– Пытается. Но я делаю все возможное, чтобы облегчить жизнь слугам, но не для того, чтобы угодить Веронике.

Хорошо, что она на стороне тех, у кого трудная жизнь, подумал Йен. А вот находиться под каблуком злобной родственницы-скопидомки – в этом хорошего мало.

– Ваши слова настораживают. Значит, вы переехали в Лондон из-за этого?

– Лишь отчасти. Мне нравится жить в деревне, где я знаю всех и чувствую себя полезной. Мы приехали навестить дядю и показать брата врачу, о котором я слышала много хорошего. Конечно, Ренсдейл был против.

– Стало быть, он знает, что вы здесь, да? – спросил Йен, встревоженный тем, что эта юная парочка могла ускользнуть из дома без разрешения. Не хватало еще, чтобы его обвинили в похищении детей.

– Конечно, знает. Или вы думаете, что мы с Троем сбежали из дома украдкой, ночью? – Она осторожно влила в рот брату ложку настоя ивовой коры. – Ничего подобного. Ренсдейл даже обрадовался, что мы уезжаем, потому что мы взяли с собой преподобного мистера Уиггза. Как я уже сказала, леди Ренсдейл и я не сходимся во взглядах на то, как следует вести хозяйство в Ренслоу-Холле, хотя я прекрасно понимаю, что хозяйка – она. Вероника никому не позволила бы забыть об этом ни на минуту. Как бы то ни было, старший брат не возражал против нашего отъезда, поскольку это ничего ему не стоило.

Йен кивнул.

– Я слышал, он стеснен в средствах. Откуда же вы взяли деньги на переезд?

– У меня было отложено немного денег – в основном из тех, что мне дарили родственники мамы, и мы с Троем не тратили их по пустякам.

Он был уверен, что эта скромная девушка не тратит свои карманные деньги на новые платья и украшения, и почувствовал отвращение при мысли о том, что человек со средствами держит своих родных в черном теле. Йен никогда не допустит, чтобы его сестра в чем-либо нуждалась.

– Забота вашего брата о тех, кто от него зависит, оставляет желать лучшего – заметил он.

Афина прикусила губу.

– Ренсдейл – мой брат, и я обязана быть ему преданной. Простите, милорд, мне не следовало рассказывать об этом. Прошу вас, извините, что я заговорила о таких личных вещах.

– Вздор! Разве мы не стали друзьями? – Йен сказал это, не покривив душой. Они вместе трудились, беседовали, даже пели вместе. Девушка казалась ему умной и интересной, когда она не дерзила.

Что же касается Афины, она чувствовала себя довольно хорошо в обществе графа теперь, когда сидела, скрестив поджатые под себя ноги, рядом с Троем на его кровати, а граф – на удобном стуле, на котором раньше сидела она.

Мысль о том, что заурядная Эффи Ренслоу может подружиться с настоящим лондонским денди, вызвала улыбку на ее губах. Граф ей нравился, но лишь тогда, когда не пытался ей приказывать. Афина усмехнулась:

– Если мы с вами друзья, ваше сиятельство, вынуждена признаться, Ренсдейл не знает, что моего дяди нет в Лондоне. Предполагалось, что капитан прибудет в этом месяце, но плохая погода заставила отложить отплытие его корабля. Мы сказали Уигги, то есть мистеру Уиггзу, что наш дорогой дядя Барнаби перенес рецидив старой болезни и теперь должен отдохнуть. Иначе Спартак все узнал бы с первой же почтой.

– Теперь он это знает.

Она посмотрела на него сквозь завесу отсыревших локонов, обрамляющих ее лицо.

– Пардон?

– Я хочу сказать, что ваш брат знает, что вы и Трой живете одни – жили одни – в Лондоне. Я написал ему.

Афина с шумом втянула в себя воздух и пробормотала какое-то слово, подозрительно похожее на одно из тех слов, которые не должна знать ни одна благовоспитанная барышня, тем более произносить его вслух. Йен сомневался, что она узнала это слово от преподобного мистера Уиггза; скорее всего в этом виноват старый моряк Макелмор.

– Пардон? – спросил он. Афина покраснела.

– Простите. Но это был необычайно дерзкий и бесцеремонный поступок с вашей стороны. К тому же властный.

Йену не понравилось, что его назвали дерзким и бесцеремонным. Что же до властности, таковы уж джентльмены. Он спустил закатанные рукава, чтобы выглядеть достойнее, чтобы эта девчонка не забывала – хотя они и друзья, он все же главный.

– Как мог я не написать виконту Ренсдейлу, когда его брат – и, насколько я понимаю, его наследник – ранен и находится у меня в доме? Что, если бы до него дошли слухи от вашего мистера Уиггза или еще от кого-то из знакомых? Он должен знать, что его брат болен, вам не кажется?

– Не думаю, чтобы это сильно его взволновало. Он никогда не заботился о нас. Иначе сам привез бы Троя в Лондон, чтобы показать его специалистам.

– Но если ранения, от которых страдает ваш брат, окажутся серьезными?

