Я покосилась на Суворова. Мне казалось, что он потому и молчит, что его очень занимают мои мысли, которые не дают мне покоя с раннего утра. Я понимала, что это полнейший бред верить в то, что он их читает или каким-то образом просчитывает, но, сколько было моментов, когда я была готова в это поверить.

И все же, на всякий случай, я попыталась перевести мысли в другое русло…

Оставив малыша в Курякино, мы вернулись в Озерки. Хрусталев развил здесь бурную деятельность. Разбудил начальника станции и устроил в его кабинете филиал УБОП. Допрашивали всех подряд, начиная с меня и Александра, и кончая мужичком в тельняшке и его грозной супругой. Я клевала носом и плохо соображала, но Хрусталев вцепился в меня, как клещ. Очень уж его интересовало, откуда я знакома с Ворошиловым, и почему Милехин просил у меня прощения?

Я уже не говорю о том, какой подарок ему преподнесло мое знакомство с Людмилой и этим подонком, по имени Геннадий. Правда, ничего толкового из моих объяснений он для себя не выудил. Я ведь, по сути, ничего не знала, ни мотивов, ни целей преступников. Только могла кое о чем догадываться. Но Хрусталеву этого кое-чего как раз было недостаточно. Ему очень хотелось узнать побольше, и, подозревая, что я что-то скрываю, он пытался ловить меня на противоречиях, а то вдруг снова возвращался к уже не раз обговоренной теме, подавая ее под разными ментовскими соусами.

Суворова допрашивали в другой комнате, почему-то гораздо дольше, чем меня. Я дожидалась его в машине, когда он, наконец, появился. Но сел в машину не сразу, некоторое время курил, облокотившись на крыло джипа. Я терпеливо ждала, когда он займет свое место.

Наконец, он открыл дверцу.

— Аня, — сказал он, — мальчика надо забрать утром из больницы. Ты уже придумала, как с ним поступить? А то милиционеры обещают отвезти его в город и пристроить на время в детскую больницу…

— Я его возьму домой, — сказала я быстро. — Я не имею права бросить его на чужих людей.

— Честно сказать, я то же самое сказал Хрусталеву. Майор крайне обрадовался. Хоть одна забота с плеч долой!

— Надо бы поспать немного, — сказала я. — Хотя бы часа три-четыре, иначе мы не доедем до города.

— Хорошо, но где? На вокзале? В зале ожидания? Вряд ли здесь среди ночи найдешь, где переночевать.

— Переночуем в машине. Сидения раскладываются, у нас есть два спальника. Но я бы немного перекусила перед сном. Как ты, не возражаешь?

— Ребята голодные, не подкинешь ли им с барского плеча? — он кивнул на две машины с милицейскими номерами. В них дремали водители, а Хрусталев со своей группой проводили обыск в Марининой хибаре.

Мне, конечно, не понравилась фраза «с барского плеча», впрочем, мне не понравился и его тон, и даже выражение лица. Конечно, это можно было бы отнести на счет усталости, но я подозревала, что корни его недовольства кроются гораздо глубже, чем я предполагала.

— Оставь немного на завтрак, остальное отдай ребятам. Мне что-то расхотелось есть, — сказала я.

— Я тебя обидел? — удивился Суворов. — Но они не ели с утра, и уже падают с ног от усталости.

— Не сердись, я сама уже думала, как их накормить. Отдай им наши запасы и отгони машину, — сказала я, подумав, с какой стати мне обижаться, что о незнакомых парнях он заботится больше, чем обо мне. Никто его и не просил заботиться обо мне. Я его уговорила съездить со мной в Озерки, он съездил, и сделал даже больше, чем я от него ожидала. Но в няньки ко мне он не нанимался…

— Ты все-таки решила спать в машине? — спросил Суворов, садясь за руль.

— А что здесь такого? — удивилась я. — Откинем сидения, один спальник постелю, вторым накроемся. Не хуже, чем в гостинице!

— И все-таки я поищу себе другое место, — Суворов вывернул руль, выезжая с площади перед вокзалом, голос его звучал раздраженно.

— Что происходит? — спросила я. — Я в чем-то провинилась? Прости, конечно! Но откуда мне было знать, что все так обернется? Я понимаю, ты рисковал, перенервничал, назови, какая сумма тебя устроит…

Последнюю фразу я, конечно, ляпнула в отместку за его недовольный тон. Но я не представляла, какая последует реакция.

Джип резко повело влево, я схватилась за поручень.

— Что?! — выкрикнул Суворов.

Джип дернулся, и перевалился, кажется, через бордюрный камень. Снова дернулся и затих.

— Повтори, что ты сказала? — произнес Суворов сквозь зубы.

Он смотрел прямо перед собой, но желваки ходили на скулах, и я поняла, что он не на шутку взбешен.

Я молчала… Что я могла сказать в свое оправдание?

— Ты, добрая барыня, наняла себе холопа? Так это следует понимать? Холопа, который разгребает грязь за тебя? И я должен к тебе обращаться на «вы», госпожа, ваше сиятельство, или как еще там? Может, ваше величество?

— Саша, я дура! Прости меня! — я потянулась к нему. — Просто мне очень плохо, а ты не смотришь на меня! Я думала, что ты обиделся… Но я ничего не знала о том, что милиция нас выследила. У тебя были неприятности из-за пистолета?

