Анна дразнит его своей красотой и заразительным весельем. Она больше не ссорится с ним, какой бы он ни был кислый и скучный. Она танцует, играет в карты, смеется, катается на коньках, она вся радость, легкомыслие и веселье. Джейн Сеймур где-то позади, кто может отвести взгляд от Анны, посмотреть на другую женщину, когда моя сестра в таком радужном настроении. Даже король не спускает с нее глаз, когда она танцует, голова гордо поднята, шея чуть повернута, будто кто-то с ней разговаривает. Вокруг толпятся придворные кавалеры, пишут поэмы, воспевающие ее красоту, музыканты играют только для нее одной, она — центр всех развлечений двора. Король не сводит с нее глаз, но он больше не приходит в восторг. Глядит на нее, словно пытается что-то понять, будто раскрыл тайну ее колдовского очарования. Все, что когда-то было ему так дорого, теперь исчезло. Глядит на мою сестру с выражением человека, который купил дорогущий гобелен, стоивший целое состояние, и неожиданно обнаружил — это подделка, пора ее распускать на нитки. Глядит, словно не может поверить — она обошлась ему так дорого, а взамен не дала ничего. Сколько бы Анна ни старалась, ее очарование и живость ума не убедят его, что сделка того стоила.

Пока я смотрю на Анну, Георг и Франциск наблюдают за секретарем Кромвелем. По дворцу хотят слухи — от Анны избавятся, признают брак недействительным. Мы с Георгом только смеемся над этим, но сэр Франциск напоминает нам — в апреле, безо всякой видимой причины, был распущен парламент.

— И какое нам до того дело? — спрашивает брат.

— Все эти добрые деревенские рыцари разъехались по поместьям, никого здесь не будет, если король решит отделаться от королевы.

— С чего они вообще станут ее защищать, — удивляюсь я. — Они ее ненавидят.

— Они могут подняться на защиту самого принципа, — объясняет Франциск. — Их силой заставили выступить против королевы Екатерины, отречься от клятв верности принцессе Марии и признать наследницей принцессу Елизавету. Если теперь король захочет избавиться от Анны, они будут чувствовать себя последними идиотами, им опять указывают, что делать, кому это понравится. Если он теперь снова ухватится за решение Папы, им нелегко будет проглотить без звука подобные перемены — уж больно быстро все меняется.

— Но королева мертва. — Я подумала о своей покойной госпоже, Екатерине. — Даже если брак с Анной будет признан недействительным, он не сможет вернуться к ней.

Георг нетерпеливо присвистнул — ну до чего же я тупа, но Франциск спокойно объяснил:

— По решению Папы брак с Анной недействителен. В таком случае Генрих — вдовец и может жениться снова.

Мы все трое, не сговариваясь, взглянули на короля. Вот он встает с трона, поставленного на помост на льду. Рядом с ним сэр Джон Сеймур и сэр Эдуард Сеймур,[31] помогают ему подняться. Джейн тут же, на губах улыбка, словно видит перед собой молодого красавчика, а не старую, толстую развалину.

Анна, на коньках, в сопровождении Генриха Норриса и Томаса Уайетта. Скользит к мужу, спрашивает:

— Как вы себя чувствуете, дорогой муж? Уже уходите?

Он глядит на Анну. Холодный ветер разгорячил щеки, на ней алая шляпка для верховой езды с длинным, белоснежным пером, прядь волос выбилась из-за уха. Такая веселая, такая невероятно красивая.

— Нога болит, — медленно отвечает он. — Вы тут резвитесь, развлекаетесь, а я страдаю. Пойду к себе, отдохну.

— Я пойду с вами. — Она приближается к нему. — Если бы знала, провела бы все время подле вас, вы сами сказали — иди покатайся. Мой бедный муженек, я вам приготовлю ячменный отвар и почитаю, если хотите.

Он качает головой:

— Мне лучше поспать. Предпочитаю тишину вашему чтению.

Анна вспыхивает. Генрих Норрис и Томас Уайетт отводят глаза, им, наверное, хочется под лед провалиться. Сеймуры делают вид, что ничего не слышат.

— Тогда увидимся за ужином. — Анна сдерживается, не дает себе высказать обиду. — Я помолюсь, чтобы вам стало лучше и боль прошла.

Генрих кивает, отворачивается. Сеймуры берут его под руки, помогают пройти по роскошным коврам, которыми, чтобы не поскользнуться, устлан лед. Джейн с кроткой улыбкой, словно извиняется за то, что выбор пал на нее, семенит вслед за ним.

— И куда это вы направляетесь, мисс Сеймур? — Голос Анны хлещет как кнут.

Девушка оборачивается, делает королеве реверанс.

— Король приказал мне сопровождать его, почитать перед сном. — Глазки опущены, сама невинность. — Я не знаю латыни, но немного читаю по-французски.

— Немного читаю по-французски! — восклицает моя сестра, она-то свободно владела тремя языками еще в шесть лет.

— Да, — гордо отвечает Джейн. — Только я не все понимаю.

— Вы, похоже, вообще мало что понимаете. — Последнее слово за королевой. — Можете идти.

