Он чувствовал себя странно. Боль ушла, однако с дыханием творилось что-то непонятное. Как сюда попал, кто его одел?.. Плохо, если чужие люди видели его голым. Последний раз такое случилось с ним много лет назад, на море: он напился в порту, и друзья-моряки отнесли его, точно мешок картошки, на корабль. Тогда все было иначе: весело и смешно. Мужская компания все-таки. И потом, в молодости он выглядел не так жалко, как теперь. Дэн подарил Ви фотографию: он стоит на борту корабля «Клан Рамсей», волосы смазаны бриолином, широкие плечи расправлены. «Вот те на! — удивилась Ви. — Какой красавец!»

Где же Ви? Скорее бы она пришла. К нему заходили двое молодых людей, видимо, врачи. Они вели себя очень почтительно и формально. Смотрели в основном на аппаратуру, а не ка него, и говорили что-то о недостаточности аортального клапана и дистрофии сердечной мышцы. Дэн лежал в большой палате: из-за ширмы доносились кашель и шарканье других стариков, вдалеке бубнил телевизор, по проходу катились столики на резиновых колесах. Ему не хотелось лежать в этой странной комнате, полной болезней и старости, бесконечных трубок и проводов. Ему хотелось домой, в свою постель, в благородное уединение. К Ви. Больше всего ему хотелось к Ви. Где же она?


Джина долго успокаивала маму, даже сходила к Барнеттам за бренди или хересом.

— Ей надо дать горячего молока с каким-нибудь алкоголем. Я не хотела вас беспокоить, но все бары уже закрыты…

Дуг дал ей бутылку «Тии Марии» — крепкого ямайского ликера в ней было на донышке, отчего ему стало неловко. Вдвойне неловко стало оттого, что Джина увидела его в старом банном халате, место которому давно было на помойке. Или хотя бы в стиральной машине. Дуг посильнее укутался, чтобы не торчала майка, и улыбнулся Джине, благодаря Бога за то, что не успел вынуть вставную челюсть.

Ви лежала на диване в ночной рубашке цвета фуксии. Она до сих пор не сняла кольца и серьги. Вид у нее был подавленный.

— Ну и гадость, — заявила она, отставляя кружку с молоком. — Что ты туда налила? Растворитель?

— «Тию Марию».

— Ненавижу! Терпеть не могу! — Она перевернулась на бок. — Будь эти врачи неладны!

Джина промолчала. На самом деле врачи пытались ее успокоить. Они сказали, что недостаточность аортального клапана далеко не всегда приводит к смерти. Дэн, возможно, станет излишне вспыльчивым и у него возникнут некоторые трудности с дыханием, но покой ему поможет, не нужно отчаиваться. Ви только нагрубила в ответ: мол, они слишком молоды и ничего не смыслят в медицине, да и вообще в этом сумасшедшем доме ни один больной не поправится. Она много плакала, и у нее размазалась тушь. Джина напрасно ее унимала, Ви распалялась еще больше, а врачи выглядели так, будто сто раз это слышали.

— И не затыкай меня! — вскричала Ви, стоя посреди палаты. — Ты не имеешь права сейчас меня затыкать!

Когда они подошли к Дэну, у него в глазах стояли слезы. Джина оставила их с Ви наедине и побродила по ярко освещенным коридорам, заглядывая в комнаты отдыха, где больные в пижамах смотрели телевизор, попивая чай. Спустя час сестра сказана, что Дэну нужно отдыхать, и Джина, взяв маму за руку, словно непослушное дитя, повела ее домой. Ви непременно требовался козел отпущения. Сперва она принялась костерить медсестер (пока Джина вела ее к выходу), потом обругала двух санитаров с каталкой, на которой лежал белый как мел человек, а затем переключилась на дочь.

— Мама, я же не виновата, — вновь и вновь повторяла Джина. — Пойми, я тоже люблю Дэна и очень расстроена.

— Любишь?! — фыркнула Ви, вырывая руку. — Любит она! Да кого ты любишь, кроме себя?

Джина приготовила омлет с тостами, но Ви отказалась есть: яйца были пережаренные. Джина предложила сготовить другие, и мать выбранила ее за расточительность, а затем смахнула еду в мусорное ведро.

Да, вечер выдался тяжелый. Ви то и дело звонила в больницу. Сестра всякий раз отвечала, что Дэн спит и скорее всего проспит до утра, потому что ему дали снотворное. «Пожалуйста, не звоните больше, миссис Ситчелл, и не переживайте зря, лучше выспитесь».

— Дура! — крикнула Ви, бросив трубку.

— Почему ты ей не веришь? Успокойся и ложись спать. Она ведь профессионал, к тому же она рядом с Дэном. Ей лучше знать.

— Ему там плохо, понимаешь?! Ему унизительно лежать среди этих сбрендивших стариков! Да и зачем?! С ним обращаются, как с ребенком! «Дэн, дорогой» — вот как его сестра называет! Я ее чуть не придушила, козу такую! Я сама могу за ним ухаживать. Пусть только Дэна привезут домой, я от него на шаг не отойду!

В конце концов Джина уговорила ее принять душ и лечь.

— Я не буду снимать украшения. Не буду! А вдруг придется бежать туда среди ночи?

— Хочешь, я останусь с тобой? Мне не трудно…

Ви смерила ее злобным взглядом.

