Филиппа Грегори - Другая королева

– Да, – сознаюсь я неохотно, как неверный муж. – Да, думаю, я мог что-то такое сказать.

Она швыряет на пол салфетку вместе с ниткой и иглой. Я никогда прежде не видел, чтобы она так небрежно относилась к своей работе.

– Значит, ты нас погубил, – говорит она. – Сесилу не надо превращать все это в один заговор. Это разные нити одного заговора. Ты передавал письма от Норфолка, ты встречался с северными лордами, ты говорил с ними об этом браке, и ты согласился вступить с ними в заговор против советника королевы и против его политики.

– А как я должен был поступить? – от страха я кричу на нее. – Я за Англию! За прежнюю Англию, какой она была раньше! За мою страну, мою прежнюю страну! Мне не нужна Англия Сесила, мне нужна Англия моего отца! Что мне оставалось делать, кроме как свергнуть его?

Лицо ее, когда она поворачивается ко мне, похоже на камень, если камень может быть горек.

– Ты должен был сделать так, чтобы мне и моим владениям ничто не угрожало, – говорит она, и ее голос пресекается. – Я пришла к тебе с солидным состоянием, с огромным состоянием, и оно перешло тебе в браке, все. Жена ничем не может владеть на свое имя. Жена должна доверить мужу свое богатство. Я доверила свое тебе. Когда мы поженились, вся моя собственность стала твоей, ты давал мне лишь содержание как жене. Я доверила тебе свое богатство, свои дома, свои земли, свое дело. Я отдала их тебе, чтобы ты сберег их для меня и моих детей. Это все, о чем я тебя просила. Сберечь меня и мое богатство. Я – женщина, которая сама себя сделала. Ты обещал, что ты сбережешь мои владения.

– Ты получишь все обратно в свое распоряжение, – клянусь я.

Я в ярости на нее, она все еще думает о деньгах в такую минуту.

– Я очищусь от тени на своем имени, я очищу свое имя и свой дом. А ты получишь назад свое состояние, снова будешь им владеть. Ты будешь жить отдельно, в своем драгоценном доме, считать свои драгоценные гроши. И ты пожалеешь, госпожа, что ты и твой великий друг Сесил усомнились во мне.

Она тут же меняется в лице.

– Не говори так, не говори, – шепчет она.

Она подходит ко мне, и от запаха ее волос, от прикосновения ее руки я открываю объятия, и она падает мне на грудь, прижимается и плачет у меня на груди, она все-таки всего лишь слабая женщина.

– Будет, – говорю я. – Будет, будет.

Иногда я слишком многого от нее хочу. Она всего лишь женщина, и ею владеют причудливые страхи. Она не может думать ясно, как мужчина, у нее нет образования, она не училась. Она всего лишь женщина: все знают, что ум женщины неустойчив. Я должен защищать ее от обширного мира двора; не жаловаться, что ей не хватает понимания, как мужчине. Я глажу ее шелковистые волосы и чувствую, что люблю ее всем сердцем, до самой глубины.

– Я поеду в Лондон, – тихо обещаю я ей. – Отвезу тебя с королевой в Татбери и, как только прибудет новый опекун мне на смену, поеду в Лондон и расскажу самой королеве, что я ничего не знал ни о каком заговоре. Я не виновен ни в каком заговоре. То, что я знал, знали все. Я скажу ей, что все, что я когда-либо делал, это молился о том, чтобы вернулась Англия ее отца. Англия Генриха, а не Англия Сесила.

– Но Сесил-то знал, чего бы он сейчас ни говорил, – с негодованием заявляет Бесс, вырываясь из моих объятий. – Он знал об этом заговоре еще до того, как он зародился. Он знал о помолвке, как и все мы, узнал тогда же, когда и мы. Он мог все подавить за несколько дней, прежде чем оно началось.

– Ты ошибаешься. Он не мог знать. Он узнал только сейчас, когда Дадли сказал королеве.

Она в нетерпении качает головой.

– Ты что, еще не понял, что он знает все?

– Откуда? Предложение было в письме от Говарда королеве, его привез гонец от Говарда, запечатанным. Откуда Сесил мог о нем узнать?

Она отступает назад и отводит глаза.

– У него шпионы, – рассеянно говорит она. – Повсюду. Шпионы, которые видели все письма шотландской королевы.

– Невозможно. Если бы Сесил знал обо всем с самого начала, почему он мне об этом не сказал? Почему сразу не сказал королеве? Почему молчал до сих пор и обвинил в том, что я – пособник заговора?

Ее карие глаза затуманиваются, она смотрит на меня, словно я далеко-далеко.

– Потому что он хочет тебя наказать, – холодно говорит она. – Он знает, что ты его не любишь – ты был в этом так откровенен, что весь мир знает, что ты его не любишь. Ты называл его слугой и сыном слуги на людях. Ты не обеспечил ему желанный исход следствия по делу королевы. Потом он узнает, что ты примкнул к Норфолку и прочим в заговоре с целью его смещения. Потом узнает, что ты поощрял помолвку королевы с Норфолком. Потом узнает, что его заклятые враги, северные лорды, Уэстморленд и Нотумберленд, посетили тебя и королеву, и их приняли как гостей. Так что же ты удивляешься, что он хочет сбросить тебя с твоего места? Ты сам не хотел сбросить его? Не ты ли начал войну? Ты не понимаешь, что он ее закончит? Разве ты не сделал себя уязвимым для обвинений?

– Жена моя! – строго говорю я.

