Мудрые, дома себе возводят,

Возле их благословенных нив

Дети резвые за стадом бродят.

А другим — жестокая любовь,

Горькие ответы и вопросы,

С желчью смешана, кричит их кровь,

Слух их жалят злобным звоном осы…

Н. Гумилев

Теперь, известив Гая обо всех своих невзгодах, я почуствовала себя гораздо лучше. Весь следующий день я, конечно, провалялась в палатке Кастора и его "адьютант" здорово скрашивал мои скучные часы. Я не привыкла вот так долго лежать и сидеть без дела, на меня наваливалась тоска, и потому я решила вернуться к своим записям, а точнее взять у Сергия интервью. Парень охотно мою идею поддержал, мы даже вместе составили список вопросов, на которые вместе же и ответили.

Вставать я пока даже особо не пыталась, Сергий приносил мне воду для мытья, всякие другие нужные вещи и еду. По мере того, как восстанавливалось мое тело, я начала снова смущаться, но юноша заверил меня, что рос в окружении трех старших сестер и отлично знает все особенности женской физиологии. Не то, чтобы он очень меня этим утешил, но… деваться-то все-равно некуда. Тем более Сергий был таким тактичным и деликатным, ухаживая за мной, что мне оставалось только вслух желать ему самую красивую и богатую невесту за его доброту и понимание женской природы.

К вечеру второго дня, что я провела посреди легиона я уже решила потихоньку выйти из палатки и осмотреться. Мы с Сергием даже прогулялись до рва, что за неделю был выкопан вокруг лагеря. Вокруг словно целое поселение развернулось, будто и не войско на привале, а отряд рабочих — все чего-то строят, копают, тащат бревна и камни. Муравейник, да и только…

А, если сказать по правде, здесь был не весь легион Каррона, а его часть, всего восемь манипулов. А в каждой манипуле — две центурии, то есть сотни. А всего в настоящем римском легионе — тридцать манипулов, это значит… Сергий, сколько солдат у нас получается… да-а, я тот еще счетовод — шесть тысяч солдат входит в один приличный римский легион! Надо запомнить на всякий случай. А каждой сотней человек командует центурион, я это уже знала, кажется. Как и то, что под началом трибуна Кастора находятся несколько манипул.

А слово «трибун» происходит от понятия «триба» — родовое племя римлян, а еще Кастор Орест носит ангустиклавий — тогу с узкой пурпурной каймой, потому что он из сословия всадников и это высший офицерский чин в войске, и в случае чего трибун может принять командование легионом на себя. Ой, как у них тут все интересно! Надо записать, пока не забыла…

Перед наступлением темноты в палатку вернулся и ее хозяин, Орест ночевал тут же, за перегородкой. Кастор был очень рад моему оживленному виду, и мы решили, что завтра я вполне смогу отправиться в город. Правда, трибун предлагал дождаться ответа от Каррона, но я отчего-то трусила и хотела поскорее оказаться у себя дома. Если уж нам и суждено еще раз встретиться с Гаем, пусть лучше это произойдет на моей территории.

Кастор меня не понимал, никто меня не понимал и Сергий тоже. В их представлении ничего плохого со мной не произошло, я была жива и почти здорова, я пробовала улыбаться и могла вести беседу. Если Гай, и правда, планировал жениться на мне, почему бы ему это не сделать?

Но меня грызли сомнения… Мне казалось, я в глаза ему не смогу смотреть от стыда, а если он начнет сердито меня расспрашивать, а если начнет упрекать…

Но спокойно расположиться на ночлег нам не удалось, хотя я уже пожелала своему «соседу» доброй ночи и прилегла на своей соломенной постельке, покрытой пушистой овчиной. Раздался какой-то шум у входа в нашу палатку, занавески в мои покои разлетелись, и во тьме раскатами грома прозвучал голос консула:

— Наталия, где ты?

У меня сердце в пятки ушло, мне показалось, что Гай специально приехал со мной поругаться и еще опозорить перед всеми людьми, как… даже не хочется говорить кого.

— Я здесь… надо света попросить…

Усевшись на своей лежанке, я обреченно ждала приговора всем своим грехам, явным и мнимым, но Гай вдруг опустился рядом со мной и задал всего один вопрос:

— Скажи мне, ты прежняя?

— Как это — прежняя?

— Ты все та же девушка, что однажды забралась на мою стену в саду?

— Вообще-то, это была общая стена, а не только твоя…

— Хвала Богам, ты все такая же, остальное не важно!

Он схватил меня в охапку и… я думала у меня сейчас косточки захрустят, так он меня стиснул. Пришлось терпеть, не в моих интересах сейчас было выражать какие-то ни было протесты.

— Гай… а у тебя все хорошо? Сражений больше не будет?

Сергий принес на нашу половину маленький светильник и тотчас удалился, опустив полог, создавая для нас некую иллюзию уединения. Гай чуть отстранил меня и теперь пристально смотрел мне в глаза, словно пытаясь разглядеть, что у меня на душе творится. Вопрос мой он, и вовсе, проигнорировал.

— Мне сказали — ты нездорова, тебя ранили?

— Нет. У меня обычное женское недомогание, что бывает раз в месяц. Скоро пройдет.

