Глеб вошел, Кирилл коротко взглянул и отвел глаза:

– Присаживайся. Тут такое дело… Не знаю, как сказать… В общем, вот! – По гладкой поверхности полированного стола он подвинул узкий белый конверт.

– Что это? – Глеб открыл – там был чек. Увидев прописанную сумму, он присвистнул: – Ого! Это что, премия?!

– Нет. – Кирилл страдальчески сморщился. – Это… расчет.

– Я не понял… Ты что… ты меня увольняешь?!

– Не я! Фирма закрывается. Увольняют всех! Я решил сам тебе сообщить, по-дружески. Они прикрывают московский филиал.

– Значит, это выходное пособие…

– Послушай, я ничего не мог сделать, ты ж понимаешь! Не я это решаю!

Глеб сидел, рассеянно постукивая конвертом по столу. Такого он никак не ожидал. В его голове лихорадочно крутились цифры: кредит, выходное пособие, счет в банке… долги… только что купленная машина… дача… Дача, черт бы ее побрал! Дача, существовавшая пока только в виде фундамента и груды стройматериалов!

– А ты? – вдруг спросил он Кирилла, и тот вздрогнул.

– Что я?

– Тебя тоже увольняют?

Кирилл как-то засуетился, без толку передвигая лежащие на столе мобильник и ручку, потом зачем-то выдвинул ящик, посмотрел туда, задвинул… Наконец, выговорил:

– Ты понимаешь, меня переводят. В другой филиал.

– И где ж этот филиал?

– В Германии.

– Понятно.

Глебу на самом деле было все понятно: станция Березай – приехали, вылезай! Паровоз свернул на другой путь, вагон отцепили. И то сказать, лет десять тащил его за собой паровоз, грех жаловаться. Кто кого тащил, правда, вопрос! Связи – это Кирилл, знания и умения – это по части Глеба. Общая работа, общие заказы, общие планы… Глеб никогда не вникал, как Кирилл подает заказчикам и начальству результаты их общего труда, какие снимает сливки, как распределяет премии. А пожалуй, и надо было.

– Да, кстати! А когда ты узнал о ликвидации фирмы?

И тут Кирилл так заюлил, что даже Глебу стало понятно: знал давно и подготовил себе теплое спасительное местечко. Нет, Глеб даже не думал, что Кирилл обязан как-то устраивать его судьбу – все люди взрослые и самостоятельные, не детский сад! Но сказать-то мог?! Чтобы и Глеб подготовился!

– Когда я советовался с тобой, брать ли кредит, ты уже знал?! Какого черта ты тогда пел о моем повышении?! У меня же трое детей! Трое!

– Ну, старик… Я ж не мог… Ты ж понимаешь…

– Я ж, ты ж! А, чтоб тебе! – и Глеб ушел, хлопнув дверью.

В этот вечер он напился, да так, что Галка напугалась. Он пытался объяснить, что случилось, – она не понимала. Не понимала, что это крах всей их жизни. Сначала и сам Глеб не очень это понимал – проспавшись, он бодро раскидал резюме куда мог и стал ждать откликов. Связей у него, в отличие от Кирилла, никаких не было. Не сразу Глеб понял и то, что надо бы снизить запросы – работу прежнего уровня ему не предлагали, а то, что предлагали, не нравилось. И таких, как он, по Москве было полно: молодых, безработных, готовых на все.

Только побегав в поисках работы, он осознал, как ему повезло, что Кирилл тогда взял его к себе. Глеб попробовал в одном месте – сократили, в другом – развалилась фирма, а из третьего сам ушел, чтобы не сесть за компанию с прочими деятелями. Он был кругом в долгах – назанимал, чтобы вернуть кредит, поскольку и участок с недостроенной дачей, и новую машину продал в убыток. Плохой из него коммерсант оказался. Глеб никогда этого не умел: выгадывать, лезть напролом, толкаться локтями. И Галка! Она не помогала нисколько: все цеплялась за прежний образ жизни, за все эти спа-салоны, бассейны и тренажерные залы, за шубки и бриллианты, которые были уже не по карману. Няню Глеб пытался сохранить до последнего – понимал, что Галка просто не справится. Но он даже представить себе не мог, насколько Галка не справляется!

Выходя замуж, Галочка никак не ожидала, что ее ожидает такая неприятность с детьми. Мечтая о замужестве, она всегда представляла себе парочку здоровеньких ребятишек. Будущая семейная жизнь виделась ей эдаким ярким видеоклипом, вроде рекламы «Милки Вея» или «Киндер-сюрприза»: волшебство в шоколаде, молочные реки, фруктовые берега – натуральное счастье в надежной упаковке!

Поначалу примерно так и было. Узнав, что забеременела, Галочка углубилась в журналы – «Девять месяцев», «Мой ребенок», «Счастливая мама», обновила гардероб и приготовилась вкушать радости материнства. Но настоящая беременность оказалась настолько же далека от журнальной, насколько сама Галя – от глянцевых красоток, демонстрирующих свои отфотошопленные животы на рекламных картинках. Галочка мучилась от токсикоза, страдала от отеков, а выглядела просто уродиной. Мужу некогда было с ней нянчиться, а мама нисколько не сочувствовала: «Я родила, и ты родишь как миленькая! Терпи, у всех так».

