Он шепнул что-то Мадж на ухо, подошел к королеве, шутливо встал на одно колено:

— Слушаю и повинуюсь.

— Пора уже вам жениться, сэр Генрих, — заговорила Анна с нарочитой суровостью. — А то вы все время околачиваетесь в моих покоях, моя репутация страдает. Как насчет предложения руки и сердца Мадж? Я желаю вознаградить достойное поведение моих придворных дам.

Он хохотнул, явно думая о достойном поведении Мадж:

— Она для меня только прикрытие, сердце мое тоскует кое о ком другом.

— Полно уже расточать сладкие речи, — покачала головой Анна. — Пора уже делать Мадж предложение, да и все тут.

— Она — ясный месяц, но мое солнце — вы.

Я закатила глаза, глянула на Георга.

— Мне, право, иногда хочется стукнуть его хорошенько, — громким шепотом отозвался брат.

— Круглый дурак. И толку от него никакого.

— Не могу я предложить мисс Шелтон мое сердце целиком, значит, она его и вовсе не получит. — Генрих с трудом выпутался из клубка любезностей. — Мое сердце принадлежит королеве, владелице всех сердец в Англии.

— Благодарю вас, — оборвала его Анна. — Возвращайтесь поскорее к своему месяцу.

Норрис снова поцеловал ей руку.

— Вы не пожалеете, — пообещал он, — я за вас умереть готов.

И засеменил обратно к Мадж. Мы встретились с ней глазами, я скорчила гримасу, она подмигнула мне в ответ. Нет, эта девчонка никогда не станет настоящей леди.

Георг склонился к Анне:

— Нельзя избавиться от сплетен по одной. Надо жить, будто их и вовсе нет.

— Я избавлюсь ото всех сплетен, — возразила она. — А ты разузнай, с кем встречается король и что они про меня говорят.

Георг никак не мог ничего разузнать. Он послал меня к отцу, тот отвел глаза и велел обращаться за новостями к дядюшке. Я отыскала дядюшку у конюшен, он осматривал перед покупкой новую кобылу. Апрельское солнышко жарило вовсю. Я подождала в теньке у ворот, пока он закончит, потом подошла поближе:

— Дядюшка, король все время заседает с Кромвелем, лорд-казначеем и вами. Королева хочет знать, что у вас за дела такие.

На этот раз он не отвернулся от меня, не ухмыльнулся горько, а посмотрел мне прямо в глаза, и я увидела в них, в первый раз в жизни, жалость.

— Забери поскорее своего сына из школы, — последовал совет. — Он ведь у цистерцианцев вместе с сыном Генриха Норриса?

— Да. — Не понять, какое это имеет отношение к делу.

— На твоем месте я бы держался подальше от Норриса, Брертона, Уайетта и Уэстона. Если у тебя есть их письма, поэмы и прочая любовная чепуха, все сожги.

— Я замужняя женщина и люблю мужа. — Я по-прежнему не могла взять в толк, что случилось.

— Это хорошо, поможет в случае чего, — согласился он. — Иди теперь. То, что я знаю, тебе ни к чему, пусть уж будет на моей совести. Иди, Мария. Но на твоем месте я забрал бы обоих детей и убрался подальше от двора.

Я не пошла к Георгу и Анне, которые с тревогой ждали моих вестей. Я отправилась прямехонько в королевские покои на поиски мужа. Он был в приемной, король заперся у себя с главными советниками. В эти весенние деньки он немало времени проводил запершись с лордами. Уильям увидел меня и сразу же вышел в коридор:

— Плохие новости?

— Даже не новости, загадка.

— Кто тебе ее загадал?

— Дядюшка. Он мне посоветовал держаться подальше от Генриха Норриса, Уильяма Брертона, Томаса Уайетта и Франциска Уэстона. Когда я сказала, что вовсе с ними дела не имею, посоветовал забрать Генриха из школы, держать детей при себе и убираться отсюда поскорее.

— И где же загадка?

— Что все это значит?

— Твой дядюшка для меня всегда загадка, — покачал головой муж. — Вместо того, чтобы задумываться, что он такое имел в виду, поеду немедленно, заберу Генриха, пусть побудет дома с нами.

В два прыжка снова очутился в королевской приемной, тронул одного из служителей за рукав, попросил сказать королю, если спросит о нем, что ему надо срочно отлучиться и он будет обратно через четыре дня. Вернулся ко мне, помчался по коридору с такой скоростью, что я с трудом за ним поспевала.

— Зачем? Что такое происходит? — Теперь мною овладел ужасный страх.

— Не знаю. Все, что мне известно, — твой дядюшка сказал, что Генриху негоже быть в компании сына Генриха Норриса, значит, надо забрать его домой. А когда я его привезу, мы все уедем в Рочфорд. Меня не нужно предупреждать дважды.

Дверь в сад была открыта, он выбежал из дворца. Я подхватила юбки, помчалась за мужем. Добрался до конюшен, короткое приказание — и конюх уже выводит его кобылу.

— Не можем мы его забрать оттуда без разрешения Анны, — поспешно напомнила я.

— Я его привезу, а разрешение, если понадобится, получим потом. Надо торопиться, а не то поздно будет. Главное, чтобы твой сын был в безопасности. — Он схватил меня в объятия, крепко поцеловал прямо в губы. — Любовь моя, как не хочется тебя оставлять, когда вокруг такое творится.

