– Вон что… Ириш, я тебе за Андрея ручаюсь – он тебя не обидит. Правда. Неужели ты сама не чувствуешь?

Ирка смущенно улыбнулась:

– Вроде как чувствую…

– Вроде как! Ой, горе с вами! Все, решено, остаетесь! Ты знаешь как сделай: сама ему водки налей и подай, он и поймет, что ты решила остаться. Сам он пить не станет – за рулем же. И все.

– Варька, ты…

– Ну да, старая сводница, знаю! Пошли, горе мое! Ужин-то кто за нас приготовит?

– Варь, скажи, как тебе удается? Быть такой… такой… счастливой?

– Как удается… Ты знаешь, у меня жизнь-то совсем невеселая была. Тебе сколько, около тридцати?

– Тридцать три…

– И не подумаешь! А мне почти сорок. И я тогда, четыре года назад, уже слегка отчаялась – о Глебе и мечтать не могла, ребенка родить не надеялась. Понимаешь? И вдруг! Я ведь каждый вечер о ней молюсь, о Гале! Это бывшая жена Глебова. Прошу, чтобы все у нее хорошо было: и здоровье, и деньги, и все, что она хочет! Чтобы не наказывал ее Господь за то, что детей бросила! Потому что… если б она не ушла…

– Варенька, ну не расстраивайся! И зачем я спросила! Прости меня, прости!

– Да ладно! И поплакать можно, ничего. Глеб сам ее никогда бы не оставил, он такой. И Андрей такой же. Они – настоящие мужики, понимаешь? А это сейчас такая редкость! Поэтому я каждую секунду счастлива и благодарна – Гале этой, пусть у нее все в шоколаде будет, Господу, Мирозданию, Судьбе! Понимаешь?

Ирка обняла Варьку и поцеловала – понимаю! Еще как понимаю!

– Ты знаешь, – Варька еще шмыгала носом, но уже улыбалась, – я где-то прочла, что у женщины девять жизней, как у кошки. И посчитала. Так вышло, что у меня с Глебом – девятая жизнь! Значит, это настоящее. До конца времен. Ты тоже посчитай!

– А как понять, когда одна жизнь кончается, другая начинается?

– Да чего там понимать-то! Ну, изменилось что-то в обстоятельствах. Не обязательно замуж вышла, мало ли что бывает: болезнь, например, чтоб все были здоровы! Или переезд, или…

– Я поняла!

– Ну, и подтасовать слегка можно, ты ж понимаешь! – И они обе рассмеялись.

Весь вечер – пока они с Варварой в четыре руки готовили парадный ужин, а мужчины в соседней комнате обсуждали что-то свое, «мальчуковое», как выразилась Варька, – Ира вспоминала и считала. А потом, уже за столом, показала Варе руки с растопыренными пальцами, один подогнут: девять! Девять получилось! И поцеловала Андрея в колючую щеку. Он удивленно обернулся к ней, но тут Глеб начал разливать:

– Та-ак, кому водочки?

Ирка подставила стопку:

– Вот сюда! И побольше!

– О! Наш человек.

Но Ирка подала стопку Андрею:

– Это тебе! А я водку не пью.

– Мне?! Но я же за рулем! Нам же… еще ехать! Или нет?! – Он наконец догадался и страшно покраснел. Залпом выпил водку, но больше уже не пил и все пытался ей в глаза заглянуть, но Ира лишь загадочно улыбалась. Улыбалась она, и лежа в полутьме старого дома на широкой и высокой Варькиной кровати: ей прекрасно было слышно, как ходит по дому Андрей – в ванну, обратно, потом на кухню пошлепал за чем-то. Ходит и вздыхает.

– Андрюш! – закричала она наконец. – Подойди ко мне! Пожалуйста!

Он подошел и сел на край кровати, Ирка взяла его за руку и тихо сказала:

– Ложись со мной… если хочешь…

– Если хочешь! Да я об этом с утра мечтаю! А ты снимешь… эту штуку?