— Вот как! Сначала Дэну не разрешают делать что хочется, а теперь и мне! У меня есть телефон, черт подери! Забери свое молоко и проваливай. Позвоню тебе утром.

Джина наклонилась к матери, пахнущей горем и «Красными розами».

— Не хочу бросать тебя одну…

Ви закрыла глаза.

— Зато я хочу побыть одна!

— Обещай, что позвонишь…

Она кивнула. На прикроватной тумбочке, среди лаков для ногтей, рукоделия и конфет была фотография Дэна, снятая позапрошлым летом. Позади нее, в рамке побольше, стояло фото Джины и Софи, широко улыбавшихся и в соломенных шляпках; Фергуса на снимке не было. Джина поцеловала Би в щеку.

— Поспи.

Та фыркнула.

— Скоро он вернется домой, вот увидишь.


После больницы и маминого дома воздух на улице казался особенно чудесным. Глубоко дыша, Джина постояла немного в тихой, мерцающей летней темноте. Вечером она звонила Софи, и той захотелось навестить Дэна.

— Сегодня не стоит, милая. Он уже спит.

— Тогда я зайду к бабушке.

— Я сейчас попробую ее уложить. Она очень переживает и злится. Давай подождем до утра, пока она не успокоится.

— Ну, раз мне никого нельзя навестить, — сердито проговорила Софи, — я пойду в кино. С Джорджем.

— Я ведь не запрещаю, милая, я только о них забочусь…

— Не волнуйся, — грубо перебила ее Софи. — Я пойду в кино. А спать останусь тут. — Она повесила трубку.

— Это была Софи?

— Да…

— Она придет?

Джина с трудом удержалась, чтобы не заявить: «Она больше хочет в кино». Вместо этого она сказала, что Софи заглянет утром.

— Что ты ей наговорила? — подозрительно спросила Ви.

Джина посмотрела на небо — глубокое, темно-синее и усыпанное звездами. И почему она не знает созвездий? Фергус ведь давно увлекался астрономией.

Она чувствовала себя измотанной и одновременно встревоженной. Мысль о тихом пустом доме ее ничуть не радовала. «Заходи когда угодно», — сказал ей Лоренс.

Она посмотрела на часы, сверкающие в тусклом свете, будто маленькая луна. Полдвенадцатого. Уже, наверное, поздно. Хилари жутко устала к концу дня… Можно пройти мимо «Би-Хауса» и посмотреть, горит ли свет, есть ли еще клиенты в баре, допивающие напитки, пока Дон полирует бокалы и краны пивных бочонков. Если да, то она зайдет; если нет, вернется домой и съест тост, который начала готовить девять часов назад.

На первом этаже светилось единственное окно: над барной стойкой горела лампочка, освещавшая не слишком хорошую акварель, на которой были изображены сад «Би-Хауса» и стена с вырубленными в ней нишами для ульев, — картину нарисовал и подарил им один из постояльцев.

Джина подошла ближе. Скатерти со столов уже сняли, возле двери на кухню стоял пакет с мусором.

Из-под двери выбивалась полоска света. Джина обогнула дом. На кухне действительно горел свет, отбрасывая длинные прямоугольники на викторианский мощеный двор. Джина подошла к одному прямоугольнику и, не заходя в него, посмотрела в окно.

За столом напротив друг друга сидели Лоренс и Хилари. Перед Лоренсом стоял бокал вина, Хилари пила что-то из кружки. Она обхватила ее обеими руками, а очки подняла на голову, так что ее волосы топорщились, словно густые темные перья. На Лоренсе был фартук — он никогда не носил поварских костюмов — поверх обычной одежды. Кухня сверкала чистотой, а на столе лежала кассета яиц для завтрака.

Джина постучала в дверь кухни. Голоса смолкли, послышался звук отодвигаемого стула, а затем шаги Лоренса.

— Кто там?

— Это я, Джина.

— Господи! — воскликнул Лоренс, распахнув дверь. — Что случилось?

— Со мной ничего, — ответила она, моргая на свет. — Это мама… Я не хотела вас беспокоить, но у меня был такой трудный день, я просто не могу сейчас пойти домой…

Хилари встала и вернула очки на нос, затем быстро поцеловала Джину в щеку.

— Так что случилось?

— Дэн… бедный Дэн. Ему стало плохо, он упал в обморок, и мама нашла его еле живым. Он почти ничего не помнит. Сейчас лежит в больнице, а мама страшно волнуется. Я весь вечер пыталась уложить ее в постель.

Хилари взяла чайник.

— Чаю?

— Или вина, — предложил Лоренс, — хорошего южноафриканского мерло. Бедный Дэн… И Ви тоже.

— Нет, я не останусь, только на минутку заскочила. Чтобы с кем-нибудь поговорить.

Лоренс усадил ее на стул Хилари.

— Не глупи, конечно, ты останешься. Хотя бы выпей вина. Мы тут говорили о Джордже. Переживаем за него.

— Давай-ка начистоту, — сказала Хилари, поставив чайник на место. — Это я переживаю. А ты, как обычно, уговариваешь меня не вмешиваться и предоставить ему выбор. Беда в том, что он не желает выбирать! Ему нужны помощь и наши советы. — Она посмотрела на Джину. — Что говорят врачи?

— Что-то про аортальный клапан…

— Так это не стенокардия?

— Вроде нет…

— Странно. С такими вещами не шутят.