После того как супруги Матвеевы воплотили свой план, на землях Ремизово построили дачный поселок и выгодно сдали его в аренду, оставив управителями проверенного временем Федора Ильича и его племянника Николая, они перебрались в Петербург.

Антонина Петровна не перечила мужу по поводу переезда, понимая, что дочери надобно расти в приличном обществе, тем более, что у Станислава Александровича было множество полезных знакомств.

И вот Полине, единственной дочери Матвеевых минуло восемнадцать. Она удалась внешностью в матушку: небольшого роста, складная, густые каштановые волнистые волосы, выразительные серые глаза, пухлые губы и весьма волевой подбородок.

Когда Станислав Александрович не без удовольствия смотрел на дочь, то невольно вспоминал свою первую встречу с женой, которую прозвал Дианой-охотницей. Пожалуй, Полина и по складу характера была в матушку: мало того, что умна и рассудительна не по годам, решительна до крайней степени, она умела постоять за себя и защитить свои интересы. Особенно Станислава Александровича смущало, то обстоятельство, что дочь, как, впрочем, многие барышни конца XIX века были излишне прогрессивных взглядов. Он считал, что совершенно негоже молодой девице иметь на все свое суждение, да еще и оспаривать мнение родителей. Но Полину это вовсе не смущало мало того, она изъявила желание посещать вольным слушателем университетские лекции.

Станислав Александрович, хоть и считал себя человеком современных взглядов, этого стерпеть не мог и выразил дочери категорический протест. Но Полину это не остановило. Она высказалась папеньке, что он ведет себя как последний сатрап, и несмотря ни на что будет посещать университет.

Во время сей перепалки, между отцом и дочерью, Антонина Петровна сохраняла завидное спокойствие, ибо знала – Полина своего добьется, уж лучше ей не перечить, а сразу позволить слушать лекции, тем более вреда она в этом не видела, а лишь пользу.

И вот почти год, как Полина пробуждалась одновременно с матушкой, ровно в восемь утра, приводила себя в порядок, завтракала, садилась в коляску и направлялась в университет на Васильевский остров.

Поначалу Станислав Александрович обвинял жену, что та во всем потворствует дочери, мол, на современных барышень – ни какой управы! Антонина Петровна отмалчивалась, в душе соглашаясь с мужем, действительно, новомодные взгляды изменили молодежь, и до чего это доведет – никто не знал.

Не прошло и часа, как Полина умчалась в университет, пробудился Станислав Александрович и вышел в гостиную в домашнем халате. Антонина Петровна просматривала свежую газету.

– Доброе утро, Антонина! – сказал глава семейства и смачно зевнул. – Что наша эмансипе[2] уже умчалась? – поинтересовался он и сел на диван рядом с женой.

– Да, мой друг, умчалась. – Подтвердила Антонина Петровна.

– Что пишут в газетах?

– Да все тоже самое – опять бомбисты[3] объявились. Взорвали склад на окраине города.

– Вот-вот! – Воскликнул Станислав Александрович. – Чего твориться! А дочь наша вместо того, чтобы думать о замужестве, по университетам бегает! А всем известно: студиозы сочувствуют этим бомбистам.

Антонина Петровна вздохнула.

– Да, ты прав. Но что я могу сделать?

– Как что? Ты – мать! Повлияй на нее, наконец! Так мы и внуков не дождемся, того гляди попадет в дурную историю! – Не унимался отец семейства.

– Ее надо поближе свести с Анатолием Рогозиным, – неожиданно предложила Антонина Петровна.

Станислав Александрович задумался.

– Да… Ну, впрочем, можно… Рогозины – семья достойная, я их знаю много лет. Анатолий – хорошая партия, тем более они с детства знакомы…

– Вот именно. А помнишь ли ты, как Анатолий, еще будучи мальчиком, заглядывался на нашу дочь?

– Точно, точно… было дело, – подтвердил супруг.

– Ну, так что? Ты поговоришь с его родителями? – Продолжала гнуть свою линию Антонина Петровна.

– Непременно. Можно пригласить их в гости… Или на прогулку по Смольной набережной. Погода сейчас отменная, почти как летом, даром, что конец апреля. Но как воспримет это Полина?

– Не волнуйся, это я беру на себя, – пообещала супруга.

– Ну-ну… – Недоверчиво потянул господин Матвеев. Он, разумеется, не сомневался в умении своей супруги убеждать собеседника, но только – не дочь!

* * *

Полина сидела в университетской аудитории в окружении своих подружек, которыми она успела уже обзавестись, на одном из последних рядов, восторженно внимая профессору истории, читавшему лекцию о легендарной Трое.

Несмотря на свой решительный нрав, Полина Матвеева не утратила романтичности, присущей барышням ее возраста. По мере того, как профессор рассказывал слушателям об истории любви прекрасной Елены и Париса, она мысленно перенеслась в эпоху древности, представляя себя в греческих прозрачных одеждах, едва скрывающих наготу.

Подружки, Мария и Ирина, также вольные слушательницы курса, завороженные умением лектора передать жестокость и кровопролитие Троянской войны, сидели, затаив дыхание, стараясь запомнить как можно больше.