«Эта штука» была Варькиной ночнушкой, в которой Ира слегка утонула. Она засмеялась и быстро стащила с себя рубашку. Андрей тут же потянулся к ней, но Ирка не далась:

– А ты? Давай тоже! Снимай! – Андрей был в одних трусах.

– Закрой глаза.

– Да темно же!

– Все равно! Ну, пожалуйста! Я стесняюсь…

Ирка прикрыла глаза ладошками – давай!

– Не подсматривай! – Он неловко стянул трусы и влез к ней. – Господи, это не кровать, это какой-то трон, ей-богу!

Андрей волновался, и бормотал невесть что, и предполагал, что придется долго заговаривать ей зубы… искать подходы… и надеялся, что все получится… и боялся, что не выйдет, и… Но оказалось, что у Ирки совсем другие планы! Она тут же прильнула к нему всем телом, обняла и поцеловала. Ее рука скользила по груди, по плечу Андрея, потом прихватила его за затылок, погладила по спине, слегка царапнув ногтями, потом перебралась на живот, еще пониже… Он был так ошарашен, так обомлел, что какое-то время даже не отвечал ей! Только вслушивался в себя, в свои ощущения, испытывая невероятное чувственное изумление – весь его прежний опыт не годился! Да и какой там опыт…

Ирка оторвалась от него, приподнялась, вгляделась:

– Андрюш, ты что? Ты… не хочешь меня?

– Я?! Я не хочу?! – Это было как взрыв. Он словно резко проснулся – и ринулся в атаку, Ирина только ахнула. Ахнула, застонала, вцепилась в него, прижалась, обняла – и вся раскрылась навстречу его жадному нетерпению…

– Ммммммм! Как же мне хорошо! – Ирка рассмеялась. Словно хрустальный колокольчик, подумал Андрей, и чмокнул ее в макушку. Он с трудом приходил в себя, а Ирка все гладила его теплой рукой по груди, заросшей волосами, и мурчала, как разнежившаяся кошка: – Как ты мне нра-авишься! Ты такой… теплый, уютный! Сильный! Немножко увалень…

– Увалень?

– Ну, как медведь! И шерстяной! Ты знаешь, раньше у меня заросшие мужчины вызывали отвращение, а ты… мммм! – Ирка потерлась щекой о его волосатую грудь. – И пахнешь так приятно! Правда, у нас хорошо получилось?

Андрей пребывал в полном смятении: Ирка так льнула к нему, так ласкалась, так целовала – в какие-то совершенно немыслимые места! Так хотела его, так радостно отдавалась… и теперь так явно была довольна!

– А у нас… получилось?

– Андрюш, да ты что?! Ты разве ни видишь, что со мной делается? А ты… ты – мой герой, вот! Как мне нравится, что ты смущаешься, и волнуешься, и вообще! Это так… по-человечески!

– Ну, я ж и есть человек…

– Да, ты есть человек! А мог ведь оказаться… инопланетянином…

Разве можно было объяснить Андрею, что она-то жила как раз с инопланетянином – с Чужим или с Хищником. С чудовищем.

– Инопланетянином?! Господи, Ийка! – Андрей стиснул ее изо всех сил. – Иечка! Это невозможно! Синичка! Ты такая… такая моя! Я тебя больше не отпущу, вот что!

– Совсем? Никогда?

– Никогда!

– И в туалет не отпустишь? А то я описаюсь сейчас!

– Ну вот! Я ей про любовь, а она – описаюсь!

И они оба захохотали и смеялись, как сумасшедшие, и Ирка чуть было и вправду не описалась и спешно полезла через Андрея, а он ущипнул ее за попку, а когда она вернулась, все началось снова, и еще лучше, чем первый раз!

– Ты выйдешь за меня? – спросил Андрей, чуть отдышавшись.

– Так сразу?!

– А чего тянуть-то? И потом, что значит – сразу! Мы ж полгода друг к другу присматривались!