Гай помрачнел и тряхнул головой, словно прогоняя какие-то навязчивые мысли:

— Я не хочу мучить тебя расспросами, но мне нужно знать… Он тебе угрожал? Он причинял тебе боль?

Я на мгновение замялась, а потом постаралась ответить честно, хотя и расплывчато:

— Благодаря мне Дакос получил свободу, за это и меня отпустил.

Новые вопросы Гая привели меня в смятение:

— Он не трогал тебя? Не просил расплатиться за свою помощь?

И тогда я не сдержалась, воскликнула уже громко и раздраженно:

— Ты же сказал, что не будешь расспрашивать! Гай, я понимаю, что виновата, покинув город, но я же не нарочно полезла в их логово, я не думала, что нас захватят, я торопилась к тебе!

— Ты написала, что подвела меня, что это значит?

Ах, вот так! Он будет придираться к каждому слову, а потом просто встанет и уйдет, оставив меня с разбитым сердцем.

— Мне казалось, что ты не поверишь, обругаешь за эту поездку, будешь думать невесть что, а мне было так плохо, страшно, еще твои солдаты сказали, что я шпионка и меня надо допросить. Конечно, я тебя подвела, дала повод для сплетен. Зачем тебе жениться на девушке, что провела ночь в плену у беглых рабов, все в Риме начнут это обсуждать, а ты не захочешь стать центром скандала. Я все понимаю и прошу лишь об одном — верни меня в город, а там я буду жить тихонечко…

— Глупая женщина! Марс свидетель, какая же ты глупая женщина! Я ни за что тебя не оставлю и не переменю своего решения, как только все уляжется и ты станешь здорова — мы заключим союз. Неужели ты думала, что я откажусь от тебя теперь, когда ты рискуя жизнью, отправилась за мной следом, неужели я перестану тебя любить лишь потому, что тебя держали в плену. Я боялся только одного, что ты… изменишься. Но мои опасения были напрасны.

— Почему же я могла измениться?

Кажется, ответ давался консулу непросто, некоторое время он тщательно подбирал слова:

— Я видел женщину, что потеряла рассудок, после того как ее всю ночь насиловали легионеры.

— И ты это не остановил?!

— Она убила центуриона и заслужила свою кару.

— А за что же она его убила?

Каррон молчал… И тогда я сама заговорила:

— Послушай, Гай, меня никто не насиловал. Меня никто и пальцем не тронул, меня, верно, пощадили Боги, а точнее Богиня…

Я бы еще добавила «Фракийская», но, пожалуй, это дополнение было уже лишним. Да, я сказала неправду, я сказала Каррону то, что он желал бы сейчас услышать, и я не могла иначе. Ложь во спасение. Его и меня — нас. Хотя, такая ли уж это была ложь…

— Если ты мне не веришь, лучше сразу это скажи, я не хочу, чтобы ты злился тайком и считал меня грязной.

Ответ Гая просто лишил меня дара речи:

— Что бы ни случилось с тобой там, ты уже очистилась своей кровью. Я не вижу на тебе никакой вины и никогда ни в чем не упрекну. Но с этой минуты, женщина, ты будешь под моим присмотром, ибо ты дорога мне, как собственная жизнь. Ты и шагу от меня не сделаешь, без моего позволения и большой охраны.

Что это означает? Он и не собирается меня оставлять, он не бросит меня одну и мы снова сможем быть вместе. "Гай… ты меня воскресил. Ты подарил мне надежду!" Я схватила руку мужчины, что сидел рядом со мной, и прижала к губам. "Мой любимый генерал, да я сама не сделаю от тебя ни шагу, я готова на привязи за тобой ходить, пока не надоем!"

Возможно, какое-то время так и будет, пока он снова не станет мне доверять, а я перестану себя винить…

Обнявшись, мы долго сидели в тишине, будто заново привыкая друг к другу. Я прижала к своей щеке его ладонь и закрыла глаза. Было так хорошо. Потом Гай поднялся, сказав, что должен ненадолго выйти и отдать какие-то приказы на завтра… Мне показалось, он хочет остаться один и еще раз все для себя обдумать. Между нами оставалась какая-то недоговоренность, какая-то незримая стена из тумана, наподобие того, что окутывал меня на том жутком поле с мертвецами.

Какой теперь сон, я ждала Гая, уже начиная волноваться заново, и так же подскочила, когда он вернулся в мою часть палатки, стал расстегивать пояс, снял одежду и прилег рядом со мной.

— Ну, вот… теперь от меня не пахнет лошадью и дымом костров, я чистый для тебя.

Эти простые слова расстрогали меня едва ли не до слез.

— Гай…

Я снова не могла говорить, просто прижалась к нему сильнее и потерлась лицом о влажную грудь.

— На тебе еще сохранился аромат розового масла, которым я тебя натирала в нашу последнюю ночь. Я его чувствую и сейчас…

— Быть того не может, ты, верно, шутишь со мной?

— Я хочу в это верить.

— Мы всегда верим в то, что нам больше нравится. Так легче жить.

Я замерла, пытаясь глубже вникнуть в тайный смысл его фразы, потом рассеянно погладила грудь мужчины, обвела пальцем горошины его сосков, опустила руку ниже…