Глава 1. Отчаяние


 Артур Шедвиг


 В день, когда её не стало, над Торонто впервые за несколько дней взошло яркое солнце. Но я, глядя на это солнце, мог думать лишь о том, что даже оно не было настолько ярким, как её искренняя улыбка. Мне всегда нравилось смотреть на её улыбку, которая появлялась на её лице при самых разных условиях. Хотя, не стану отрицать, больше всего мне нравилась её озорная улыбка. Она постоянно вначале зарождалась в её глазах, в них как будто появлялись маленькие искорки, которые освещали всё её лицо, а затем уголки губ медленно начинали подниматься вверх, а затем она показывала ряд ровных белоснежных зубов. Тем не менее, любая её улыбка теперь казалась особенной. Ведь больше не будет ничего.

 В день, когда её не стало, меня разбудил ранний телефонный звонок, из-за которого я проснулся ещё до рассвета, а потом никак не мог уснуть. Да и кто уснёт после такой новости? Именно тогда её не стало. Как не стало и частички меня.

 В день, когда её не стало, я встречал рассвет на том самом озере, рядом с которым мы когда-то, будто в другой жизни, занимались сексом в машине, а на утро она сбежала от меня, оставив в машине лишь лёгкий аромат манго в напоминание о себе. Теперь этот запах манго, который я по началу так ненавидел, со временем совсем исчезнет. И от него со временем не останется совершенно ничего. Ничего.

 В день, когда её не стало, я так четко ощущал её у себя за спиной, что мне даже не надо было оборачиваться, чтобы знать, что она сейчас стоит за моей спиной и вместе со мной встречает рассвет, поэтому я просто приподнял вверх уголок рта. Это было довольно иронично. Рассвет моей новой жизни. Без неё. И, прежде чем молча сесть в машину и навсегда оставить её позади, я прошептал едва слышное «прощай, детка».

 В день, когда её не стало, в центральном участке полиции Торонто был объявлен траур. И буквально с каждого угла на меня смотрели её фотографии. Она не так много проработала здесь, но, я уверен, абсолютно каждый успел влюбиться в неё. Нет, не в том смысле, в котором был влюблён я, но каждый, абсолютно каждый, мог рассказать какую-нибудь историю, которая их бы связывала. Я не был удивлён этому. Несмотря на то, что она никогда не считала, что может быть частью большого общества, она всегда влюбляла в себя с первого взгляда.

 В день, когда её не стало, я видел, как её отец плачет, сидя на земле рядом с больницей, закрыв лицо руками, и тихо шепчет о том, что это не может быть правдой. Но это действительно было так. Я хотел подойти и успокоить его, но потом понял, что это я виноват в том, что её больше нет. Это из-за меня она получила такую огромную дозу наркотика. Если бы я нашёл её немного раньше...

 В день, когда её не стало, я понял, что я могу изменить всё в этой жизни. Кроме одного. Её больше нет.

 Боже, я даже не могу до конца осознать, что это действительно так.

 Её больше нет.

 Нет.

 Нет.

 В день, когда её не стало, я внезапно задумался: а было ли всё это?

 Был ли мягкий шёлк её волос с запахом манго, которые я так любил пропускать сквозь пальцы, были ли её длинные ноги, узкие плечи, тонкий стан. Разве всё это было? Разве были три родинки под грудью, выстроенные в линию, разве мои руки касались её округлой груди, скользили по изгибам её тела?

 Ничего этого больше нет...

 Я проснулся в двенадцатом часу дня от надоедливого телефонного звонка, и резко сел в кровати и тяжело задышал от осознания.

 Сон.

 Всего лишь сон.

 Поморщившись от внезапно возникшей головной боли, я рукой нащупал на прикроватной тумбе телефон и, убедившись, что кроме Кевина никто больше не может звонить мне - ответил на звонок.

 - Чего тебе? - сипло спросил я, откидываясь обратно на подушки и, точно так же не глядя нашёл на тумбе вчерашнюю недопитую бутылку виски.

 - Шедвиг, ты грёбанный мудак, - без каких-либо приветствий произнёс друг, а я поморщился.

 - Скажешь мне что-нибудь новое или я могу класть трубку? - уточнил я, прикладываясь губами к бутылке.

 - Я буду через пару минут и скажу тебе всё в лицо... - едва ли не прорычал Кевин, но я уже сбросил вызов и откинул телефон от себя подальше.

 И так прекрасно знаю, что он собирается сказать. Вновь приложил бутылку с виски к губам и сделал пару глотков, но некоторые капли потекли по щекам вниз на чёрные простыни. Да, пить лёжа определённо не удобно. Но так не хочется вставать.

 Я повернул голову в сторону, и увидел, что она лежит рядом со мной и беззвучно смеётся. Эти проклятые воспоминания едва ли не преследовали меня на каждом шагу. А, может быть, это побочные признаки до сих пор полностью не исчезнувшей из организма из-за воздействия алкоголя Альфы. Я не знал точного ответа, но точно знал, что в этих воспоминаниях, кажущихся настолько реальными, что хочется сдохнуть, точно как-то замешан этот наркотик Адама.

