Антонина Петровна, так же как и ее супруг, искренне надеялась, что Полина примет ухаживания Анатолия Рогозина. И по всему было видно, что дочери жених сей отнюдь не противен. Анатолий же и вовсе воспылал к Полине чувствами и стремился во что бы то ни стало снискать ее расположения.

Полина ощутила прилив радости, когда вошла в дом. Лизавета, горничная Антонины Петровны, располневшая после трех родов, солидная – в синем платье с белым воротничком и накрахмаленном переднике, с радостью встречала хозяйку.

– Антонина Петровна! Радость какая! Заждались мы вас! Ох, барышня, Полина Станиславовна! До чего ж вы стали хороши! Небось, кавалеры в Петербурге проходу не дают! – трещала она без умолку.

Полина рассмеялась.

– Ох, не дают, Лизавета!

– И то верно – дело молодое. Сейчас чаю приготовлю, выпечка только что из печи.

Полина всегда любила деревенские пирожки, порой даже сравнивала их с петербуржской выпечкой, но, увы, – сие ни в какое сравнение не шло.

– Лизавета, разбери вещи, – распорядилась Антонина Петровна и присела на диван в гостиной.

Полина поднялась в свою комнату. В ней было все прибрано – Лизавета должным образом готовилась к прибытию хозяйки. Она с удовольствием легла на кровать и ощутила запах чистоты и свежести, исходящий от белья, затем встала, подошла к гардеробной, отворила несколько разбухшие после зимы дверцы – детские платья висели на прежнем месте. Полина специально оставила их и с удовольствием перебирала их каждый год по приезде.

В комнату вошла Лизавета с чемоданом в одной руке и с саквояжем – в другой.

– Ох, Полина Станиславовна! Тяжело… Ух… – Лизавета поставила свою поклажу и отдышалась. – Стара я стала, да раздобрела больно… – она поставила чемодан на стул и принялась разбирать наряды Полины. – Чай, барышня, и жених у вас имеется? – Полюбопытствовала она.

Полина пожала плечами.

– Можно считать, что – жених… – неопределенно ответила она.

– Пространно вы, Полина Станиславовна, выражаетесь. Молодой человек – он либо жених, либо просто…э-э-э… кавалер. Матушка ваша сказывала: усадьбу Забродино для гостей подготовить, – Лизавета лукаво посмотрела на Полину.

– Ох, Лизавета! Сколько помню тебя – больно ты любопытна!

– Простите, барышня: что есть, то есть. Это точно. Не сердитесь на меня.

– Да, я не сержусь.

Полина наблюдала, как Лизавета развешивала ее платья, но места в гардеробной не хватало.

– Полина Станиславовна, дозвольте мне старые платья ваши убрать.

– Куда?

– Ну, к примеру, в гардеробную, что в комнате для гостей.

Полина кивнула, ей было жаль расставаться с этими старенькими платьицами, напоминающими детство. Дотрагиваясь до них, девушке казалось, что она снова и снова возвращается в прошлое.

Лизавета развесила платья на вешалки, сняла старые и сложила их в кучу.

– Лизавета, ты поаккуратней с ними… – Попросила Полина.

– Не извольте беспокоиться.

– А что твоей дочери старшей десять лет исполнилось? – неожиданно спросила Полина.

– Точно так и есть, барышня. Уж такая она смышленая и хозяйственная уродилась…

– Да, помню ее по прошлому году… Ты, Лизавета, возьми мои детские платья, может, что сгодиться для дочери…

Лизавета удивилась, но тут же оценила милость барышни: платья были очень хороши, да и потом, она насчитала их десять штук.

– Благодарствуйте, Полина Станиславовна! Возьму с удовольствием.

Покуда Лизавета занималась гардеробом барыни, Антонина Петровна и Полина пили чай в гостиной. Полина несколько устала после долгой дороги, день клонился к вечеру, она пожелала удалиться к себе и попросила туда же подать ужин.

Девушка открыла саквояж, где лежало несколько книг, в том числе и «Илион» Генриха Шлимана, подаренный Анатолием. Полина уже начала читать Шлимана еще в Петербурге, труд сей оказался весьма увлекательным и доступно изложенным.

Прочитав несколько страниц, она невольно задремала… Ей приснился странный сон: будто она скачет по полю на лошади, рядом с ней – Анатолий. А по дороге едет коляска, она стремительно приближается… И как только она поравнялась с лошадьми, Полина увидела сидящего в ней Григория Вельяминова. Он улыбался и вдруг начал декламировать сонет Шекспира, тот самый, что некогда прислал ей в письме…

Полина проснулась оттого, что в комнату вошла Лизавета.

– Барышня, ваш ужин… Простите, если разбудила…

– Ничего… – Полина встала с кровати, так как читала лежа, несмотря на то, что маменька из-за этого постоянно ругалась, ибо считала, что чтение лежа портит зрение.

Лизавета придвинула сервировочный столик к Полине.

– Скажи, Лизавета, а мой Нарцисс – в порядке? – поинтересовалась Полина.

– Так чего ж этому жеребцу-то будет? Уж конюх его холит… А вы завтра верхом хотите прогуляться?

– Да… Давно верхом не ездила, с прошлого года…

– Так я велю, чтобы конюх к завтрашнему утру приготовил Нарцисса? – уточнила Лизавета.

