— Он сам выдаст себя с потрохами, — кивнула Саша.

— Учти, он очень обаятелен, — предупредил Берни.

— Ни у кого не хватит обаяния, чтобы сделать популярными массовые убийства, — возразила она.

— Забудь на минуту о морали. Люди перестают думать о том, что увидели, как только сменится картинка. Единственное, что останется у них в голове, это то, что этот парень и такие, как он, покушаются на их свободу, — сказал Маури. — И этого будет достаточно, чтобы тысячи собирающихся путешествовать отложили свои планы и задумались, даже если у них в кармане уже лежат билеты на самолет. И никто, особенно американцы, не любят, когда урезаются их права.

— Может быть, и так, — признал Берни, — но когда вы увидите, как он двигается, как говорит…

— Вот это-то нам и нужно, — сказал Маури, откидываясь назад, — пока он будет выставлять все свои достоинства, мы будем показывать кадры Рима и всего другого, к чему он приложил свое обаяние.

— Может быть, — медленно повторил Берни. — А как насчет того, чтобы дать еще несколько сюжетов о том, как живут палестинцы в лагерях беженцев, — в качестве контраста к тому, как живет он в своей вилле с видом на море.

— Хорошая идея. Но мало подходит для жанра телеинтервью.

— Зато отлично подходит для того, чтобы люди, живущие в лагерях беженцев, посмотрели на жизнь своего лидера, — сказала Саша.

— Не многие из этих людей смотрят телевизор, — ответил Маури.

— Но кто-то все-таки увидит, — попытался спорить Берни.

— Мы можем дискутировать целый день, поэтому лучше не надо.

— Почему бы нам не посмотреть мое досье? — предложила Саша.

— Хорошо, и тогда Берни сможет поговорить с тобой об интервью.

Саша вытащила папку с надписью «Карами», раскрыла ее и надела свои роговые очки.

— Очки нужны тебе, чтобы выглядеть умной или соблазнительной?

Саша пропустила это мимо ушей.

— Карами образован, и притом высокообразован, — начала она.

— Возраст? — спросил Маури.

— Около сорока пяти.

— Говорит по-английски?

— Свободно.

— А жена?

— Тоже свободно, — ответила она, удивляясь, что разговор происходит лишь между ними двоими, а Берни самоустранился.

— Где они встретились?

— В Сорбонне, во время студенческих беспорядков 1968 года.

— Можем мы сделать небольшое отступление, чтобы зрителю было понятно, что это было за время?

— Я уже заказала фотоматериалы из парижского бюро. Мы покажем вкратце, как студенты присоединяются к рабочим, чтобы блокировать город. Но упор сделаем в основном на роли Карами как руководителя Союза палестинских студентов. Именно тогда он стал заметной политической фигурой.

— И чем же он прославился?

— Он захватил отель на рю де Комеди и удерживал в нем в качестве заложников группу туристов из Германии. Толку от этого не было, а отель окружила полиция.

— Лихой парень, — пробормотал Маури.

Саша перевернула несколько страниц.

— Жена Карами — одна из четырех студенток, которые носили осажденным еду, воду и записки через кордоны полиции.

— И сколько это продолжалось?

— Через шестнадцать дней заложники были освобождены, а наши персонажи полюбили друг друга.

Маури покачала головой. Темные круги у него под глазами были заметнее обычного.

— Трогательно! В самом деле трогательно!..

— Карами отсидел только две недели, — продолжала Саша. — Из заложников никто не пострадал, и его решили освободить, чтобы успокоить палестинскую общину. В общем, у властей были дела поважнее. Но пока он сидел в тюрьме, будущая жена регулярно посещала его, приносила сигареты, заботилась о его почте, переписывала его статьи.

— Должен заметить, — прервал ее Маури, — что в списке злободневных тем арабские женщины стоят между сикхскими сепаратистами и проблемой снятия скальпов.

— Но она — француженка, — заявил Берни с таким пылом, словно это касалось его лично.

— При этом она и красива, и обаятельна, — продолжала Саша. — Следовательно, заинтересует наших телезрителей. Впрочем, не настолько красива, что попасть под критику телезрительниц. Она преданная жена, заботливая мать. Каждый отнесется к ней с симпатией, а женщины начнут идентифицировать себя с ней.

— К тому же, сколько женщин, подобно ей, заботливо укладывают мужу в дорогу парочку гранат вместе с завтраком.

— Ну и что из того?.. Лучше скажи, много ли тебе известно супружеских пар, которые так страстно любят друг друга после двадцати трех лет совместной жизни? И что самое замечательное, после стольких лет супружества, имея двух почти взрослых детей, они обзаводятся еще одним малышом. — Она захлопнула папку. — Карами качает малыша на колене, берет его с собой на совещания и не обращает внимания, когда чадо писает на карты и документы. Все это я узнала от представителя ООП в Риме.

— Восхитительно, — сказал Маури, — нянчится со своим ребенком и разрабатывает планы убийства чужих.

— Теща Карами живет в той же самой квартире, в которой жила всегда, — начал Берни. — Нужно бы с ней повидаться, расспросить о делах семейных. Была ли она в ужасе, когда ее дочка убежала с террористом.

