— И веранда на крыше!

— Да.

— Ну как тебе? Нравится?

— По мне, — сказал он, кладя брошюру на место, — квартирка уж очень французская и довольно противная.

— Лоренс!

— Ты же сама спросила. Вот я и ответил.

Он прошел в коридор.

— Хочешь чаю?

— Нет, спасибо.

Джина поспешила следом.

— Что случилось? Почему ты так встревожен…

Он стоял в гостиной, опершись на спинку кресла. Она заметила, как его пальцы впились в обивку.

— Моя любимая, дорогая Джина, я не поеду с тобой во Францию.

Она уставилась на Лоренса. Он подошел и взял ее за руки.

— Я знаю, этому нет прощения. Я поступаю ужасно.

Она по-прежнему смотрела ровно перед собой, на его шею в расстегнутом воротнике.

— Я остаюсь здесь, с Хилари. Она моя жена, я ее люблю и буду жить с ней.

Джина прошептала:

— Она тебя попросила?

— Нет, — ответил Лоренс. — Хилари только попросила хорошенько подумать о нашей семье, прежде чем ее разрушать.

— Но ведь ты уже думал! — закричала Джина и вырвала руки. — Ты думал! Уже несколько лет назад ты решил, что ваша любовь закончилась! Ты сам так говорил!

— Знаю. Было время, когда мне действительно так казалось. И Хилари это чувствовала. Но любовь не прошла. Мне очень не хочется говорить тебе эти слова, Джина, просто другого выхода нет.

Она обхватила руками голову, словно чтобы убедиться, что та на месте.

— Ты меня больше не любишь? Не любишь?

Лоренс тихо ответил:

— Люблю.

— Тогда зачем ты наговорил мне все это? Зачем загоняешь меня обратно в яму?..

— Затем… — Он умолк.

Джина схватила его за руки.

— Ну?

Он посмотрел ей в глаза.

— Тебе не понравится мой ответ.

— Говори! Ты обязан сказать, обязан, обязан…

Лоренс вздохнул:

— Я не могу любить тебя без Хилари.

Она пронзительно вскрикнула и стала колотить его кулаками в грудь.

— Вранье! Ты лгун! Какую же ты несешь чушь, полную чушь! Ты любил меня с самого начала, еще до того, как познакомился с Хилари!

Он схватил ее за руки.

— Да, любил. А потом встретил Хилари и полюбил ее.

— Все из-за детей…

— Нет. Я остаюсь, потому что хочу восстановить семью. Если у меня получится и если Хилари позволит.

Она попятилась.

— А как же я?

— Джина…

— А мне куда деваться? Что мне-то теперь делать, жалкий трус?! Я осталась без дома и без будущего! Слышишь? Без любви и без будущего! Как ты мог так со мной поступить? Да такого даже врагу не пожелаешь!

Он промолчал.

— Ты сам все начал! Ты первый меня поцеловал и сказал, что любишь меня! Я это не выдумала!

— Но ты дала мне повод, Джина…

— Ты еще защищаешься! Моя жизнь разваливается на части, а ты говоришь, что ты тут ни при чем? Так, что ли, выходит? Какая же ты сволочь, мерзавец…

— Прекрати, — оборвал ее Лоренс.

— Неужели тебя даже совесть не мучает?! — прокричала она.

— Мучает. Я даже выразить не могу, как мне плохо. Но вряд ли ты захочешь слушать о моих переживаниях…

— Правильно! Лучше с ходу заявить, что ты любишь Хилари больше, чем меня!

Лоренс не ответил.

— Признай это!

Он покачал головой.

— Признай!

— Я люблю Хилари больше, чем тебя.

Джина отвернулась и упала на пол возле кресла, спрятав лицо в ладонях. Ее плечи тряслись. Он положил на них руку. Джина вскинула голову.

— Не трогай меня, пожалуйста.

Он отошел.

— Поверить не могу… Поверить не могу, что двое мужчин так поступили со мной… С перерывом в три месяца…

Лоренс почувствовал раздражение, за которое ему было стыдно.

— Я не буду молить тебя остаться. Я не опущусь до твоего уровня. Полагаю, Хилари вне себя от радости.

— Вовсе нет. Она тоже в смятении, как и я…

— О, бедная Хилари!

— Замолчи.

Она снова уронила голову. Волосы упали с ее шеи, и Лоренс невольно подумал, что эта шейка ничуть не изменилась с тех пор, как в шестнадцать лет они познакомились с Джиной в автобусе, везущем их в Лондон на «Короля Лира». О, как ужасна порой бывает любовь, как гнусны ее обольстительные тропы, как глупо считать ее залогом всякого счастья и верить ее лживым посулам! Лоренс присел на подлокотник.

— Я не должен был это начинать, — сказал он. — Но я подумал, что у меня нет выбора, что я следую некоему особому пути, давно проложенному и неизбежному. Ты ведь понимаешь меня. Ты тоже так чувствовала. Однако я не умаляю своей вины. Мне нет прощения.

Джина подняла голову.

— Откуда ты знаешь, что тебе не надоест этот образ мыслей, как надоела я?

— Ты мне не надоела, — терпеливо ответил Лоренс. — И никогда не надоешь. Просто я принадлежу не тебе.

Она чуть выпрямилась и вытерла руками глаза.

— Не мне?..

