Барбара Мецгер - Дуэль

Он был добродетелен, он был благороден, он был в полном отчаянии.

Мэддокс-Хаус походил скорее на лечебницу, чем на дом, где вот-вот состоится свадьба. Один из братьев невесты сидел в инвалидном кресле, перед которым стояли костыли. Другой – держался на ногах только с помощью камердинера, и у него все еще двоилось в глазах. Дядя невесты был без одной ноги, а у лучшего из людей графа Мардена был подбит глаз после того, как он утром побывал в боксерском клубе Джентльмена Джексона.

Гостиная была полна цветов, совсем как комната больного, мать жениха постоянно сопела и чихала. У кузена Найджела пропал аппетит, поскольку он перестал быть наследником. Марден, обзаведясь женой, начнет обзаводиться детьми. Дворецкий клонился из стороны в сторону от усталости после поспешных приготовлений, а сестра графа клонилась в сторону лучшего из всех людей.

Кухарка, экономка и горничные толпились в задней части гостиной и рыдали, словно дом посетила чума. Рыдал и мистер Уиггз.

Слезы на свадьбе – вещь обычная, но когда плачет священник, совершающий обряд… Кто слышал о священнике, который расчувствовался во время брачной церемонии? Выглядел Уиггз так, будто совершал заупокойную службу.

Его лакомый кусочек опустился на колени другого человека. Его виды на будущее держались за руку графа. Его судно причалило не туда, куда нужно. А собака укусила его за лодыжку, когда он попытался вышвырнуть ее из комнаты.

– Дорогие возлюбленные… – шмыганье носом, – мы собрались здесь… – сопение, – чтобы соединить сию чету… – всхлип, – священными узами брака.

Новобрачный являл собой прекрасно одетый образчик мужественности; мисс Ренслоу была умопомрачительно хороша. Свидетели решили, что она совершенно не волнуется. Для такой молодой особы она выглядела удивительно спокойной – хотя, конечно, для графа она не слишком молода, – никакой бледности и выглядит великолепно.

Конечно, она была спокойна. Дядя заставил ее проглотить рюмочку рома, и щеки ее порозовели. Леди Дороти дала ей свои баночки с румянами.

Мисс Ренслоу являла собой прекрасное зрелище – платье из розового атласа с верхней юбкой из кружев; такими же кружевами были убраны ее волосы, поддерживаемые бутонами роз. Никто не мог бы заметить, что один из шипов впивается ей в голову. Никто не мог бы сказать, что ее улыбка примерзла к лицу от страха, или что она стояла совершенно прямо, чтобы не упасть в обморок, или что она изо всех сил сжимает руку графа, чтобы у нее не дрожали руки.

В горле у нее стоял комок, во рту пересохло, но она произнесла брачные обеты громко и отчетливо.

Сторонники графа единодушно решили, что мисс Ренслоу очень подходит графу и ей повезло, что она его заполучила.

Сторонники невесты, естественно, считали, что повезло ему.

Новобрачный считал, что никогда не видел женщины красивее той, которая стояла рядом с ним и улыбалась именно ему. Этот ангел с бирюзовыми глазами будет его женой.

Афина держала его за руку и улыбалась. Йен был счастлив. Его жена. Рядом с ним.

Он женится. Йен был настолько потрясен, что с трудом вспомнил очередность своих имен, повторяя их вслед за Уиггзом.

Он произнес их, надел на палец Афине кольцо – символ брачных уз – и проговорил «да» везде, где положено. Потом поцеловал молодую жену. Ее губы были холодны.

Гости зааплодировали и засмеялись. Афина отстранилась от него – иначе он так и стоял бы целую вечность, настолько был счастлив. Теперь губы у нее согрелись и порозовели. У него губы тоже стали розовыми – от ее губной помады.

После церемонии шампанское потекло рекой. С каждым веселым тостом и сердечным поздравлением забывались удары, синяки и разбитые надежды. Даже леди Марден, получившая теперь титул вдовствующей графини, перестала хлюпать носом, когда капитан повел ее из наполненной цветами гостиной.

Отдохнувший Трой с ликующим видом вертелся среди гостей на своих костылях, стараясь уклониться от друзей вдовствующей графини, норовивших ущипнуть его за щеку, – тех друзей, у которых были племянницы или внучки подходящего возраста для такого приятного юноши, протеже Мардена. Ренсдейл разъезжал в инвалидном кресле и всем повествовал о том, как на него напали, как он спас свои деньги и часы от грабителя. Или он сразился с двумя негодяями?

Уиггз решил пообщаться с леди Дороти, как только сможет оторвать ее от этого хлыща – Карсуэлла. В последнее время эта особа похорошела, к тому же она обладала независимым состоянием, а это было еще привлекательнее.

Новобрачные обошли присутствующих, получили свою долю поцелуев, объятий и представлений. Йен не отходил от Афины, а та не отпускала его руку. Она все время смотрела на кольцо, которое присоединилось к ее кольцу с жемчугом, и думала, что никогда в жизни его не снимет. А он все время смотрел на затейливую застежку ее платья и думал, когда же можно будет расстегнуть эту застежку.