Весна 1536

Снег тает, но до тепла далеко. На лужайке для игры в шары уже кое-где показались подснежники, но играть еще нельзя — слишком много воды, да и тропинки не просохли — не проберешься. Нога короля все не заживает, рана не затягивается, не помогают ни снадобья, ни припарки, воспаление все хуже и хуже. Он боится, что не сможет больше танцевать, а новости из Франции — король Франциск в прекрасном настроении, здоровье отменное — не прибавляют Генриху веселья.

Подошел Великий пост, прекратились танцы и пирушки. Теперь у Анны нет ни малейшей возможности затащить его в постель, а значит, неоткуда будет взяться новому младенцу. Никому, ни даже королю с королевой не дозволено спать вместе во время Великого поста. Анне ничего не остается, как наблюдать за Генрихом, сидящем в мягком кресле, больная нога поднята на табуретку, рядом устроилась Джейн, читает ему душеспасительные трактаты, а она, королева, даже не может заполучить законного мужа в спальню.

На нее больше никто не обращает внимания. С каждым днем все меньше придворных дам толпится в ее приемной, королева их выбрала, платит им содержание, а они весело проводят время в комнатах Джейн Сеймур. Только те, кого туда не приглашают, остаются верны Анне — наше семейство, Мадж Шелтон, наша тетушка Анна, моя дочь Екатерина и я. Бывают дни, когда из всех кавалеров с нами только Георг и его верные дружки — сэр Франциск Уэстон, сэр Генрих Норрис, сэр Уильям Брертон. Как раз те, с кем муж не советовал водиться, но делать нечего — у Анны нет иных друзей. Мы играем в карты, слушаем музыку, а когда появляется сэр Томас Уайетт, устраиваем поэтические состязания. Каждый пишет по строчке сонета, посвященного самой прекрасной королеве в мире, но нам совсем не весело, вместо радости в сердце вползает пустота. Анна уже почти все потеряла и не знает, как удержать хотя бы то, что осталось.

В середине марта она, забыв наконец о гордости, послала меня за дядюшкой.

— Сейчас не могу прийти, я занят. Передай королеве, зайду после обеда.

— С каких это пор королеве приказывают подождать? — заметила я.

Когда он пришел, Анна его дружески приветствовала, отвела в нишу окна поговорить без помех. Я сидела близко и слышала весь разговор, но ни он, ни она, соблюдая приличия, не позволили себе повысить голос.

— Мне нужна помощь — справиться с Сеймурами, — начала Анна. — Нам необходимо избавиться от Джейн.

Он пожал плечами:

— Дорогая племянница, помнится, ты не всегда мне помогала. Совсем не так давно пыталась очернить меня перед королем. Не будешь королевой — значит, ты больше не Говард.

— Что бы там ни было, я останусь Болейн, останусь Говард, — прошептала она, касаясь подвески с золотой буквой „Б“ на шее.

— Уж чего-чего, а недостатка в говардовских девчонках у нас нет, — немедленно отозвался он. — У моей жены герцогини в ламбетском доме их не меньше дюжины, все твои кузины, все как на подбор красавицы, не хуже тебя, Марии или Мадж. Веселые, горячие. Когда он устанет от этой — ни рыба ни мясо, найдется ей на смену какая-нибудь говардовская девчонка.

— Но я королева, а не какая-нибудь там молоденькая фрейлина.

Он кивнул:

— Так позволь сделать тебе предложение. Если в апреле Георг получит орден Подвязки, я буду на твоей стороне. Добьешься награды для семьи — посмотрим, сможет ли семья прийти на помощь.

— Я могу его попросить, — раздумчиво сказала она.

— Попроси. Поможешь семье кое-чего достичь — и мы с тобой договоримся по-новому, будем защищать тебя от врагов. Но на этот раз тебе придется запомнить, кто твой хозяин.

Она закусила губу, сейчас не время выказывать неповиновение. Сделала дядюшке реверанс и опустила голову.

23 апреля король вручил орден Подвязки сэру Николасу Кэрью, другу Сеймуров. Георга обошли. Вечером на пиру в честь этого важного события дядюшка и сэр Джон Сеймур наслаждались теплой компанией, сидели за столом бок о бок, перед ними огромное блюдо с мясом.

На следующий день Джейн Сеймур — редкая гостья — заявилась в приемную королевы. Комната в кои-то веки гудела от обилия народа, позвали музыкантов, собрались танцевать. Короля не ждали, Анна пригласила его на партию в карты, но он холодно отказался, сославшись на срочные дела.

— Чем это он занимается? — спросила Анна Георга, когда тот вернулся с ответом.

— Не знаю. Разговаривает с епископами. И с лордами, по очереди со всеми.

— Обо мне?

Оба старательно избегали глядеть на Джейн, хотя та была в центре внимания — и не где-нибудь, а в приемной самой королевы.

— Не знаю, — угрюмо бросил брат. — Наверно, мне последнему скажут. Но он спросил, кто из придворных тебя посещает каждый день.

Анна глядела на него не мигая:

— Все, конечно. Я же королева.

— Кое-какие имена упомянуты особо, среди них Генрих и Франциск.

— Генрих Норрис здесь появляется каждый день ради прекрасных глаз Мадж, — рассмеялась Анна. И вправду, Генрих склонился за плечом у Мадж, готовый, когда она кончит петь, перевернуть нотную страницу. — Пойдите сюда, пожалуйста, сэр Генрих.