Я оглядываюсь, ищу глазами Уильяма Стаффорда. Вдруг кто-то легонько берет меня за талию, нежный голос шепчет прямо в ухо:

— Меня послали с поручением, всю дорогу назад бежал сломя голову.

Я оборачиваюсь. Он почти держит меня в объятиях. Подвинься я чуть ближе — и наши тела полностью соприкоснутся. Я прикрываю глаза, от его такого мужского запаха во мне поднимается желание. Снова открываю глаза, смотрю в блестящие, черные глаза — они полны нескрываемого вожделения.

— Прошу тебя, Бога ради, отодвинься. — Я еле могу говорить.

Он неохотно отпускает меня, отступает на полшага.

— Бог свидетель, мне нужно на тебе жениться. Мария, я больше не в силах сдерживаться. Такого в моей жизни еще не было. Я минуты не могу прожить без твоих объятий.

— Ш-ш-ш-ш, — шепчу я, — подсади меня в седло.

Я надеюсь, буду подальше от него, может, пройдут слабость в коленях и полуобморочное состояние. Забираюсь в седло, расправляю платье для верховой езды. Он касается подола платья, потом ноги. Смотрит мне прямо в лицо, честно и открыто.

— Ты должна выйти за меня замуж.

Я оглядываюсь, кругом несметное богатство двора, развевающиеся перья на шляпах, бархат и шелк — даже для дня на охоте все разоделись словно принцы.

— Это моя жизнь, — пытаюсь объяснить. — Мой дом с самого детства. Сначала при французском дворе. Потом здесь. Никогда не жила в простом доме. Никогда не проводила целый год в одной и той же комнате. Я придворная дама из семейства придворных. Не могу я по мановению твоего пальца стать обыкновенной женой и хозяйкой усадьбы.

Рога трубят, король, широкоплечий, улыбающийся, выходит из замка, рядом Анна. Сестра быстрым взглядом окидывает двор, я дергаю ногой, нечего ему меня держать, смотрю на Анну невинным взглядом. Король с помощью конюха вскакивает в седло, тяжело усаживается, разбирает поводья, вот он уже готов. Все, кто еще на земле, торопятся забраться на коней, найти местечко получше в королевской кавалькаде. Придворные поближе к Анне, дамы, как бы случайно, рядом с королем.

— Ты едешь? — быстро шепчу я.

— Хочешь, чтобы я поехал?

Всадники медленно покидают двор, теснясь в арке ворот.

— Лучше не надо. Дядюшка сегодня здесь, он ничего не упускает.

— Как вам будет угодно. — Уильям отступает, вижу, блеск в глазах потух.

Как же мне хочется соскочить с коня, прижаться к его губам, пусть на них снова заиграет улыбка. Но нет, он кланяется, отступает к стене, следит за удаляющейся кавалькадой. Даже не машет мне рукой, не говорит, когда увидит меня снова. Просто отпускает.

Осень 1532

Анну с подобающими церемониями возвели в титул маркиза в покоях короля в Виндзорском замке. Король сидел на троне, рядом дядюшка и Карл Брендон, герцог Суффолк, прощенный, вернувшийся ко двору как раз вовремя, чтобы стать свидетелем торжества Анны. Казалось, он только что сжевал целый лимон, да еще с кожурой, такая кислая у него улыбочка. Дядюшка тоже улыбался кисловато, с одной стороны — такой успех, богатство и престиж для племянницы, а с другой стороны — уж больно она стала заноситься.

На Анне платье алого бархата, отделанное белым пушистым горностаевым мехом. Волосы, темные и блестящие, ни дать ни взять грива призового коня, распущены по плечам, словно у невесты в день бракосочетания. Леди Мария, дочка герцога Суффолка, несет мантию, подобающую новому титулу Анны, а за ней все мы в новых, с иголочки нарядах — придворные дамы Анны, Джейн Паркер, я и еще с десяток других. Стоим в почтительном молчании позади, пока король накидывает мантию на плечи Анны, возлагает ей на голову маленькую корону.

На пиру мы с Георгом сидим рядом, смотрим на сестру, она, конечно, подле короля.

Он не спрашивает, завидую ли я. Ответ слишком очевиден, не стоит даже задавать вопроса.

— Никакая другая женщина с этим не справилась бы, — шепчет он. — Уж больно ей хочется усесться на трон.

— Мне ничего такого не хотелось, — отвечаю. — С самого детства только об одном мечтала — чтобы про меня не забыли.

— Ну, дорогая, пора расстаться с мечтой. — Брат может позволить себе подобную искренность. — Про тебя забыли до конца твоих дней. Мы оба теперь просто пустое место. Если мне чего удастся добиться, то только по ее милости. А тебе вообще не о чем и беспокоиться. Она будет единственной Болейн, о которой узнают люди. Ты — навеки пустое место.

Опять это выражение — „пустое место“. Слова брата будто выпускают из меня горечь, я смеюсь:

— Может, это и неплохо — быть пустым местом.

Мы танцуем допоздна, а потом Анна отсылает всех придворных дам, кроме меня.

— Я иду к нему, — заявляет она.

Ей не нужно объяснять, что она имеет в виду.

— Ты уверена? Вы все еще не женаты.

— Кранмер не сегодня-завтра станет архиепископом. Я отправляюсь во Францию вместе с королем, он настаивает, чтобы меня принимали как королеву. Он дал мне титул маркиза и земли. Я больше не могу говорить „нет“.

— Боже мой, тебе ведь и самой хочется! — Я вдруг поняла: ей тоже не терпится. — Полюбила его наконец?

