Римма в своем кресле без труда преодолевает все лестницы в нашем доме, потому что везде у нас установлены специальные пандусы, по которым она поднимается и опускается с помощью электрической лебедки. Я лишь слегка придерживала кресло за спинку. И с замком удалось справиться без особых трудов. Римма очень ловко орудовала ножом и отодвинула защелку в считанные секунды.

Так что полчаса спустя после того, как мы покинули кухню Риммы и приступили к обыску кабинета, мы сидели за столом в моей кухне и вместе с Риммой рассматривали два предмета, которые показались нам заслуживающими внимания.

Первым из них была упаковка презервативов «Радость женщины», точное подобие той, которую я нашла у Сережи в кармане, только неиспользованная.

— Да, это весьма подозрительно, если ты предохраняешься таблетками, — сказала Римма, вынимая упаковку из ящика, в котором Сергей намеревался скрыть свои секреты от двух настойчивых женщин.

— Так и есть! — отозвалась я. — Теперь ты удостоверилась, что Сергей и вправду мне изменяет?

— Чтоб ему пусто было, — пробурчала Римма, и занялась другим предметом, металлической шкатулкой размером с медицинскую аптечку. Она тоже была заперта на замок, но более серьезный, и ножом его открыть не удавалось.

Римма повертела ее в руках.

— Надеюсь, она не взорвется, когда мы ее откроем. Теперь мне все больше и больше хочется заглянуть под ее крышку и немного поумерить прыть Сергея.

Целых полчаса мы ничего не могли поделать со шкатулкой. Мы пробовали и так, и этак. Мы орудовали ножом, затем отверткой, которая прочно застряла в замочной скважине. Порой мне казалось, что эта металлическая скотина, стиснув зубы, ехидно хихикает над нашими напрасными попытками добраться до истины. Конечно, если б я представляла тогда, какая головная боль хранится под ее крышкой, я бы попросту утопила ее в помойном ведре, чтоб не знать тех, чуть не убивших меня подробностей личной жизни моего дорого супруга. Но сейчас меня охватил азарт, и сам черт мне не брат, когда я вхожу в раж! Я должна непременно добраться до содержимого! И я это сделаю, даже если Земля изменит свою орбиту, а полюса поменяются своими местами!

Все старания оказались напрасны. Открыть замок так и не удалось, сорвать крышку — тоже. Я подумала, не стоит ли переехать ящик трактором. К счастью трактора поблизости не нашлось, а то мы бы не остановились перед тем, чтобы раздавить эту проклятую штуковину гусеницами. Или взорвать ее, если бы в доме имелся хотя бы грамм тротила.

Римма была крайне раздосадована.

— Господи, да что же он хранит в этом ящике? Ключ от ядерного чемоданчика? Или образцы бактериологического оружия?

Мы с тоской взирали на застрявшую в замке отвертку. Наконец, общими усилиями и с помощью десятка крепких словечек мы ее освободили. Но шкатулка в районе замка представляла жалкое зрелище: глубокие царапины, настоящие шрамы покрывали прежде полированную поверхность.

— Скоро Сережа приедет домой, и я попытаюсь раздобыть его ключи, — сказала я. — Он обязательно пойдет в душ, а я поищу в его карманах.

Римма бросила на шкатулку полный сомнения взгляд.

— Боюсь, ключ тут не поможет, — сказала она. — После отвертки в скважину уже ничто не вставишь, разве что спицу.

Я поняла и принесла вязальную спицу. Но спица оказалась также бессильна, равно как и вязальный крючок. Вдобавок мы его сломали у самого основания, так что скважину заклинило окончательно.

Я была вне себя от злости. Эта шкатулка наплевала мне в душу. И я стукнула ее кулаком. Она в ответ даже не лязгнула.

— Гнев — плохой советчик, — сказала Римма и посмотрела на часы. — Прости, но мне надо катиться домой. — Она погладила меня по руке. — Пойми, ты ничего не теряешь. У тебя останется дочь и все мы. Это он останется в единственном числе, я эту девку в расчет не беру. И даже, если это временное помрачнение рассудка, Сергея стоит примерно наказать, чтобы обеспечить иммунитет и чистоту мозгов. Но прошу тебя, пока молчи!

Я молчала. Я почти не слышала, что говорит Римма. Я смотрела на шкатулку, и думала, есть ли в ней что-то, что способно смягчить наказание, если я вдруг прикончу Сергея. Или его девку?

— Ты не против, если Таня сегодня переночует у нас? — спросила Римма и дернула меня за рукав. — Не принимай близко к сердцу, там вполне может оказаться какой-нибудь идиотский журнал для мужиков. С голыми бабами и прочей хренью. Даже самые степенные мужики падки на этот срам. Но не убивать же их за это?

Я кивнула. За журнал убивать не стоит. Но если эти пристрастия успешно претворились в жизнь, то над орудием возмездия следует подумать. Но я сама виновата: потеряла бдительность. А в нашем мире это соразмерно дефолту и краху на бирже. В одно мгновение остаешься гол, как сокол, и должен начинать жизнь с нуля. Так что я оказалась на грани дефолта, по собственной глупости и из-за чрезмерного самомнения. Сережа — видный мужчина, и очень нравится женщинам. Я слишком легко поверила, что я у него единственная и неповторимая. Забыла, что мужики на наших просторах всегда в меньшинстве, и на каждого найдется дюжина таких единственных и неповторимых, но только более молодых, более красивых, и хорошо, если обладающих кое-каким умом. Впрочем, в списке женских прелестей ум всегда стоит на последнем месте.

