, рассчитывая на что-то.

— Это было действительно ужасно, — сказала я, пробренчав пальцами по гитаре, прежде чем положила ее на колени.

— Ноты или наши стихи? — спросил он.

— Нет, мне понравились аккорды. Я имела в виду мои стихи.

Он подвигал губами, пока обдумывал мой ответ. Мысли затуманили его взор, но он все еще не позволял прочесть их.

— Я не имею в виду те тексты. Может, и имел, когда впервые тебя увидел, но не более того, — сказал он, уставившись в окно через мое плечо.