Полина кивнула и приступила к ужину.

* * *

На следующее утро Антонина Петровна, отдав все необходимые распоряжения по хозяйству, села в коляску и направилась в Забродино. Полина в это время еще спала, в имении она не упускала возможности подольше понежиться в постели.

Когда она проснулась, матушка уже вовсю отдавала приказания в Забродино. Девушка накинула халат, умылась и спустилась вниз в гостиную. Лизавета уже хлопотала по дому. Завидев Полину, она поклонилась и сказала:

– Барыня будить вас не велели-с. Говорили: путь поспит, чай устала в Петербурге рано вставать на лекции. Как вам спалось?

Полина улыбнулась, ей было приятно сознавать, что маменька не упускала момента побаловать её словно маленькую.

– Спалось мне преотлично… Есть хочется.

– Сию минуту. Вам в гостиной накрыть, или в – комнате?

– В комнате.

Полина поднялась к себе и распахнула окно. Ее обдало свежим ветерком, пахло землей и молодой листвой. Девушка решила, что, позавтракав, она тотчас отправиться на прогулку.

– Завтрак! – Лизавета вкатила в комнату сервировочный столик.

Полина окинула нехитрые яства голодным взором.

– У-у-у! Отлично.

Лизавета с удовольствием наблюдала, как барышня изволит откушивать с аппетитом.

– Хочу вам сказать, Полина Станиславовна…

– Угу… – одобрительно промычала Полина.

– Так вот, хочу сказать вам, что к соседу нашему помещику Бережному племянник пожаловал намедни. Кажется, из Москвы… Говорят, красавец и верхом скакать – мастер.

Полина даже перестала жевать от удивления.

– И что же? Ты его видела?

– Я сама нет. Но сказывали….

– Не припомню я племянника помещика Бережного. – Полина задумалась. – А хотя, лет пять назад, приезжал к нему какой-то юноша, долговязый такой. Это, что и есть сей писаный красавец?

– Уж не ведаю, барышня, сколько у господина Бережного племянников имеется, но этот точно – хорош собой. Говорят – военный.

Полина пожала плечами.

– Еще и военный… ну ладно… – И она продолжила завтрак.

После завтрака Полина приказала Лизавете достать амазонку, когда же оделась, то придирчиво осмотрела себя в зеркале со всех сторон.

– Ох, барышня, как вы хороши. Прямо как матушка ваша, Антонина Петровна. Помню, была у нее амазонка итальянская, а сидела на фигуре просто как влитая! Господи, как вы на нее сейчас похожи! – Лизавета вплеснула руками и чуть не прослезилась.

– А где племянника Бережного видели? – как бы невзначай поинтересовалась Полина.

– Да, тут он, все на лошади скачет! То по дорогам лесным, то по полям… Иной раз – и по вашим землям.

– Ах, вот как! И по нашим полям! Ну, пусть только мне попадется на глаза. Он, верно думает, что угодья его дядюшки бесконечны, как Вселенная. Уж нет!

* * *

Полина вошла в конюшню, ее обдало ароматом сена и запахом лошадей. Она подошла к Нарциссу. Тот, почуяв хозяйку, тот час заржал и зафыркал.

– Нарцисс! Узнал, плутишка?! Отвык от меня?

Но жеребец и не думал забывать свою хозяйку, он уже предвкушал, как полетит с ней галопом. Конюх оседлал Нарцисса, вывел из загона и помог Полине сесть в дамское седло.

– Пережитки прошлого. – Фыркнула она. – Пора и нам в России переходить на мужские седла, да специальные амазонки шить, как заграницей.

Конюх осклабился:

– Это что ж, барышня, скакать будите, словно кавалерист? В штанах?

Полина рассмеялась.

– В штанах, в штанах…

Она ударила Нарцисса хлыстиком, и тот пустился вскачь со двора. Полина миновала близлежащее поле и уже хотела углубиться по тропинке в лес, дабы насладиться красотами природы, как внезапно Нарцисс заржал, из-под его ног буквально вырвалась птица – то ли фазан, то ли тетерев – затем встал на дыбы и ринулся вперед, не разбирая дороги.

Полина пыталась осадить жеребца, натягивая поводья, понимая, что птица испугала его. Удила впивались Нарциссу в губы, но тот не чувствуя боли мчался вперед, не разбирая дороги. Наконец, отчаявшись, повинуясь инстинкту сохранения, Полина прижалась к лошадиной шее.

– Нарцисс! Нарцисс! – кричала Полина, но жеребец летел, словно стрела, не обращая внимания на всадницу.

Девушка не раз слышала о подобных случаях, когда лошадь начинала «нести» своего седока, как правило, сие оканчивалось печально для обоих.

Несмотря на сложившуюся ситуацию, Полина старалась держаться в седле и сохранять спокойствие, но удавалось ей это весьма непросто, ибо ветки стегали ее по телу и лицу – она еще плотнее прижалась к Нарциссу: «Господи, неужели – это конец?»

Всадница попыталась сориентироваться: и пришла к выводу, что Нарцисс несет ее прямо к усадьбе помещика Бережного. «Слава богу… Может этот военный поможет мне…» – пронеслось у нее в голове.

Действительно, вскорости Нарцисс выскочил на лесную дорогу, идущую к усадьбе господина Бережного. У Полины появилась смутная надежда не разбиться и остаться в живых.