– И то верно. Андрюш, ты знаешь, я ведь могу и так, правда. Это вовсе не обязательно – жениться.

– Обязательно. Ты что, отказываешь мне, я не понял?!

– Я согласна, согласна! Ты что!

– То-то же.

– Знаешь, что я поняла? Я ужасно сама себе нравлюсь, когда с тобой. Ведь мы всегда подстраиваемся к другому человеку, правда? Иногда совсем себя теряем… А с тобой… У меня такое чувство, что я нашла себя прежнюю! А то мне казалось, что меня вообще больше нет.

– Ты очень даже есть. Слушай, я в понедельник прямо и договорюсь. Ну, чтобы расписаться, не ждать долго. Может, на следующей неделе получится. Ты какую хочешь свадьбу?

– А ты?

– Я? Даже не знаю…

– У меня уже была свадьба… такая… пышная. Больше не хочу. Давай как-нибудь простенько, а? Можно в нашем кафе!

– Это хорошая идея. Но все равно придется и тут праздновать, у Варьки с Глебом. Как же без них!

– Конечно! Без Варьки вообще… мы бы еще сто лет раскачивались.

– А-а! Так и знал! Это она тебя… сподвигла?

– Она! Мы поговорили с ней немножко… про тебя.

– И что она рассказывала?

– Хвалила тебя очень!

– Варька! А еще?

– Ну… она сказала… что ты… был несчастлив в браке. Прости, не надо было об этом, да?

– Ничего. Что ж теперь. – Андрей вздохнул и задумался, рассеянно поглаживая Ирку по спине, а она поцеловала его в подбородок, потом в губы, чуть приподнявшись. Он усмехнулся: – Ничего, все нормально.

– Андрей, а можно я спрошу? Такое… личное?

– Ну, спроси. – Он почему-то сразу понял, о чем она, и помрачнел.

– Ты изменял Тане?

– Да, – ответил он, помедлив. – Да. Так получилось, что…

И опять замолчал.

– Андрюш, прости! Не говори, если не хочешь! Просто… для меня это важно.

– Да, я понимаю. Я помню про твоего мужа.

– Я все расскажу тебе, если захочешь, но потом, ладно? Сейчас я так счастлива! Не хочу даже вспоминать! Господи, и зачем я вообще завела этот разговор?! Все испортила…

– Ничего ты не испортила. Это и в самом деле важно. Синичка, я не собираюсь тебе изменять. Я вообще-то вовсе не… не Казанова какой-нибудь! Я «ботаник», зануда, тихий еврейский мальчик со скрипочкой. А с Таней у нас все было… не просто.

– Почему ты – тихий еврейский мальчик со скрипочкой?!

– Потому что так и есть. Дед у меня – еврей, и я на четверть. И на скрипочке я играл в детстве. Это бабушка придумала: ребенок должен заниматься музыкой! А я и не рыпался, с бабушкой не поспоришь: «Ryby i dzieci głosu nie mają!», и все! Это по-польски: «Рыбы и дети голоса не имеют!» Бабушка полька была. Я младший, Максим на восемь лет меня старше. А когда я родился, бабушка уже не работала, вот она мною и занималась. Культурно воспитывала! Но я особыми талантами не блистал, прямо скажем. И сразу понятно было, что стану юристом, у нас все в этой области подвизались: и дед, и мама, и отец…

– А бабушка?

– Бабася-то? Я звал ее Бабася – баба Ася. Энгельсина Матвеевна. Такое вот революционное имя. На самом деле – Ангелина, Анджелина. Но ее мать второй раз замуж вышла за какого-то комиссара, вот отчим и переделал в соответствующем духе. Бабася была аккомпаниатором у одной известной певицы, сопрано. Тогда известной, сейчас забыли совсем. Я ее обожал! Восемьдесят четыре года прожила. Красавица была! На нее до последнего мужики заглядывались. Жалко, не дожила – она бы тебе понравилась! А ты – ей.