– Настя даже похожа немного на тебя.

– Это просто бред какой-то!

– Папа, только ты не думай, я тебя не осуждаю совсем! Я на твоей стороне, правда!

– Кать, ты сама не знаешь, о чем говоришь!

Они услышали, что хлопнула входная дверь, и Димка отправился к жене – в полном недоумении. Тамара коротко взглянула на него и отвернулась.

– Том! Послушай…

Но продолжить не успел – Томка быстро произнесла:

– Я тебе изменила.

– Что?! Что ты сказала?! – И Димка расхохотался, просто не смог удержаться! Да что ж это такое?! Тамара посмотрела на него с бешенством и изо всех сил ударила по щеке. Он тут же замолчал, обнял ее, крепко прижал, чтобы не вырывалась, и зашептал в ухо:

– Прости меня! Прости, пожалуйста! Я просто от неожиданности! Прости! Я думал, ты скажешь совсем другое!

– Ну, всё. Пусти.

– Том, я знаю про вашу встречу в Царском Селе. Катя рассказала. Ты поэтому? Мне в отместку, да?

– Не знаю. Мне было так плохо… Как ты мог?! Столько лет лгал!

– Да я особенно и не лгал. Просто не говорил всей правды.

– Вел двойную жизнь!

– Да. Как-то так. Давно ты… ну… сделала это?

– Неделю назад.

– И как?

– Что – как?! Тебя интересуют подробности?! Прекрасно! Просто великолепно! Так, как с тобой не было ни разу! Доволен?!

Неделю назад она опять задержалась на работе, где ей совершенно нечего было делать. Просто не хотелось идти домой. Томка то рассеянно перебирала бумаги, то просто смотрела в окно, где, как нарочно, шел дождь. Наконец, дождавшись просвета, она решительно вышла на улицу. До дома – пятнадцать минут пешком, и впервые в жизни она пожалела, что живет так близко от работы. Поэтому пошла в обход. На детской площадке около новых высоток Тамара присела на влажную скамейку и закурила. Курить она начала, когда Димка был в армии, какое-то время они дымили вместе, но, как только она забеременела, муж бросил раз и навсегда. А она так и не смогла избавиться от этой привычки – когда нервничала, так и тянуло к сигаретам, хотя и Димка, и Катя на нее ворчали.

– Тамара Алексеевна! Что вы здесь делаете?! – Томка подняла голову: на нее с удивлением смотрел Майкл. – Вы же промокнете!

Оказывается, опять пошел дождь, а она и не заметила. И сигарета давно потухла… Тамара, моргая, глядела на Майкла несчастными глазами. Он нахмурился и решительно взял ее за руку, помогая подняться:

– Что-то случилось?

Томка поняла, что сейчас заплачет.

– Так, понятно. Пошли!

Он привел ее к себе в квартиру в одной из высоток, снял плащ и дал шерстяные носки. Томка очнулась, сидя на чужой кухне в чужих носках с чужой чашкой в руках. Чашка была горячая – она отхлебнула: там оказался сладкий чай с лимоном.

– Ну вот, уже лучше, – сказал Майкл, внимательно на нее глядя, и Томку опять пронзило ощущение его никак не уловимого сходства с Димкой.

– Почему ты сделал такую татуировку? – вдруг спросила она.

– Какую? А, иероглиф?

– Да. Почему именно этот? Любовь?

– Потому что это важно – любовь.

– И что, без нее никак нельзя?

– Можно, наверно. Живут же люди как-то…

– Как-то! Именно. Спасибо тебе! Мне… мне надо идти… наверно…

И она наконец заплакала. Заплакала и рассказала Майклу все – выплеснула, как из ведра, все свои бессвязные мысли, сомнения и догадки. Отчаянье и обиду, страх перед будущим и сожаления о прошлом.

– Тебе больно! И страшно. Да? Надо просто это пережить. Что ж делать! Ничто не вечно. Ты все равно не сможешь его удержать, понимаешь? Не стоит цепляться за прошлое. Он же не твоя собственность, правда?

– Он никогда и не был моей собственностью… Только я поняла это слишком поздно…

– Жизнь не кончена, поверь мне! И ты – живая, раз можешь страдать. Другое дело, что ты вынесешь из этого страдания. Главное – сохранить любовь.

– Как… сохранить?

– Не впускать к себе в душу ненависть. Он же неплохой человек, твой муж, правда? У вас дети…

– Он хороший отец!

– Вот видишь. Я понимаю, тебе обидно, но… Как же объяснить… Понимаешь, любовь – она разная. Есть страсть, есть влюбленность, а есть то, что остается в остатке, когда заканчивается влюбленность и проходит страсть.

– Не знаю… Влюбленность, страсть… Я никогда не верила в это! Может, мне и не дано…

– А разве ты не влюблена в меня?

Томка вспыхнула и попыталась было вскочить с дивана, где они сидели, но Майкл не пустил – он уже давно обнимал ее за плечи.

– Откуда ты… Пусти сейчас же! Как ты смеешь!

– Не бойся, я увольняюсь. Нашел другую работу. Завтра хотел заявление подать. Меня могут рассчитать прямо с завтрашнего дня?

– Как… увольняешься?! – Тамара вдруг чудовищно расстроилась.

– Ну вот, видишь! А говоришь – не способна! Неужели ты раньше никогда не влюблялась? Даже в своего мужа?

– Я знаю его с рождения…

– Ну, тогда понятно.