Римма заставила меня наклониться, и поцеловала меня в щеку.

— Чтоб Сережке пусто было! Ты заслуживаешь лучшей участи. Все, что ты сейчас делаешь, пойдет тебе во благо. Даже, если бросишь его, легко начнешь жизнь сначала, с чистой страницы.

— Ага, — отозвалась я. — Начну! Только как это сделать, подскажешь?

— Подскажу, — ответила Римма. И мы двинулись в обратный путь. Во дворе мы полюбовались на цветники, и попутно нарезали цветов для букетов. Я их расставила в вазы, а затем вернулась домой. До приезда Сережа оставалось чуть больше часа.

Я снова выудила голубец из кастрюли, но даже не почувствовала его вкуса. Все мои мысли крутились вокруг шкатулки. Я снова поднялась в кабинет, захлопнула ящик. Если не знать, что в замке ковырялись, то можно и не заметить, что стол вскрывали. Но если Сережа и заметит, то пусть ему будет хуже. На этот раз он уедет в командировку после приличной головомойки. А, может, и вовсе останется, чтобы выправить штурвал на идущем ко дну семейном корабле. Я уселась за стол и задумалась. Какие рифы могут скрываться в этой чертовой шкатулке? Рифы, о которые вот-вот разобьется моя любовь и благополучие. Я останусь одна. Но разве одиночество благо? И каково придется Тане без отца? Мне хотелось заплакать, закричать, устроить безобразную сцену. Я подумала, как славно было бы наброситься на кого-нибудь, разбить ему физиономию и таким образом выплеснуть гнев и разочарование.

Во мне нарастала агрессия, и чтобы избавиться от нее, я должна непременно разделаться с проклятой шкатулкой. Я с ненавистью посмотрела на нее. Должен же найтись способ забраться внутрь. Что, если попробовать консервным ножом? Или топором?

Я не сомневалась, что в ней хранится что-то действительно важное для Сергея, и все же думать о его содержимом было куда приятнее, чем представлять, как ты сносишь челюсти и отбиваешь почки своим противникам. На первый взгляд шкатулка не смотрелась слишком прочной. Выступ со скважиной для ключа выдавался над ее поверхностью на целых полсантиметра, и я решила, что мне вполне по силам сбить замок.

Я встала из-за стола, спустилась в подвал и, покопавшись в шкафчике с инструментами, вернулась на кухню со стамеской и молотком.

— Ну, теперь держись, чудовище! — сказала я шкатулке и приложила лезвие стамески к щели под выступом. Пришлось нанести с десяток ударов молотком прежде, чем я сорвала выступ, но замок по-прежнему оставался на месте.

— Сейчас я тебя… — пробормотала я и врезала молотком по крышке.

Крышка прогнулась, выскочила из пазов и с металлическим лязгом совершила один оборот на столешнице.

— То-то же, — сказала я мстительно и опустилась на стул. — Так-то лучше.

Я подтянула к себе шкатулку и вынула из нее пачку бумаг. Сначала я подумала, что это документы — копии каких-то контрактов и счетов, но на поверку оказалось, что шкатулка до самого дна набита письмами. Любовными посланиями.

Их было около трех десятков. Двадцать восемь, явно не первой молодости писем на пожелтевшей бумаге с поблекшими чернилами. Они не были датированы, и я могла только гадать, когда их отправили. Я бегло просмотрела письма. Кажется, они того периода, когда Римма целый год лежала в военном госпитале, потому что упоминалось ее плохое состояние и возраст Миши — три года, а когда мы познакомились с Сережей, ему шел седьмой. Я читала отрывки из этих писем, поражаясь тому, как эта женщина любила Сергея и верила, что будет рядом с ним. Быть может, Сереже стоило взять ее в жены?

А может, она до сих пор остается его тайной женой? Но зачем он тогда оформил наши отношения, или эта дама несвободна? По письмам это невозможно было узнать, хотя на второй раз я их внимательно перечитала. И сделала вывод, что автор писем ни разу не вспомнила в них о каких-то интимных подробностях любовных свиданий, только поток возвышенных фраз о любви и призывы встретиться. И я несколько успокоилась. Кажется, здесь и не пахло взаимностью. Сережа был слишком озабочен своими семейными проблемами, чтобы броситься в омут новой страсти.

Я отложила старые письма в сторону. Хотя под ложечкой слегка покалывало: почему Сережа не выбросил их, если не испытывал к этой особе теплых чувств?

Теперь я взяла два оставшихся. Они отличались от первой стопки почерком, и тоже были анонимными. В первом из них, написанном по-детски крупным и неровным почерком на дорогой почтовой бумаге с красным сердечком в углу листа, Сереже предлагалось встретиться в кафе «Глория». Раиса в данном случае, исключалась, поскольку с собакой в кафе не пустят, а с Тимочкой она никогда не расставалась. Второе было торопливо нацарапано тем же почерком на сложенной линованной бумажке вроде тех, которыми пользуются школьники, но, скорее всего, ее вырвали из записной книжки. Для тетрадки листочек был слишком мал.