— Но что может случиться?

Он поцеловал меня еще крепче:

— Бог знает. Но твой дядюшка слов понапрасну не бросает. Я заберу мальчика. А потом постараемся удрать отсюда, покуда и нас не затянуло.

— Я сбегаю, принесу твой дорожный плащ.

— Не волнуйся, возьму плащ у конюхов. — Зашел в кладовую, вернулся с простецким дорожным плащом.

— Такая спешка, что не можешь взять свой собственный плащ?

— Лучше поторопиться. — Его решимость испугала меня еще пуще — может, и впрямь мой сын в опасности.

— Деньги у тебя есть?

— Полно, — хмыкнул он. — Только что выиграл целый кошелек у сэра Эдуарда Сеймура. Пойдет на доброе дело.

— Когда ты вернешься?

— Через три дня, — задумался он, — может, через четыре, не больше. Буду скакать без передышки. Продержишься четыре дня без меня?

— Да.

— Если что случится, бери малышку и Екатерину и уезжай немедленно. Не беспокойся, я привезу Генриха к тебе в Рочфорд.

Еще один крепкий поцелуй, нога в стремени, и он уже в седле. Лошадь хорошо отдохнула, горячится, но он заставляет ее идти шагом, не спеша выезжает из ворот на дорогу. Я провожаю его глазами. Вокруг яркое солнце, а меня знобит, словно тот единственный, кто может меня спаси, уехал.

Джейн Сеймур больше не появлялась в покоях королевы, в солнечных комнатах царит необычная тишина. Служанки по-прежнему моют и чистят все вокруг, камин исправно горит, кресла расставлены, столы ломятся от фруктов, воды и вина, все приготовлено для большой компании, только никто не приходит.

Никого, лишь Анна, я, моя дочь Екатерина, тетушка Анна да Мадж Шелтон. До чего же неуютно в пустых, отдающихся эхом комнатах. Матушка никогда не заходит, она будто забыла, что мы существуем на свете. Отца мы не видим. Дядюшка глядит мимо, словно мы — прозрачное венецианское стекло.

— Я теперь вроде привидения, — жалуется Анна. Вся компания гуляет вдоль реки, она опирается на руку брата. Я следом с сэром Франциском Уэстоном, за нами Мадж с сэром Уильямом Брертоном. Мне ужасно тревожно, и нет желания разговаривать. Я не понимаю, почему дядюшка перечислил все эти имена. Так и не разгадала его загадку. Будто вокруг плетется заговор и в любую минуту я, ничего не понимая, шагну, а ловушка захлопнется.

— Они все совещаются и совещаются, — рассказывает Георг. — Я кое-что узнал от пажа, который разливает вино. Они все там — секретарь Кромвель, дядюшка, герцог Суффолк.

Брат и сестра держатся будто ничего не происходит.

— В чем они нас могут обвинить? Ни в чем.

— Обвинения придумать нетрудно. Вспомни, что они говорили о королеве Екатерине.

Анна внезапно повернулась к нему:

— Мертворожденное дитя. В этом все дело! Выжившая из ума старуха, повивальная бабка, рассказывает безумные байки.

— Может быть, — кивнул брат. — Больше у них ничего нет.

Она вдруг бросилась бежать прямо ко дворцу:

— Я им покажу!

Мы с Георгом помчались за ней.

— Что ты собираешься делать?

— Анна, Анна, не торопись, подумай!

— Вот уже три месяца я во дворце словно маленькая мышка, корчусь от страха по углам. Вы мне сказали — будь милой и любезной. Сколько можно быть милой и любезной? Пора встать на защиту собственной чести. Они против меня, тайно разбирают мое дело. Пусть говорят вслух! Не дам себя засудить кучке стариков, которые давно меня ненавидят. Я им еще покажу!

Она перебежала лужайку и скрылась во дворце. Мы с братом застыли на мгновенье, потом повернулись к остальным.

— Продолжайте прогулку, — резко бросила я.

— Мы пойдем с королевой, — добавил Георг.

Франциск невольно протянул руку, пытаясь удержать друга, умолить его остаться с ним.

— Не волнуйся, — успокоил его Георг, — но лучше мне сейчас быть с ней.

Мы с братом помчались по траве и следом за Анной вошли во дворец. У двери королевских покоев ее нет, стража сказала, она туда не входила. Непонятно, что теперь делать, куда она подевалась. Тут мы услышали шаги, она бегом спускается по лестнице с принцессой Елизаветой на руках, девочка смеется, что-то лепечет, как хорошо — ее унесли из детской, вокруг мелькают огоньки.

Она расстегнула рубашонку на девочке, кивнула стражнику, тот, не успев понять, что происходит, распахнул дверь.

— В чем меня обвиняют? — едва переступив порог, спросила она короля.

Он неуклюже поднялся с кресла, стоявшего во главе стола. Мрачный взор Анны обводил одного за другим знатнейших людей страны, собравшихся тут.

— Кто осмелится обвинить меня прямо в лицо?

— Анна… — начал король.

Она взглянула на него:

— Вас потчуют ложью, отравляют уши ядом, возводят на меня напраслину. Я заслуживаю лучшего. Я была вам доброй женой, любила вас больше всех на свете.