Раньше Галя как-то не имела дела с детьми: выросла одна, никаких племянников и племянниц. Конечно, у подруг были младенцы, да и вообще вокруг все время тусовались какие-то дети: пищали в колясках, орали в песочницах, скандалили в магазинах. Галя смотрела на них без особенного энтузиазма, не испытывая никакого умиления – или что там положено испытывать?

Но собственный ребенок – это же совсем другое дело! Конечно, она будет безумно его любить, баловать, наряжать, катать в нарядных колясочках. Вернее – ее! Потому что ждала девочку. Еще лучше: платьица, бантики и оборочки, красные туфельки, бусики и куколки! К выбору имени она подошла очень ответственно – ей хотелось что-нибудь вроде Ренаты или Кристины. Но, как оказалось, выбора-то и не было: мама настаивала на Людмиле – так звали бабушку, и Галя, вздохнув, покорилась. С мамой было трудно спорить.

Процесс родов показался Галочке отвратительным, а ребенок ужаснул – какой-то красненький уродец! А где же обещанный журналами розовый ангелочек с ямочками?! И Галя с недоумением смотрела на мужа и родителей, которые ахали, охали, сюсюкали и квохтали над девочкой. Она сама с легкой брезгливостью дала ребенку грудь и невольно поморщилась, когда маленький ротик жадно зачмокал. Никаких материнских чувств она не испытывала – живое дитя, в отличие от чистеньких рекламных младенцев, без конца пищало, вопило, отрыгивало, пускало слюни и сопли, писало и какало.

А потом выяснилось, что у девочки церебральный паралич – спастическая диплегия. Галя ужаснулась: как это получилось?! Как она, прекрасная и здоровая, могла произвести на свет такого… такого неправильного ребенка?! И муж, и обе бабушки с дедушкой заквохтали и запричитали над ребенком с удвоенной силой – правда, участие тещи с тестем этим и ограничилось. У Галиной матери и своих забот хватало! А зять вполне способен обеспечить уход за внучкой, даже такой проблемной: няни, врачи, массажисты, какие-нибудь процедуры вроде иголоукалывания, всякое такое. И никто, никто не понимал, как страдала Галочка! Она даже смотреть не могла, как девочка пытается сначала ползать, потом ходить, приволакивая ножку. А ребенок был на диво ласковым, так и лез на руки – Галю передергивало.

Когда она узнала, что ждет двойню, опять содрогнулась. Ее всегда пугали близнецы – в соседнем классе учились девочки-близняшки, и Галочка обходила их за версту, не в силах различить, кто есть кто. Зачем, зачем создавать двух одинаковых людей?! Галя не понимала и ужасалась заранее. Но мальчишки, слава богу, родились здоровенькие и не совсем одинаковые, хотя и похожие. Опять все вокруг умилялись и кудахтали, а Галя вдруг осознала: это она сама – неправильная, раз не способна испытывать никаких чувств. До нее наконец дошло, что она просто-напросто не любит детей! Ни больных, ни здоровых, ни своих, ни чужих. Никаких.

Она старательно это скрывала, делая вид, что умиляется наравне со всеми – какое счастье, что они смогли позволить себе вторую няню и ей не приходилось особенно возиться с младенцами. Обе няньки Галю ненавидели, сразу определив женским чутьем ее тайный порок. Но Галочке было все равно – зарплату теткам платят хорошую, а остальное их не касается. Главное, чтобы ничего не понял муж, который обожал детей, а Люшу особенно. Галочка жила своей жизнью, особенно не вникая в домашние заботы, муж работал, няньки старались, дети подрастали, даже Люша стала почти похожа на нормального ребенка. Гале казалось: еще немножко, и семья Пономаревых вполне впишется в мир журнального глянца – прекрасная квартира в новом доме на Малой Полянке, отдых на Кипре, машины, дача…

Дача! Глеб поначалу был категорически против: они еще толком не расплатились с долгами по квартире, но Галочка, поддерживаемая матерью, умела быть убедительной. Сама Галя всю юность с отвращением горбатилась на материнских шести сотках, но если это будет большой дом с хорошим участком, почему бы и нет? Пригласить ландшафтного дизайнера, сделать бассейн, нанять садовника, домработницу… И все рухнуло. Глянцевые мечты развеялись в прах.

Нет, так жить просто невозможно…

Честно говоря, родительская квартира была еще меньше нынешней, и Галочке приходилось там ютиться в узкой и длинной комнатке, похожей на пенал. Правда, порядок царил просто идеальный. И как это удавалось матери? Ну да, у нее же не было троих детей! Ладно, пусть не троих – двоих: Люша совсем переселилась к бабушке. Правда, один отец вполне заменял двойню! Мать вечно возилась с ним: скандалила, мирилась, лечила, кодировала, отлучала от дома, принимала обратно, загоняла на дачу…

Галя присмотрела себе работу – хоть какое-то развлечение, да и деньги не помешают. Парикмахерская в райцентре была вполне приличной. Галочка выпросила у Глеба денег на обзаведение: фены, щетки, ножницы, шампуни, краски и бальзамы, всякое такое. Теперь Глеб с утра отвозил детей в садик, а Галю – в парикмахерскую. Заехать за ними вечером он мог не всегда, поэтому приходилось возвращаться на автобусе, что Галочке ужасно не нравилось, но брать такси было слишком дорого – Галя сразу стала откладывать часть денег из своего вполне приличного заработка. С московской парикмахерской не сравнить, но тоже ничего. Галя повеселела.