Григорий Вениаминов, студент университета, молодой человек из достаточно состоятельного семейства, давно заприметил милую барышню, приходившую на лекции в окружении своих подружек. Григорий, сидя почти в центре аудитории, беспрестанно оборачивался на Полину, отчаянно пытаясь поймать ее взгляд. Друзья, прознав про слабость Григория, посмеивались над ним: мол, нечего смотреть – надо действовать! А то на барышне дырку протрешь! Но, увы, Григорий понятия не имел: как именно действовать, ведь он не был знаком ни с Полиной, ни с ее подругами.

Девушки также заметили повышенное внимание симпатичного студента к Полине.

– Он опять оборачивается и смотрит в нашу сторону на протяжении всей лекции, – шепнула Ирина на ухо Полине. Та встрепенулась, ее сознание вернулось из древней Греции.

– Перестань… Да, ну его… – Ответила она подруге.

– А он очень симпатичный, просто – красавчик, – подначивала Мария.

– Лучше слушайте профессора, – прошипела Полина и сделала вид, что полностью поглощена лекцией.

Девушки переглянулись и тихонько рассмеялись. Полина же, завидев, что подруги снова переключили свое драгоценное внимание на Троянскую войну, украдкой посмотрела в сторону симпатичного студента. Неожиданно их глаза встретились…

Григорий покраснел до корней волос и очень разволновался. Полина же отметила про себя: «Действительно красив, прямо-таки Парис, да и только…»

После того, как лекция завершилась, и девушки покинули аудиторию, друзья Григория, предложили ему:

– Хочешь, мы тебя с ней познакомим?

Григорий еще больше смутился.

– Нет, нет, ни в коем случае… Я сам.

– Ну, как знаешь… Тогда люби глазами, – сказал один из студентов и все дружно засмеялись, отчего совершенно ввергли Григория в смятение. Он взял папку с тетрадями и быстро выбежал прочь.

Друзья долго галдели и смеялись по поводу нерешительности друга.

– Да его маменька, весьма состоятельная особа, кажется, состоит в родстве с самим бароном фон Визен… – говорил один из студентов, что постарше.

– Да ну? – удивлялись другие.

– Она ему даже горничных подсылала, да больно робок…

– Ха-ха! – залилась смехом дружная компания.

– Да перестаньте вы! – рассердился один из студентов. – Вы хуже болтливых женщин. Откуда вам известны такие подробности?

Компания студентов несколько приутихла.

Конечно, сам Григорий ничего не рассказывал друзьям своей природной робости перед барышнями, тем более не мог он поведать о том, что матушка из лучших побуждений подсылала к нему в постель горничных. Но компания студентов была недалека от истины.

Действительно, госпожа Вельяминова, будучи весьма состоятельной вдовой, очень волновалась за сына, ведь ему минул двадцатый год, а он был так робок. Иную мать, сие обстоятельство, возможно бы, не угнетало, но только не госпожу Вельяминову. Она считала, что настоящий мужчина, а образцом такового был ее покойный супруг, должен свободно себя чувствовать в любом обществе, особенно в женском. Иначе, как он сможет выгодно жениться?

Григорий, очутившись в коридоре, постарался взять себя в руки и успокоиться.

– О, друг любезный! – воскликнул Петр Еремеев, приятель Григория. – Отчего столь грустен? На то есть причина?

Григорий недовольно хмыкнул.

– В общем есть…

– Да, ну бог с ней, – оживился Еремеев. – Я сегодня на квартире устраиваю вечеринку только для близких друзей. Приходи, в карты сыграем, вина выпьем…

Григорий, недолго думая, согласился – действительно, развеяться не помешает.

– Так ты придешь? – не унимался Еремеев.

– Непременно…

Когда Григорий скрылся в противоположной аудитории, Еремеев подошел к сокурсникам. Те загалдели.

– Успокойтесь! – самодовольно прикрикнул он.

– А, если он догадается? А, если не придет? – не унимались те.

– Придет, никуда не денется! И все получиться… – заверил друзей Еремеев.

* * *

Остаток дня Григорий пребывал в тоске: перед глазами стояла симпатичная студентка… Вот уже год прошел, как он буквально пожирал ее глазами при каждой встрече, но, увы, имени прелестницы так и не узнал. Григорий корил себя за нерешительность. Уж сколько раз он давал себе зарок, что непременно подойдет к девушке скажет что-нибудь невинное для начала разговора. Например: вы студентка или вольный слушатель[4]? Или: как вам сегодняшняя лекция по истории культуры?.. Или… Да, словом, придумать предлог, дабы разговорить барышню вполне возможно. Но, увы… Так только Григорий собирался приблизиться к предмету своих воздыханий, то слова застревали у него в горле, он начинал краснеть и впадал в крайнюю робость. В эти минуты Григорий буквально ненавидел себя.

Сидя в своей комнате, перебирая конспекты, он вспомнил, как матушка пыталась подослать к нему горничную Анфису с определенными намерениями. Анфиса, молодая дородная девица двадцати лет отроду, не страдала излишней стеснительностью и давно познала все прелести жизни. Она сразу же согласилась, тем более, что барыня пообещала щедрое вознаграждение, да и молодой барин был весьма не дурен собой…