Он ничуть не приблизился к тому, чтобы завоевать ее благосклонность, и не понимал почему. По тому, как она старательно делала вид, что не замечает его, он мог сказать, что она сознает его присутствие. Он перехватил ее взгляд, устремленный на его лосины, и если бы она смотрела на него подольше, ей воистину было бы на что посмотреть. Она всегда вовремя отводила взгляд, слава Создателю, оставаясь в счастливом неведении относительно того, как ее интерес действует на него. Даже ее присутствие в комнате начинало действовать на него, смотрела она на него или нет. Он знал, что она, возможно, будет принадлежать ему – нет, что она непременно будет принадлежать ему, – и это заставляло все его чувства стоять по стойке «смирно», и некоторые чувства доставляли ему при этом значительные неудобства. Ее запаха было достаточно, чтобы кровь его запылала, а голова стала пустой, как и руки.

Она никогда не избегала его общества, но и не искала его. Она уже давно не заводила разговора о том, чтобы найти себе работу, но о замужестве тоже не заговаривала.

Раньше Йен никогда не старался крадучись проникнуть в женское сердце. Зачем? Все его бывшие пассии сами приходили к нему, жаждая наслаждений и парочку-другую безделушек. Мысль о том, чтобы попытаться купить любовь девушки, на которой он хочет жениться, претила ему, особенно если учесть, что он был вынужден ограничиваться грошовыми подарками. Мысль о том, чтобы оставить Афину в покое, неприемлема. Он ей нравится, это ясно, он сделает все, чтобы нравиться ей все больше и больше, если даже эти старания окончательно доконают его. Вот он и ходил за ней из одной лавки в другую, проводил время с ее братьями, чтобы добиться ее благосклонности. Он даже подружился с собакой, для чего пожертвовал кисточками на своих сапогах.

Если бы только он мог обнять ее – разумеется, во время танцев, – он мог бы раздуть те искры, которые пролетали между ними. Если бы мог выскользнуть с ней на какой-нибудь далекий балкон, он напомнил бы ей о том, как они целовались. Но она пока не была готова появиться в свете. Ее гардероб еще был неполон, и она не была уверена, что ей следует позволить выставить себя напоказ, точно забавного пони. Из рассказов его сестры Афина знала, что говорят, и не желала дать посторонним людям пищу для разговоров о том, что они помолвлены. Достаточно, что она постоянно появляется в городе с его матерью. Появиться на балу под руку с ним – это уже слишком.

Раз нельзя заманить ее в Дарк-Уок Воксхолла, он мог бы увести ее в свой сад за домом, при свете фонарей и в лунном сиянии, но тут вдруг оказалось, что его мать и сестра – строгие компаньонки. Сестра посоветовала ему не играть с огнем, а мать заявила, что нельзя покупать то, что можно получить бесплатно, унизив и его, и Афину. Он, черт побери, не собирался соблазнить ее. Он просто хотел убедить ее, насколько они совместимы, показать этой неопытной девочке, какие наслаждения ждут их после того, как они поженятся. Он быстро терял уверенность в том, что завоюет ее при помощи своего богатства, титула или личного обаяния, но перед любовными ласками она не устоит. В этом Йен был уверен.

Ну ладно, пусть он хочет соблазнить ее – но не из низких побуждений, уговаривал он себя. Его намерения благородны. Он все больше и больше разочаровывался и в своем уме, и в своем теле и стал очень нетерпеливым из-за этих отсрочек. Куда, к черту, подевался ее дядюшка?!

Один его человек поселился на Камерон-стрит, другой – в гавани, где ловил каждое слово о корабле капитана Барнаби. Он дал взятку клерку в Адмиралтействе, чтобы получать сообщения о намерениях капитана. Он заплатил целое состояние этому возмутителю спокойствия Макелмору, чтобы тот убедил капитана прийти к Йену поговорить с ним прежде, чем он поговорит с племянницей, когда бы он ни прибыл.

Грум Алфи Браун словно испарился, что тоже вызывало у Йена тревогу. Он не обратился к властям, не пришел к Йену получить деньги за свое молчание, не донес Ренсдейлу, который был, по сути, его нанимателем. Почему этот человек хранил молчание о том, что можно назвать преступлением? Йену это казалось бессмысленным, Макелмору тоже, но теперь, когда Трой был, судя по всему, вне опасности, это не имело значения. К радости Йена, юноше уже не грозило остаться инвалидом, и он перестал принимать опий. Плохо, что Трой не может встать с постели без помощи Джеффри, молодого слуги. Но Йену сказали, что Трой делает упражнения, и это обнадеживало.

Лорд Ренсдейл был подавлен. Он видел, как деньги утекают с его банковского счета. Письма жены становились все более резкими и требовательными. Теперь ей понадобилась новая мебель, потому что у нее болела спина, на какой бы из сотен стульев в Ренсдейл-Холле она ни села. И еще ей нужны скамеечки для ног, подходящие к этим стульям, потому что у нее опухают лодыжки.

Что мог знать Ренсдейл о покупке мебели? Леди Марден и его сестра были очень заняты – помогая купить все, что было в списке Вероники. Ренсдейл предпочел бы побывать у мебельщика, чем у дамских портных, видит Бог, но в это время ему следует выезжать со своими гончими, объезжать поля. Ему следует посиживать в местных тавернах, обмениваться новостями со сквайром и его закадычными друзьями, играть по маленькой в вист, а не сидеть в дорогой гостинице, не играть на огромные суммы, как полагается в «Уайтс», и проигрывать.