Бесс переводит взгляд на меня. В ней больше нет мягкости, она уже не плачет, она разумна и проста.

– Я сделаю, что смогу, – говорит она. – Я всегда делаю, что могу, чтобы сберечь нас и наше состояние. Но пусть это послужит тебе уроком. Никогда больше не иди против Сесила. Он управляет Англией, у него целая сеть шпионов, которые есть во всех домах Англии. Он пытает своих подозреваемых и заставляет работать на себя. Он знает все тайны, он все знает. Видишь, что случается с его врагами? Северные лорды пойдут на плаху. Норфолк может потерять все, а мы…

Она поднимает письмо.

– Мы, по крайней мере, под подозрением. Тебе лучше объяснить все королеве и Сесилу, объяснить, что мы ничего не знали о том, что затевают северные лорды, что они нам ничего не сказали, что мы ничего не знаем о том, что у них на уме сейчас; и не забудь сказать, что Сесил получал копию каждого письма, которое присылал Норфолк, в тот миг, когда шотландская королева его получала.

– Он не получал, – глупо возражаю я. – Откуда?

– Получал, – сухо отвечает она. – Мы не такие дураки, чтобы делать что-то без позволения Сесила. Я об этом побеспокоилась.

У меня уходит одно долгое мгновение на то, чтобы понять, что шпион в моем доме, работающий на человека, которого я ненавижу, чье падение я планировал, – это моя возлюбленная жена. Еще мгновение на то, чтобы осознать, что меня предала женщина, которую я люблю. Я открываю рот, чтобы проклясть ее за неверность, но потом останавливаюсь. Возможно, она спасла нам жизнь, сделав так, что мы остались на стороне того, кто выиграл: на стороне Сесила.

– Это ты сказала Сесилу? Ты переписала для него письмо?

– Да, – коротко отвечает она. – Конечно. Я докладываю ему. Я это делала годами.

Она отворачивается от меня к окну и смотрит во двор.

– Ты не думаешь, что нарушила обет верности мне? – спрашиваю я.

Я истощен, я не могу на нее гневаться. Но мне любопытно, я ничего не могу поделать. Она меня предала и говорит об этом без тени стыда! Так открыто, прямо в лицо!

– Нет, – отвечает она. – Я не думаю, что я нарушила обет верности, потому что я не была неверна. Я служила тебе, хотя у тебя не хватает ума понять это. Докладывая Сесилу, я уберегла нас и наше благополучие. В чем здесь неверность? Как это можно сравнивать с заговором с другой женщиной и ее друзьями, с заговором против покоя королевы Англии, в доме своей собственной жены? Как сравнить это с тем, что благополучие другой женщины ставится выше безопасности твоей собственной жены? Как это сравнить с тем, что ты каждый день пляшешь вокруг другой женщины, пренебрегая женой? Которая почти разорена? И земли ее в небрежении?

Горечь в ее голосе меня ранит. Бесс все еще смотрит из окна, ее рот полон яда, ее лицо твердо.

– Бесс… Жена моя… Ты же не думаешь, что я ставлю ее выше тебя…

Она даже не поворачивает голову.

– Что нам с ней делать?

Она кивает в сад, и я подхожу чуть ближе к окну и вижу шотландскую королеву, которая все еще гуляет по саду, набросив на плечи плащ. Она идет вдоль террасы, чтобы взглянуть на густой лес в долине реки. Закрывает глаза рукой от осеннего солнца. Впервые я задумываюсь о том, почему она гуляет и смотрит на север, как сейчас, каждый день. Она высматривает пыль, поднятую скачущей армией Норфолка, который мчится ее спасать и везти в Лондон? Она хочет снова перевернуть страну вверх дном, ввергнув ее в войну – брат на брата, королева на королеву? Она стоит в золотом вечернем свете, и плащ полощется за ее спиной.

Есть что-то в том, как она держит голову, как прекрасная фигура на картине, от чего хочется, чтобы в полях перед ней явилась армия, спасла ее и увезла отсюда. Пусть она моя пленница, я страстно хочу, чтобы она сбежала. Она – слишком дивная красавица, чтобы ждать в башне и не дождаться спасения. Она похожа на принцессу из детской сказки, нельзя смотреть на нее и не желать ее освободить.

– Она должна быть свободна, – неосторожно говорю я Бесс. – Когда я вижу ее такой, я знаю, что она должна быть свободна.

– Да, содержать ее – сплошная морока, – прозаически отзывается Бесс.

Ботвелл, меня везут в замок Татбери. Северные лорды и Хауард восстанут за меня 6 октября. Если сможешь приехать, можешь возглавить армию Севера, и мы снова выйдем на битву и сможем получить все. Если нет, пожелай мне удачи. Ты мне нужен. Приезжай.

Мари

Клянусь Богоматерью, в последний раз меня привезли в эту ненавистную тюрьму, в замок Татбери. Сейчас я держусь смирно, но в последний раз меня провезли по извилистой дороге в эту зловонную темницу, где солнце никогда не озаряет мою комнату и где над полями постоянно дует холодный ветер. Елизавета надеется, что я умру тут от холода и сырости или от болезни, причиненной нездоровыми туманами от реки; но она ошибается. Я ее переживу. Клянусь, я ее переживу. Ей придется убить меня, если она хочет носить по мне траур. Я не ослабну и не умру, чтобы ей было удобнее. Я сейчас войду в этот замок, но выйду я из него во главе собственной армии. Мы пойдем на Лондон, и я заточу Елизавету, и вот тогда мы посмотрим, сколько она протянет в сыром замке, который я для нее выберу.