Он обнял меня и потерся колючей щекой о мою щеку.

— Причем тут пистолет? — прошептал он едва слышно, и его дыхание коснулось моих губ. — Он у меня именной, все документы в порядке. К тому же я не стрелял, обошелся кулаками…

— Тогда объясни, что случилось?

— Неужели ты не понимаешь? — Он отстранился от меня. Болезненная гримаса скривила его лицо. — Я боюсь оставаться с тобой наедине. Я ничего не могу с собой поделать, но после того, что случилось, меня не покидает ощущение, что ты моя, и ничья больше. Я не могу это объяснить, мы знакомы чуть больше двух суток… Но я умираю от желания быть с тобой, разговаривать, смеяться, подавать полотенце в ванную. Понимаешь, если я сейчас не поцелую тебя, я скончаюсь на месте!

— И что тебя сдерживает? — я обняла его за шею и притянула к себе. — Или разучился?

— Аня, — он посмотрел на меня откровенно больными глазами, — я не ворую, не беру чужое! Мне надо все, или ничего! Я не хочу, чтобы ты меня быстро забыла, как забываются мимолетные связи. Не думай, я не влюбился, здесь твоя совесть чиста, но то, что мы пережили вместе, не должно омрачаться не нужной тебе связью. Ты должна быть чистой перед своим мужем, тогда тебе будет легче с ним объясниться.

— Мораль сей басни такова, — сказала я и убрала руки с его плеч, — мужик испугался ответственности.

— Не передергивай, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. У тебя налаженный быт, прочные отношения, красивый дом и достаток… Я — чужак, который внезапно ворвался в твою жизнь…

— Это я ворвалась, — проворчала я.

— Какая разница! — вздохнул Суворов. — Сегодня я доставлю тебя домой, и все на этом закончится. Ты вернешься к мужу, у вас появятся новые заботы. Ты ведь простишь Сергея, и примешь его сына. И через месяц ты даже не вспомнишь, ни об Озерках, ни о том, что здесь случилось, а обо мне тем более.

— Дурак ты, Суворов! — сказала я устало. — Что ты обо мне знаешь? Что ты знаешь о моем будущем? Оказывается, ты мастер не только читать мысли, но и строить прогнозы? Нострадамус забабашенный! Завтра будет завтра, а сегодня это сегодня! Признайся, что ты боишься меня по другой причине? Боишься, что не справишься?

— Ты меня намеренно провоцируешь, — сказал он. — Ты выставляешь меня дураком. Рядом очаровательная женщина, а я отбиваюсь руками и ногами. Это неестественно, это глупо… — Он вдруг повернулся и в упор посмотрел на меня. И я все поняла. Он сдался. Но только не я его добыча, а он — моя!

А дальше все утратило свое значение. Я первой поцеловала Суворова и принялась расстегивать на нем рубашку. Он застонал и сжал мои пальцы… Губы его показались мне сухими и горячими, он расцарапал мне щеку своей щетиной, а руки были требовательными и нетерпеливыми…. Но зато он позволил мне почувствовать себя женщиной. Женщиной, которую любит сильный и смелый мужчина. Впервые все было так ярко, остро, и феерически необыкновенно. И те слова, которые он шептал, и ласки… Он, казалось, пытался продлить и продлить то почти сверхъестественное блаженство, которое я испытывала от его прикосновений, от его поцелуев, от тех движений, которые заставляли меня вскрикивать и кусать губы, чтобы не завопить на всю ивановскую. Я не хотела сравнивать его с Сергеем, просто здесь все было по-другому. Впервые я сама призналась мужчине, что хочу его, и первой начала наступление.

И то, что я победила, добавляло особую сладость и нежность в наши с ним отношения. Я чувствовала: для него встреча со мной отнюдь не рядовой случай, иначе, он бы использовал любой момент, чтобы взять то, что само ему шло в руки.

Но он не воспользовался. Мне пришлось переступить через собственную гордость, и сделать все возможное, чтобы сломить его сопротивление. После чего мужчину нельзя выпускать из своих рук, даже из гуманных соображений. Я заставила его забыть о собственных принципах и доводах разума. Я включила в нем ту дикую, почти термоядерную энергию, которую ничем не остановить, не удержать, и лучше использовать в мирных целях.

Мы завелись друг от друга, как часовая пружина. И, верно, перестарались, потому что, когда она лопнула, я подумала, что лопнуло мое сердце. Я обхватила Суворова руками за шею, прижалась к его груди… И очнулась от того, что он нежно гладил мое плечо и шептал:

— Поспи, радость моя! Теперь поспи…


Я проснулась абсолютно счастливой, и меня не расстроила даже возникшая в окне «Ниссана» физиономия Хрусталева. Он, приоткрыв дверцу, косил хитрым глазом в мою сторону, хотя разговаривал в это время с Александром, который, как настоящий командир экипажа, занимал свое командирское место. Я натянула повыше спальник и бросила быстрый взгляд по сторонам, страшась обнаружить предметы своего туалета в самых неподходящих местах…

Нет, все в порядке. Саша деликатно подсунул их мне под голову.

— Анна Андреевна! С пробуждением вас! — Обрадовался Хрусталев, заметив, что я уставилась на него. — Как ночевали? Не замерзли?