– В таком случае перестаньте играть, – сказал ему Йен, когда они с Карсуэллом встретились в клубе с его предполагаемым шурином. – Половина присутствующих здесь – закоренелые игроки, а у другой половины денег больше, чем они в состоянии потратить.

Карсуэлл, который уже играл с Ренсдейлом, добавил:

– Вы никудышный игрок.

Это была правда, и брат Афины не мог на них обидеться.

– Черт его знает, почему мне не везет. Но чем еще я могу заняться? Театры не для меня, в опере я засыпаю. – Он вздохнул и велел лакею принести еще бутылку вина.

Йен не понимал, почему Ренсдейл жалуется. У него есть жена, которая наконец-то зачала и носит его сына – в этом он уверен – и он на какое-то время вырвался из ее коготков. Радоваться надо. С другой стороны, Йен принимал его в «Уайтс», обсуждая с ним свои матримониальные планы, вместо того чтобы заключить в объятия Афину. Он вдыхал дым, вместо того чтобы вдыхать ее пьянящий цветочный запах, и слушал отрыжку лорда Прикхерста, вместо того чтобы слушать ее милое, хоть и фальшивое пение. Нет, Ренсдейлу совершенно не на что жаловаться. Но он вскоре станет членом семьи Йена. Конечно, Йен постарается держаться от него подальше, но все равно они будут свойственниками. И Йен обязан заботиться о развлечениях этого человека.

Сложность состояла в том, как это сделать. Они не могли пойти в менее приличные игорные заведения, где Йен порой проводил время за игрой, требующей мастерства или удачи. Если Ренсдейл проиграл в клубе, он проиграет последний шиллинг шулерам в «Зеленой двери» или «Черной собаке». Йен не видел оснований сопровождать его туда и сорить собственными деньгами.

На этот вечер он не принял никаких приглашений на прием или на званый обед, не зная планов своей матери, сестры или Афины, поэтому не мог повести Ренсдейла ни в какой открытый дом. Его мать отдыхала после очередного напряженного дня, посвященного беготне по лавкам. Его сестра нашла в библиотеке новый трактат о правах рабочих.

Афина шила платьица для младенца, чтобы Ренсдейл отвез их, когда наконец отправится домой.

Йена и Карсуэлла с радостью встретили бы в любом доме, где в этот вечер принимали, не важно, были ли они приглашены или нет. Холостяки, принадлежащие к избранному обществу, везде были желанными гостями, особенно когда стало известно, что один из них, лорд Марден, ищет невесту. Йен скорее съел бы живого угря, чем вошел бы в бальный зал, полный мамаш и их невзрачных дочек на выданье.

Пойти в Воксхолл представлялось ему неинтересным, поскольку на руке у него не висела никакая блестящая леди, которой можно было бы похвастаться и с которой можно было бы смотреть фейерверк из какой-нибудь уединенной аллеи. Опера и театр Ренсдейла не интересовали, и Йен предположил, что лекция в Философском обществе его не привлечет. Амфитеатр Эстли – развлечение для детей. Йен ждал, когда можно будет сводить туда Троя. «Садлерз Уэллз» слишком простонароден, пантомима очень понравится Афине. Музеи и галереи в это время уже закрыты, хотя Йен не мог себе представить Ренсдейла, наслаждающегося произведениями искусства. Спортивные заведения тоже закрыты. Йен отказался посетить петушиные и собачьи бои, равно как и медвежью травлю, – кровавые виды спорта были исключены.

Равно как и другой вид спорта – погоня за юбками.

– Как думаешь, не отправиться ли нам в заведение Сьюки Джонстон? – предложил Карсуэлл. – Я слышат, у нее славный урожай новых… Ох!

Йен пнул его ногой.

Карсуэлл потер ушибленную ногу.

– Послушай, Марден, в этом нет никакой необходимости. А, ты не хочешь, чтобы брат твоей невесты болтал об этом? Понятно.

Ренсдейл пустился в описание собственного урожая кормовой свеклы или чего-то подобного, прежде чем понял, что Карсуэлл имел в виду совсем другое изобилие. Он выпрямился, более заинтересованный, чем был при разговоре о боксе и бильярде.

– Урожай курочек у Матушки Кэрри? Понятно. – И он начал расстегивать жилет на своем выпирающем животе.

Но ничего понятного здесь не было. Йен полагал, что посещать бордель не подобает почти что обрученному. Узнает об этом Афина или нет, сам он будет знать, что не прошла еще неделя, а он уже нарушил свою клятву верности еще до того, как были произнесены настоящие брачные обеты. Разве с этого нужно начинать семейную жизнь? Он подумал обо всех женах, которые обманывали своих мужей в его объятиях, и мысленно попросил прощения у этих мужчин, кроме тех, у кого были любовницы. Они-то заслужили неверных жен.

Вдобавок к этической стороне дела, о которой Йен раньше не думал, он вдруг обнаружил, что просто не хочет никакой другой женщины, кроме Афины, и был ошеломлен этим открытием.