– Это все просто ужасно! Я совершенно запуталась…

– Распутается постепенно! Не переживай, все как-нибудь образуется. Чем бы тебя отвлечь… Может, выпьем? У меня хорошее вино есть!

– Мне вообще-то давно пора домой…

– А хочешь посмотреть другую татуировку? Помнишь, ты спрашивала, какая еще фраза? Да ладно, она на ноге! На ступне! А ты что подумала?

Тамара много чего подумала и опять покраснела. Майкл, посмеиваясь, поднял ногу:

– Вот смотри! Это по-итальянски: «C'è sempre una via d'uscita».

– И что это означает?

– Выход есть всегда.

– Забавно…

Томка еще раз посмотрела на его босую ногу с изящной надписью по внешнему краю ступни, тоже довольно изящной для мужчины – раньше ей и в голову не приходило разглядывать мужские ступни, как и женские, впрочем, – потом подняла голову:

– Но это же, наверно, больно?

– Не больнее, чем разбитое сердце. – Майкл нежно погладил ее по щеке. Томка нервно улыбнулась. Она понимала, что нужно немедленно встать и уйти, но… не могла.

– Есть и еще!

– Правда? – Голос у нее дрожал.

Глядя Томке в глаза, Майкл расстегнул ремень джинсов, потом молнию и, приспустив трусы, обнажил загорелый живот с татуировкой над завитками темных волос:

– Вот!

«Ни за что не стану смотреть», – подумала Томка, и тут же взглянула: стилизованная ящерица. Она выдохнула – так боялась увидеть какую-нибудь гадость, а ящерица была вполне безобидная. Боже мой, она совсем сошла с ума – рассматривает ящериц и… Плохо понимая, что делает, она протянула руку и погладила ящерицу, проведя пальцем от мордочки до хвоста. И тогда Майкл обнял ее и поцеловал, мягко опрокинув на диванную подушку…

На следующий день он принес, как и обещал, заявление. Стараясь не встречаться с ним взглядом, Тамара завизировала:

– Всего вам хорошего. Удачи на новом месте.

Но Майкл не ушел.

– Как ты? – спросил он шепотом, и Томка быстро взглянула на дверь кабинета: закрыта!

– Все в порядке, спасибо.

Но он, перегнувшись через стол, взял ее за подбородок и поцеловал:

– Не переживай!

Она вздохнула и на секунду прижалась щекой к его руке, потом взглянула прямо в лицо:

– Иди уже! Все, что мог, ты сделал.

– Ты уверена? Смотри, а то ящерица скучает!

– Господи, Майкл…

Томка встала из-за стола, и они обнялись.

– Прощай!

– Ну, если вспомнишь вдруг… про ящерицу… У тебя есть мой мобильник!

И ушел. Томка постояла, прижав руку к губам, потом подошла к окну, постояла, опять села за стол, переложила без толку бумаги с места на место и замерла, закрыв лицо руками: что делать?! Что теперь делать?!

Целую неделю она маялась, избегая мужа, и вот – вывалила все. Тома взглянула на Димку – он смотрел на нее с состраданием. Черт бы его побрал!

– Что ж, рад за тебя. Вообще-то я хотел спросить, стало ли тебе от этого легче на душе, только и всего.

– Нет.

И Тамара вдруг впервые в жизни почувствовала Димку, как себя – изнутри! Господи, он же… Он же все время так мучился, как она эту неделю! Не мог не мучиться! Он такой! После того, что произошло у нее с Майклом, она словно всплыла на поверхность из тех тайных глубин, где пряталась всю жизнь, и совершенно по-другому смотрела на мир: видела и понимала многое, прежде недоступное. Как будто Майкл вместе с одеждой снял с нее и верхний маскировочный – или защитный! – слой ее личности, и теперь она была совершенно новая и непривычная себе самой. Обнаженная.

– Ты изменилась.

– Наконец повзрослела, наверно. Ты тоже стал другим. Дим, ты же меня никогда не любил, да?

– Это неправда, – мягко ответил муж.

– Как женщину? Я ведь тебя никогда особенно… не вдохновляла.

Он вздохнул:

– Не вдохновляла! Пожалуй, это верное слово.

– Ты знаешь, а он похож на тебя. На Дона Артемио. Только… другой. Свободный. И не боится быть самим собой. Странным, иным…

– Малахольным.

– Да.

– Завидую. Я почти сорок лет шел к этому.

– Я тоже.

Они помолчали, думая каждый о своем – и об одном и том же, потом одновременно произнесли: «А помнишь…» – и невольно рассмеялись.

– Ты первая!

– Да я вспомнила, как мы маленькие по крышам сараев лазали, а сосед нас ружьем пугал! Мы побежали, я ногу расцарапала, а ты упал и плакал, как всегда! Как я злилась, что ты такой трус и нескладеха! А ты что вспомнил?

– То же самое. Знаешь, почему я плакал? Я испугался, что он тебя застрелит! Ты же была моим единственным другом. А сам я не боялся.

– Правда?! Надо же! – Глаза у нее налились слезами, и Томка быстро смахнула их пальцами. – Все время теперь плачу, как дура! Наверно, нам не надо было жениться. Остались бы просто друзьями.

– Зато у нас есть Катюшка и Антон.

– И то правда. Как думаешь, нам не удастся… склеить все обратно?

– Боюсь, что нет. Если только сохранить осколки. Ну, не надо, не плачь! Прости меня. Это я во всем виноват.

– Нет, я! – сказала она, всхлипывая.