— У тебя есть ее номер? Я позвоню ей сейчас же.

— У меня есть все, — сказал Берни, кладя на колено записную книжку в кожаном переплете. — И я достану для тебя все что угодно. — Он достал из книжки конверт. — Совсем забыл, тебе передали из Рима. Должно быть, тебе понадобятся сведения о жертвах.

Маури удивленно взглянул на Берни. Однако Саша мгновенно пересекла комнату, выхватила конверт и тут же его распечатала. Она села и сразу стала читать. Информации было столько, что она забыла обо всем и опять перенеслась мыслями на Виа Венето.

— Что там такое? — нетерпеливо спросил Маури.

Она была так поражена, что на несколько секунд лишилась дара речи.

— Невероятно, — наконец сказала она, — но они не дали никаких сведений о жертвах. Даже имен. Все, что здесь есть — это пол, возраст и национальность. — Она пробежала список глазами. — Тому мальчику было всего десять лет. Здесь написано, что он израильтянин. Еще один израильтянин, — пробормотала она. — Это женщина. — Саша снова подняла глаза. — Женщина с куском ткани от красной курточки… Я знала, что она была с ним. Готова поспорить, что израильское посольство в Париже может назвать не только их имена, но и имена их родственников… Спасибо, Берни, — сказала Саша, покраснев и нервно проводя рукой по волосам. — По этим ничтожным сведениям я все-таки смогу их найти. — Она постаралась взять себя в руки. — Если будешь в Риме, поблагодари за информацию, скажи, что я очень признательна… — Печаль переполняла ее сердце, и слезы подступили к глазам. — Может быть, я поеду в посольство и все проверю…

Ее голос дрожал. Она часто заморгала и закусила губу.

— Зачем тебе туда ехать? — сказал Маури, подходя к ней.

Она отстранила его.

— Просто мне нужно, я хочу знать, кто он, — захлебываясь, пыталась объяснить Саша, — и кто та женщина… Я должна поговорить с его отцом, с ее мужем, я хочу рассказать… — У нее перехватило дыхание. Как она сможет рассказать об этом? — Кто такие эти чертовы убийцы, чтобы заполнять собой весь эфир? — вдруг выпалила Саша, словно уже стояла перед телекамерой.

Берни побледнел.

— Да потому что все телевидение для этих молодчиков, а не для их жертв.

— Саша, прошу тебя, — пробормотал Маури, опускаясь перед ней на колени, — хватит об этом.

По ее щекам катились слезы.

— Нет, не хватит, — покачала головой она, — не хватит, раз мы снимаем Карами!

— Черт с ним, — уговаривал Маури, — пусть тебя это больше не касается.

Но в том-то и дело, что ее это касалось. И касалось больше, чем когда-либо.

— Рим остался в прошлом, — продолжал Маури, — ты сделала свое дело, а теперь мы займемся чем-нибудь другим.

И все-таки что-то изменилось. Она переступила критическую черту, хотя до преодоления недуга было еще далеко.


Саша сидела на полу, скрестив ноги и прислонившись спиной к кушетке, и набирала номер телефона. Маури сидел за письменным столом, перебирая документы и кредитные карточки. Берни вышел в соседнюю комнату к другому телефону.

Саше пришлось долго ждать, пока на другом конце провода сняли трубку. На ломаном французском Саша попросила:

— Можно поговорить с мадам Вилленев?

Ей ответили на чисто английском:

— Я у телефона, а кто говорит?

Саша набрала побольше воздуха.

— Меня зовут Саша Белль. Я работаю на американском телевидении…

— Очень жаль, но мне ничего об этом неизвестно, — отрезала женщина. — Пожалуйста, не вешайте трубку. Мы делаем передачу о вашей дочери и о ее семье в Сиди Боу Сад.

— В самом деле? — медленно проговорила женщина.

— Да, конечно… И у меня очень сложное задание, — сказала Саша и помолчала.

— Что еще за задание?

— Беседа с вами.

— Но что вам от меня надо?

— Я бы хотела поговорить с вами несколько минут о вашей дочери, о том, как она росла в Париже. Словом, мне интересно все, что поможет создать нам фон для интервью.

Последовала короткая пауза, а потом женщина осторожно спросила:

— Так это… не о том, что случилось?

Закрыв глаза, Саша сосредоточилась на том, чтобы ее голос звучал искренне.

— О чем вы? Я не понимаю.

— Ну, я подумала, вы звоните по поводу того, что случилось в Риме, а я действительно ничего об этом не знаю. Я всего лишь бабушка их детей…

«Просто бабушка» — неплохой заголовок для следующей программы.

— А-а, вы говорите о взрыве… — сказала Саша и подумала о том, а действительно, смогла ли она забыть об этом, если бы просто сидела с этой женщиной за обеденным столом. Не удивительно ли упоминать об этом, как о чем-то малозначительном, вроде рядового дорожного происшествия. Нет ли в этом чего-то ирреального? Престарелая женщина, живущая в Париже, непостижимым образом оказалась причастной к арабскому фанатику-революционеру, который живет в Тунисе.