— Да.

— А я вот вообще никому не принадлежу. — Джина вздохнула, встала и отвернулась. — Пожалуйста, уходи. Прямо сейчас. Пока я не смотрю.


Вечером она сидела в вестибюле психолога и смотрела из окна на крышу супермаркета, по которой барабанил дождь. Коричневая черепица блестела от влаги. Секретарь сказала, что у миссис Тейлор сегодня много посетителей, но Джина — неожиданно для самой себя — просила и умоляла, пока психолог не взяла трубку и не согласилась ее принять, но только на полчаса и в конце дня.

Джина оставила Софи записку, в клочки разорвала французскую брошюру и швырнула ее в мусорное ведро — к кожуре грейпфрута, гнилым салатным листьям и чайным пакетикам. Затем она поднялась к себе и приняла холодный душ, трясясь так сильно, что едва управилась с кранами горячей и холодной воды. После душа Джина завернулась в полотенце и лежала на полу ванной, дрожа и плача от отчаяния.

Там, на сером ковре, который выбрал Фергус, она пролежала около получаса. Сквозняк обдувал ее голые плечи — она этого не замечала. Когда Джина наконец поднялась, руки у нее были затекшие и бледные, а ноги посинели от холода. От вида накрашенных ногтей — «мои вишенки», как называл их Лоренс — ей стало дурно.

Одевалась она невероятно долго. Надела джинсы и зимний свитер — старый шерстяной свитер с высоким горлом. Ее руки, торчащие из рукавов, были похожи на старушечьи. Джина не стала краситься, даже в зеркало не посмотрела. Стоя к нему спиной, она медленно причесалась, затем надела красные балетки и отправилась на прием к психологу.

— Давно вас не видела, — сказала Диана Тейлор. Выглядела она здоровой и цветущей.

— Верно.

— Присаживайтесь. Где хотите. Вам вроде бы вот здесь нравится?

Джина опустилась на стул.

— Все рухнуло.

Диана молчала. У нее на коленях лежали блокнот и ручка, но она ничего не записала.

— Лоренс вернулся к жене. Сегодня. Сказал, что любит меня, но ее любит еще больше.

— Понятно.

— Все мужчины так говорят.

— Да. И большинство действительно так думают.

— Я осталась ни с чем. Когда ушел Фергус, у меня хотя бы были друзья. Я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Добрым, но нисколько не нежным голосом Диана произнесла:

— Очень жаль.

— А ведь я сделала это по вашему совету. — Джина оперлась на колени. — Вы думали, что мне это пойдет на пользу.

— Ошибаетесь…

— Нет! — настаивала Джина. — Нет! Вы сказали, что любовь поможет мне исцелиться!

Диана положила блокнот и ручку на стол.

— Да, вероятно, я так и говорила. И в целом это правда. Но вы нашли не ту любовь, которую смогли бы сохранить.

— Да что вы?! Просто скажите, что я получила по заслугам! Что я хотела украсть чужого мужа!

— Не мне вас судить…

Джина вскрикнула и откинулась на спинку стула.

— И потом, я не обещала вам чуда. Люди не желают сознавать, что из некоторых ситуаций нет выхода.

— Но вы-то мне говорили, что выход есть, что мы можем менять мир, делать его лучше, что у каждого есть силы построить новую жизнь…

— Вот это вряд ли.

— Значит, вы это подразумевали! Что я снова смогу стать счастливым человеком!

— Если вам проще винить меня…

— Да не хочу я вас винить! Просто вы должны отвечать за свои слова и понимать, к чему они порой приводят.

— Я всего лишь стараюсь показать людям, что они не беспомощны, — осторожно ответила Диана. — Что они могут найти счастье и без меня.

— А начинают пусть с поисков любви.

— Нет, я…

— Когда меня любят, я могу любить остальных. Когда я счастлива, то чувствую себя хорошим, достойным человеком. Разве это плохо?

— Я не вправе говорить, плохо это или хорошо…

Джина вскочила.

— Вот и напрасно!

Психолог тоже встала и спокойно посмотрела Джине в глаза.

— Зачем вы пришли?

— Вы знали, что со мной произойдет. Иначе и быть не могло.

Диана кивнула.

— Пора прекратить наши встречи! — яростно проговорила Джина.

* * *

Хилари стояла возле школы. Матерей там практически не было; мимо нее в Уиттингборн тянулась неровная вереница мальчиков и девочек. Здание школы больше походило на мрачный серый склад — неудивительно, что дети ходили с унылыми лицами и в такой невзрачной одежде.

Хилари ждала не Гаса. Их класс уехал в поход с учителем географии, и вернуться они должны были к вечеру. Она дожидалась Софи. Та уже давно не гостила в «Би-Хаусе», и Хилари с чувством усталого облегчения и вины все чаще думала, что необходимо с ней поговорить. Поэтому ока и стояла сейчас возле тонкого вишневого деревца ка вытоптанном газоне, глядя на школьные двери.

Ждать пришлось минут двадцать. Софи училась в шестом классе, а стало быть, могла носить не официальную форму, а некое ее подобие по собственному вкусу: очень короткую черную юбку, большой свободный свитер, почти доходивший до подола, черные колготки и тяжелые ботинки на толстой подошве. Ее подстриженные волосы закрывали половину лица, и еще на ней были круглые солнечные очки.