Обед был долгий и изысканный, лучший, какой только могла сотворить кухня Йена. Вино было превосходное. Тосты продолжались, повторялись. По мере насыщения гостей шутки их становились громче, развязнее. Йен порадовался, что настоял на том, чтобы Афина сидела рядом с ним, а не в конце стола, как того требовало ее новое положение. Так он мог оградить ее от некоторых наиболее двусмысленных замечаний, нашептывая ей на ухо собственные двусмысленности. Молодожены думали о том, как бы улизнуть, не дожидаясь конца трапезы.

Йен считал, что его мать слишком много выпила, и приказал дворецкому не наливать ей больше вина, когда заметил, что она стала перечислять капитану все свои недуги. Он также велел лакею убрать бокал своей сестры, которая скорее сидела на коленях у Карсуэлла, чем на своем стуле. Йен также велел не наливать вино Трою, поскольку тот еще не совсем окреп и не так давно был при смерти. Йен отставил в сторону бокал Афины, когда та принялась хихикать над одним из скабрезных тостов. Ему не хотелось, чтобы утром она проснулась с головной болью, поскольку он намеревался продлить брачную ночь, по крайней мере, до обеда, а то и до ужина.

Они не могли никуда уехать на медовый месяц, потому что оба ее брата все еще не выздоровели, а дядя только что вернулся, но Йен велел перенести все вещи Афины в спальню графини, соседствующую с его спальней, в то крыло его огромного дома, где находились жилые комнаты. Его мать отказалась от этих апартаментов много лет назад, заявив, что в этих комнатах бродят призраки их прежних обитательниц. Ну что ж, он пообещал призракам, что сегодня ночью их ждет великолепное зрелище.

Но до этого нужно было пережить этот бесконечный обед. Будь Йен гостем, давно ушел бы. Но приглашенные, казалось, никуда не торопятся, даже после того, как выкатили на тележке огромный свадебный торт.

Тут Йен заметил, что Трой задремал на стуле, и попросил Афину увести дам из столовой.

– Боже мой, я и забыла! Я ждала, когда встанет ваша матушка.

Вряд ли его матушка была в состоянии подняться с места после таких обильных возлияний. Наконец дамы ушли, и Йен предложил молодому Ренслоу подняться наверх.

Джеффри, слуга Троя, ждал его с костылями.

– Я без костылей дойду.

– Я очень рад, что вы встали и вышли к гостям. – Теперь Йену не нужно было мучиться из-за того, что он превратил юношу в калеку, на всю жизнь прикованного к постели. – Но я не могу не отметить, что вы пугающе хорошо умеете обращаться с этими штуками. – Йен кивнул на костыли.

– А как же иначе, после стольких лет.

– Лет? Но вы ездите верхом. То есть ездили, когда я… когда я встретил вас.

– О, у меня отлично работают колени и верхняя часть ног. Мне нужна помощь, чтобы сесть в седло и спешиться, но потом я сижу в седле не хуже других. Эффи говорит, что скоро я смогу совершать короткие прогулки верхом, если в ваших конюшнях найдется подходящая кобылка.

– Не найдется, так я куплю.

– Я знаю, что вы благородный человек. Рад, что вы стали моим братом. – Юноша протянул руку, Йен пожал ее, думая, что в положении главы семьи есть нечто большее, чём ему представлялось раньше. Теперь у него появился брат, которого он не сделал калекой. Он с радостью наблюдал за тем, как Трой вышел в холл и начал подниматься по лестнице.

Настало время проститься с гостями, и Йен забыл о Трое и о своих обязанностях, о том, что его сестра удалилась в сад позади дома в обществе еще большего повесы, чем когда-то был сам Йен, что его мать хлопает ресницами, беседуя с капитаном – дядюшкой Афины, что кузен Найджел слишком внимательно рассматривает свадебные подарки. Он мог думать только о своей молодой жене.

О своей Афине.

Его Афине.

«Моя!» – кричало его тело. Если этого не слышали весь мир и Афина, они могли видеть, как его звездный дирижер готовится махнуть палочкой хору, и хор запоет «Аллилуйя». Он плотнее запахнул полы халата с кашмирским узором и прошел через дверь, соединявшую его комнату с комнатой Афины, после того как она отозвалась на его стук. Большую часть свадебных букетов принесли в ее комнату, так что теперь она походила на садовую беседку, и запах в ней стоял, как в садовой беседке, а его жена была главным цветком счастливого садовника.

Садовник – это он. У него есть жена. Он женатый человек, подумать только. Сколько времени пройдет, подумал Йен, прежде чем он привыкнет к такому повороту в жизни. Год или два. Или ночь или две, с такой женой, как Эффи.

Если Афина была красива в розовом атласе и кружевах, нельзя выразить словами, как она выглядела, одетая в кремовую дымку, называемую халатом. Паутина, кажется, более весома. Йену не терпелось увидеть, что находится под этим газом, и тут он понял, что ждать ему незачем. Свеча, стоявшая на прикроватном столике, обрисовывала прекрасную фигуру Афины, не скрывая темного пятна между ног. К несчастью, свеча также осветила темные круги у нее под глазами.