 Мы сидим на этой долбанной кровати и играем в «я никогда не...». Она, смеясь, рассказывает о своей жизни с Кираном в Лондоне, а я с каждым её словом всё сильнее и сильнее ненавижу этого мудака. Моё воображение рисует картины того, что могло бы быть, если бы она училась вместе со мной в Академии, и в голове всё выглядит настолько идеально, что я едва могу расслышать её следующий вопрос.

 Через пару минут я услышал, как в двери провернулся ключ и заранее поморщился.

 - Уже даже не встречаешь меня? - раздался голос Кевина со стороны двери, и я всё же решил приподняться на одном локте и посмотреть ему в лицо. - Ты что, начал пить в полдень?

 - Полдень, полночь, какая разница? - безразлично спросил я, пожимая плечами и вновь откинулся на кровать. Действительно, какая разница?

 - Ты вообще себя видел? - голос Кевина звучал где-то прямо над моим ухом, а в следующую секунду я почувствовал, как он стащил меня с кровати и куда-то потащил. - Выглядишь жалко.

 - Отъебись, - пробормотал я, стараясь от него отмахнуться, но в голове словно гудел пчелиный улей, поэтому я промахнулся.

 Кевин куда-то бросил меня, я даже не понял, куда, пока мне на голову сверху не полилась ледяная вода.

 - Твою мать, Кев, какого хера? - заорал я, пытаясь дотянуться до крана и выключить воду, но он жёстко отбрасывал мои руки, а у меня практически не было сил. Может, пить две недели, практически не выходя из дома, было дерьмовой идеей?

 - Трезвей! - злобно проорал Кевин, вновь и вновь откидывая мои руки. - Я не буду говорить с тобой, когда ты почти не соображаешь. И так сложно вбить тебе что-то в голову, а когда ты пьян - вообще невозможно.

 - Ладно, ладно! - ответил я, сдаваясь и поднимая руки вверх. Пижама уже беспощадно промокла, точно так же, как и бинты, наложенные на повреждённый палец и простреленную ключицу. Вот же чёрт, я только вчера был на перевязке, это теперь придётся ехать ещё раз?

 - Прекрасно, - сказал Кевин и отошёл от меня, облокотился об дверной косяк, теперь просто наблюдая за тем, как я сижу под ледяным душем.

 Вода отрезвляла, помогала сосредоточиться. Помогала вспомнить, почему я старался провести эти две недели в беспамятстве.

 - Она снова спрашивала обо мне? - задал я единственный вопрос, который сейчас имел хотя бы какой-то смысл, даже несмотря на то, что это обязательно разозлит Кевина.

 - Ты сейчас издеваешься надо мной? - тихо, но очень злобно спросил Кевин, отталкиваясь от дверного косяка. - Прошла практически неделя с тех пор, как она очнулась, а ты так и не удостоился даже просто заглянуть к ней и спросить, как её дела.

 Я усмехнулся и откинул голову назад, подставляя лицо под ледяные капли воды, надеясь лишь на то, что это поможет избежать стояка, потому что я вспомнил, как трахал её в душе, когда мы были на задании в Броке.

 Боже, это действительно уже смахивало на зависимость, и я не имел понятия как от неё избавиться. Я засыпал ночью в глубоком бреду от воздействия алкоголя, а просыпался из-за того, что кончал в штаны, потому что моя белобрысая засранка накрепко засела у меня в голове, и я никак не мог вытравить её оттуда.

 Это было похоже на мой персональный ад.

 Я бредил, и всегда видел её: она лежит на грязном полу в подвале совершенно неподвижно, её волосы растрёпаны, а белоснежная юбка безнадёжно испачкана; она в моей квартире, абсолютно голая, запрыгивает на меня, словно дикая кошка и, звонко смеясь, кусает меня за шею; она в кофейне попивает горячий шоколад, а когда отрывается от кружки, то на её губах видны небольшие усики от пены, из-за чего я не могу сдержать смех; она в тренажёрном зале, в своих обтягивающих лосинах и топике делает упражнения на ягодицы, а я не могу оторвать от неё взгляд; она в моей машине, сидит рядом со мной, и всё вокруг мен источает запах манго, и моя рука покоится на её колене.

 И этот ад повторялся снова и снова.

 Я думал, что когда она очнётся, то всё наладится, но я каждый грёбанный день приходил в больницу, смотрел на неё через окно на двери, ведущей в её палату, и уходил, не в силах зайти. Это я не смог уберечь её. Это я искал её двое суток. Это из-за меня она пробыла в коме неделю и находилась на грани смерти. Вернее, как сказали мне врачи, её сердце останавливалось три раза, но у них каждый раз выходило заново запустить его.

 После этой информации я внезапно задумался: а если бы она не выжила, что было бы дальше?

 Пытаясь уже две недели признаться в этом хотя бы себе, частичка меня всё ещё отказывалась воспринимать тот факт, что я бы умер вместе с ней. От вины, от обиды, от того, что я так сильно влюблён в неё. Чёрт, хотя бы в этом я смог себе признаться.

 Подумать только.

 Я влюблён в Эмили Эндрюс.

 Ну надо же.