— Нет, конечно. — Она просто отмахнулась от такой смешной мысли. — Но я его столько времени держу на расстоянии вытянутой руки, что он почти сошел с ума, и я вместе с ним. Я сама так от него завожусь, от всех этих ласк и объятий, уже готова лечь с последним конюхом. Он мне торжественно пообещал. Я почти сижу на троне. Я должна пойти к нему сейчас, сегодня же.

Я налила ей воды в кувшин, пока она мылась, согрела полотенце.

— Что ты наденешь?

— То платье, в котором танцевала. И мою новую корону. Я хочу прийти к нему как королева.

— Лучше бы тебя проводил Георг.

— Он сейчас придет, я ему уже сказала.

Она вымылась, забрала у меня полотенце. Тело в свете камина и свечей прекрасно, как у дикого зверя. В дверь тихонько постучали.

— Открой ему, — приказала Анна.

Я помедлила, она уже надела нижнюю юбку, но больше на ней ничего нет.

— Давай открывай, — упрямо повторила она.

Я пожала плечами, открыла дверь. Георг в ужасе отшатнулся, увидев обнаженную грудь сестры, темную, распущенную гриву волос.

— Входи, — беззаботно кивнула она. — Я почти готова.

Он, по-прежнему потрясенный, бросил на меня вопросительный взгляд, вошел в комнату, уселся в кресло у камина.

Анна, держа корсаж у груди, повернулась спиной к брату — зашнуруй. Он поднялся на ноги, принялся продергивать шнуровку крест-накрест в дырочки. Каждый раз, когда рука касалась ее кожи, я видела — она закрывает глаза, наслаждаясь этими нежными прикосновениями. Лицо Георга потемнело, он мрачно выполнял приказ.

— Что еще? — спросил он. — Завязать шнурки на ботинках? Почистить обувь?

— Разве тебе не нравится меня ласкать? — Голос такой дразнящий. — Я и королю гожусь.

— Ты и для борделя годишься, — резко бросил он. — Надевай плащ, коли готова.

— Но скажи, меня всякий захочет, да? — Она уставилась ему прямо в глаза.

Георг помедлил с ответом.

— Зачем ты меня спрашиваешь? У половины придворных дрожат коленки, едва они тебя завидят. Чего еще тебе надобно?

— Мне все надобно, — ответила без улыбки. — Я хочу, чтобы ты, Георг, сказал прямо тут при ней, при Марии, что я лучше всех.

Он тихо рассмеялся.

— А, вечное соперничество, — проговорил он медленно. — Анна, маркиз Пемброк, ты самая желанная и самая богатая в нашем семействе. Обошла нас обоих. Скоро обойдешь и наших достопочтенных папашу и дядюшку — можешь этим гордиться. Чего тебе еще надобно?

Она вся сияла, пока он говорил, но при последнем вопросе сникла, словно от страха, должно быть, вспомнила проклятия женщин на рынке, крики мужчин: „Шлюха“.

— Я хочу, чтобы все это знали.

— Ну, что, отвести тебя к королю? — деловым тоном осведомился Георг.

Анна взяла его под руку. Я увидела, как напряглось ее тело, как она улыбнулась брату.

— Ты, наверно, не прочь отвести меня к себе в спальню?

— Если хочешь пойти на плаху за кровосмешение — пожалуйста.

Она игриво хохотнула:

— Ну ладно. Тогда к королю. Но помни, Георг, ты мой придворный, как и все остальные.

Он склонил голову и повел ее. Я слышала их шаги, сначала в парадной зале, потом на лестнице. Подождала, пока хлопнула дверь. Подумала, Анна, верно, впрямь хочет все на свете. Ее ожидает ночь с королем, а она медлит, чтобы еще разок помучить родного брата.

Она вернулась на заре, в одежде полный беспорядок. Георг привел ее обратно, мы вместе раздели Анну и уложили в постель. Она слишком устала, не в силах даже вымолвить и слова.

— Итак, дело сделано? — спросила я, когда она закрыла глаза.

— И не раз, осмелюсь заметить, — отозвался брат. — Я ждал прямо под дверью, пытался поспать в кресле. Пару раз за ночь они меня будили криками и возней. Дай Бог, теперь появится наследничек.

— Ты думаешь, он точно на ней женится? Не устанет от нее теперь, когда своего добился?

— Месяцев на шесть их хватит. Теперь, когда она и себе кое-какое удовольствие доставила, может, подобреет к нему, а заодно — о Боже — и к нам.

— Если она будет еще добрее к тебе, окажется в твоей постели быстрее, чем в королевской.

Георг потянулся, зевнул, лениво улыбнулся мне с высоты своего немалого роста.

— Она просто с ума сходила от желания, а девать его было некуда. Ну прямо распирало ее, а теперь поуспокоится. Дай Бог, появится ребеночек в животе, кольцо на пальце и корона на голове. Vivat Anna! Славно потрудилась — дело наконец сделано.

Анна все еще спала, и я подумала — если пойти в покои к дядюшке, наверно, удастся повидать Уильяма. В замке царила утренняя суматоха, на подходе к кухне громоздились повозки с охапками хвороста, грудами древесного угля, корзинами фруктов и овощей с рынка, молоком, мясом, кругами сыра с окрестных ферм. В дядюшкиных комнатах — обычная суета большого хозяйства. Служанки метут полы, прибирают в парадных комнатах, поварята закладывают поленья в камины, раздувают почти потухшие угли.