– Мы и так знаем, что они серьезные. Вы хотите сказать – если Трой умрет? У нас будет достаточно времени, чтобы сообщить Ренсдейлу, когда он уже не сможет принести еще больший вред. Но не нужно даже думать об этом, милорд. Мой родной брат будет жить, а моему единокровному брату и знать ни о чем не нужно. Вы слишком много берете на себя, милорд. Вам следовало бы сначала посоветоваться со мной.

– Вздор! Вы совсем еще ребенок!

Она посмотрела на него как-то странно, но ничего не сказала, и Йен продолжал:

– И почему бы мне было не послать сообщение вам домой? Или вы боитесь, что он примчится в Лондон и вернет вас обратно, не пожелав оставить вас на попечение чужих людей и отсутствующих моряков?

– Он опекун Троя. Если он захочет вернуть брата домой, ему придется нанять еще слуг, удобный для такого путешествия экипаж, врачей, которые станут ухаживать за больным, – не говоря уже о том, что ему пришлось бы прожить не одну неделю в лондонской гостинице. Даже ему было бы ясно, что Троя пока нельзя никуда перевозить. Что же до меня, то моим опекуном был назначен дядя Барнаби, а не Спартак, слава Богу. Ренсдейл ничего не может мне приказать.

– Ничего, кроме одного – потребовать, чтобы вы жили отдельно от вашего брата, – предположил Йен и понял, что попал в точку, потому что на лице ее отразился страх.

– Да, – прошептала Афина, – он может отобрать у меня Троя.

Только чудовище способно разлучить эту любящую пару.

– Я расскажу ему, как много вы делаете, чтобы мальчик выздоровел. Он поймет.

– Он поймет, что это повод оставить меня в Лондоне в доме дяди Барнаби и не брать меня обратно в Ренслоу-Холл.

– Чушь. Я сообщу ему…

– Вы и так сообщили ему слишком много, благодарю вас.

Сердитые голоса или боль, прозвучавшая в голосе сестры, потревожили Троя, и он попытался что-то сказать. Афина и граф наклонились к нему.

– Он скажет…

– Конечно, он скажет. Но не беспокойся, дорогой, когда Ренсдейл приедет – если он вообще сочтет нужным приехать, ведь ты знаешь, что Вероника терпеть не может поездок, – ты будешь совершенно здоров.

– Буду ездить… на лошадях Неистового Мардена.

Это было неожиданностью для лорда Мардена, но он принял вызов.

– Вы выберете себе лошадь на конюшне, после того как попробуете свои силы на Рите. Это послушная лошадка, я держу ее для сестры. Игривая, но не норовистая.

Трой улыбнулся, проглотил еще одну ложку жаропонижающей микстуры и закрыл глаза.

Граф несколько вырос в глазах Афины после данного им обещания, и она шепотом поблагодарила его. А потом пробормотала себе под нос:

– У нас все было так хорошо, что Ренсдейл ни в чем не мог нас упрекнуть. Трой чувствовал себя гораздо лучше, пока какой-то идиот не ранил его.

– Это был несчастный случай.

– Несчастный случай, который не произошел бы, если бы взрослые мужчины не играли с оружием.

Это была правда, мучительная правда. Йен отломил кусочек бисквита и протянул собаке, стремясь заслужить похвалу хотя бы от нее.

– Теперь у Ренсдейла будет еще один повод держать Троя дома, пока он действительно не угаснет от скуки. Я надеялась, что через несколько лет Трой поступит в университет, и он усердно готовился к этому. Теперь наш братец заявит, что Трой слишком слаб. А на самом деле все просто – учеба слишком дорого стоит.

– Ренсдейл, конечно, не откажет мальчику в возможности получить образование, если ему позволит состояние здоровья.

– Скорее, этот простофиля не захочет, чтобы все узнали, что кто-то из Ренслоу – неполноценный человек. Слабое здоровье Троя всегда было для него и Вероники источником стыда.

Йен знал это, подобное отношение было очень распространено в благородном обществе, которое отнюдь не отличалось благородством по отношению к своим калекам и инвалидам.

– Моя родная сестра…

Но Афина прервала его:

– Клянусь венцом Нептуна, вам следовало привезти моего брата на Камерон-стрит, где ему и следовало находиться!

– Находиться в обществе пирата, пропавшего конюха и кухарки, которая стала бы ухаживать за ним?

– Мы как-нибудь справились бы.

На это замечание не стоило даже отвечать. Вместо ответа Йен поднял бровь, но мисс Ренслоу не смотрела на него. Она опять вытирала лоб брату, жужжа что-то нескладное. Неблагодарная девчонка, лишенная всяких музыкальных способностей.

Вот неблагодарная девчонка, сказала себе Афина. Он ее хозяин, спаситель ее брата, он помогал ей всю ночь – самую темную ночь в ее жизни. Конечно, джентльмен обязан сообщить другому джентльмену о катастрофе, случившейся с членом его семьи. Лорд Марден не может знать, каково положение дел в Ренслоу-Холле, он поступил достойно и благородно. Теперь он изо всех сил старается не уснуть. Любая горничная могла бы помогать ей не хуже, чем он, но присущее ему чувство долга заставило его остаться, и оно же заставило его написать ее брату. Такой человек заслуживает уважения. А она только и делала, что упрекала его.

Афина решила извиниться перед графом, когда тот проснётся. А пока что взяла запасное одеяло и укрыла его босые ноги.

Йен проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо.