Причём, она даже не сказала мне о том, что собирается улететь. Я узнал об этом от капитана Майзла, когда он вызвал меня к себе в кабинет.

Могла написать хотя бы одно сраное сообщение.

Я обещал себе, что не буду думать об этом её внезапном отъезде. Что мне глубоко насрать на это. Пусть даже остаётся там. Мне какое дело?

Но каждую грёбанную ночь, как только я закрывал глаза, мне виделся платиново-золотой вихрь, кружащийся по моей гостиной, а после я раз за разом тонул в океане глаз, который норовил утащить меня на самое дно, утопить, раздавить, уничтожить, чтобы я больше никогда не увидел света. И, что хуже всего, я был готов позволить ей это.

После этого я просыпался и ненавидел себя за это. За мою слабость. И эта слабость появилась ещё давно. Просто только сейчас я так ясно осознал её существование.

Я вставал со своей кровати, потому что больше не мог уснуть, брал в руки кисти и рисовал.

Рисовал. Рисовал. Рисовал.

Я не мог перестать рисовать тонкие изгибы её тела, слегка вьющиеся волосы, волнами спадающие на её плечи, пытался передать её немного хищный взгляд. Все эти небольшие зарисовки были разбросаны по моей комнате, но была одна единственная картина, которая аккуратно стояла в углу, бережно укутанная в футболку, на которой она сидела на стуле, чуть повернувшись в мою сторону, её волосы были растрёпаны, а губы слегка приоткрыты.

Понятия не имею, откуда такой образ взялся у меня в голове, но он просто сводил меня с ума. Единственное что – я никак не мог передать её взгляд.

Чтобы нарисовать портрет без натуры надо иметь или большой опыт, или фотографическую память с щепоткой гениальности в крови. К счастью, я обладал фотографической памятью, и именно она была моим козырем в работе.

Так же обычно у каждого художника должна быть своя муза. Кажется, я её нашёл.

И я ненавидел себя за эти мысли.

Ненавидел себя за то, что позволил этой негодяйке так глубоко коснуться моей души.

Когда-нибудь это уничтожит меня.

Она уничтожит меня.

Это был какой-то непонятный микс из чувств: боли, скуки, ожидания, надежды, эйфории, наслаждения, самобичевания и ненависти.

Все это крутится в небывалом вихре, я бы даже сказал, урагане, который протыкает меня насквозь и выворачивает наизнанку. А я не могу сопротивляться этой слабости.

В моей комнате не осталось ни одного клочка бумаги, где бы ее лицо не светилось. Мне становится мучительно от того, что ее образ преследовал меня, как призрак.

Вот она смотрит на меня из картин: Эмили танцует, Эмили задумчиво смотрит куда-то в сторону, Эмили смеется или смешно надувает губы. Я глажу ее силуэты, пускай пальцы ощущают лишь холст. Но моё сознание пытается воспроизвести ее бархатную нежную кожу, теплую и такую притягательную. Этот пронзительный холодный взгляд, шелковистые волосы и утонченные формы.

Я даже пытался рисовать что-то другое. Сраные вазы с фруктами. Но каждая линия неизменно превращалась в изгибы её тела, что невероятно злило меня, я мял и выкидывал бумагу, садился рисовать снова, и всё повторялось. Раз за разом. Всё неизменно было так.

После этого я ненавидел её ещё сильнее. Я просто не мог поверить, что в такой личный, только мой, уголок сознания, как рисование, смог пробраться кто-то ещё.

Боже.

Если бы Бог сделал ее запретным плодом, то я бы с радостью согрешил, причем несколько миллионов раз.

Хотя разве я уже не делал это?

Пора забыть про это своё небольшое увлечение.

Уж слишком я заигрался, пора прикрывать лавочку диких мыслей.

Но, твою мать, я не могу.

Это больше походило на болезнь. Тяжёлую, ещё совершенно неизученную.

С летальным исходом.

И я, блядь, скоро сдохну, если это продолжится.

Я ощущал себя планетой, сошедшей с оси.

И ещё больше ненавидел себя за это сравнение.

А затем мой персональный ад повторялся снова и снова.

Хотя иногда я ловил себя на мысли, что мне просто её не хватает. Самую капельку. Я до такой степени привык ощущать её на каждом шагу, что не слышать о неё три недели было уже безумием. Обычно она всегда нагло врывалась в мою жизнь, а я даже не мог взять телефон и нажать на зелёную кнопку, чтобы услышать её. Но я правда пытался. Все сраных три недели пытался, но затем слышал небольшие отрывки разговоров Адама, в которых он говорил, что у Эмили всё хорошо. И мне этого хватало.

Всё же она мой напарник.

И я продолжал говорить себе, что скучать по своему напарнику нормально.

Мне было с ней комфортно.

А ещё, ладно, надо признать, заниматься с ней сексом было просто прекрасно.

Поэтому надо её просто опять трахнуть и окончательно избавиться от этого.

Вот оно, моё лекарство.

Правда, я несколько раз мастурбировал, глядя на её фото, но даже это не принесло хотя бы каплю облегчения.

Примерно так и прошли мои три недели.

Надо перестать об этом думать и сосредоточиться на более важных вещах.

Уже на этой неделе начнётся любительский чемпионат между отделами полиции по регби, и уже второй год подряд мы занимали второе место, проигрывая северному отделу, что ужасно злило всех.

Поэтому мы чертовски много тренировались. Хорошо, что сейчас было не так много преступлений, поэтому, по большей части, мы проводили чертовски много времени на поле или в тренажерном зале.

Мне действительно нравилось это. Особенно если учитывать, что меня поставили в нападение, а это означало, что я могу размазать этих мудаков в лепёшку и мне за это ничего не сделают. Особенно после моего ареста мне хотелось сделать это ещё больше.

Выключив воду, я вытерся полотенцем и обмотал его вокруг бёдер. Пора одеваться, я же не хочу пропустить тренировку, где можно без опаски сбивать с ног людей.

Надевать экипировку для регби стало уже очень просто, поэтому это не заняло очень много времени и уже через десять минут я стоял на поле в окружении парней: Брюс, Лео, Кевин и Адам, обсуждая детали сегодняшнего вечера, а точнее, дня рождения Лео, который мы собирались провести в клубе.

В какой-то момент я совершенно случайно заметил, как лицо Адама озарила широкая улыбка, а в следующую секунду меня окутал запах манго. Проклятый запах манго, который, как мне казалось, только выветрился из моей машины. Из моих лёгких, которые я три недели травил сигаретным дымом.

Я узнал о её присутствии раньше, чем увидел её, и тогда внутри меня что-то щёлкнуло, как будто последняя деталь пазла наконец встала на своё место, а внутри наконец прекратился ураган, бушевавший так долго.

- Привет, мальчики, - поздоровалась Эмили своим томным голосом, из-за чего по моей спине едва не пробежали мурашки.

Я резко обернулся, из-за чего даже хрустнула шея и уставился в её лицо, словно её не было не три недели, а три месяца, сразу отметив, что она похудела ещё сильнее, из-за чего о скулы теперь действительно можно было порезаться, а светлые, золотисто-платиновые волосы стали ещё светлее, и губы, накрашенные красной помадой, притягивали меня, испуская какие-то волны желания.

Короткая чёрная обтягивающая юбка на пуговицах (я уже слышал звук ударяющихся о пол пуговиц, когда я срываю эту юбку), белоснежная футболка, чёрная кожаная куртка и дополняющие весь этот образ её любимые чёрные туфли на высоком устойчивом каблуке с застёжкой, обхватывающей лодыжки. Хотя бы её стиль остался прежним.

Подавив дикое желание прошептать «детка» (до сих пор вспоминаю тот последний день, когда она откликнулась на это прозвище), я натянул на губы усмешку и, отсалютировав ей двумя пальцами, слабо склонил голову и поздоровался:

- Зануда.

Она тоже усмехнулась и, прежде чем обнять меня, слабо кивнула головой и поздоровалась в ответ:

- Трепло.

От такого я даже опешил. Она могла обнять Адама, но никак не меня.

Хотя факт того, что она обняла меня, проигнорировав Адама, приятно грел душу.

Поняв, что я всё ещё стою как истукан, я крепко обнял её за талию и сделал то, о чём мечтал последние три недели: уткнулся носом в её волосы, вдыхая этот сраный запах манго обратно в свои лёгкие. Я ещё успею избавиться от него. И, один раз ведь можно, правда?

Но всего через секунду она отстранилась и подошла к Адаму.

Ну конечно, кто мог сомневаться в этом.

Хотя от того, что было дальше я знатно охренел:

Адам быстро положил обе ладони ей на шею, склонился вниз и поцеловал её. А Эмили не была против этого.

Ещё бы, это ведь я рассказал Адаму о том, как правильно ухаживать за ней. Это благодаря мне он целует её сейчас. Потому что у него просто бы не хватило духу самостоятельно сделать те вещи, о которых я рассказал ему.

Судя по вопросительному взгляду Кевина, быстро брошенному в мою сторону, он ожидал от меня хотя бы какой-то реакции. Или заметил, как я слегка сильнее сжал в руках шлем.

- Может быть, вам снять номер? – не придумав ничего лучше, спросил я, всё ещё глядя на то, как Адам пытается сожрать Эмили живьём. Да уж, целовался он точно не лучшим образом.

Эмили сделала один небольшой шаг назад и Адам потянулся за ней, но она отвернула голову и улыбнулась остальным парням.

По крайней мере, теперь я знал: эта красная помада не смазывается.

- Какими судьбами ты соизволила порадовать нас своим присутствием? – спросил я, стараясь немного разрядить обстановку. Эмили скорчила смешную рожицу и показала мне язык.

- Я ехала в офис, но узнала, что у вас тут тренировка, вот и решила заглянуть, - просто ответила она, слабо пожимая плечами.

- Ты к нам с концами? – решил поддержать разговор Брюс, добродушно улыбаясь.

- Да, - только и сказала Эмили и слабо улыбнулась.

- Так что же всё-таки было в Лондоне? – внезапно спросил Адам, что заставило меня с прищуром посмотреть на Эмили. Она ничего не рассказала ему о своём пребывании в Лондоне?