Итак, она проигрывает. Он возьмет верх, а первый бой что-то да значит.

Но кресло рванулось вперед с такой силой, что он невольно отдернул руки и чуть не потерял равновесие. С трудом выпрямившись, Ранд завертел головой, озираясь по сторонам.

Гарт шел чуть поодаль, все еще слегка озадаченный, но в глубине души явно довольный таким неожиданным поворотом событий.

— Погуляй немного, Ранд, — примиряюще сказал он брату. — Не понимаю, как я сам до этого не додумался.

— Благодарю вас за поддержку, ваша милость. — И Силван покатила своего подопечного вперед.

— Но, ваша милость, лорд Ранд вовсе не желает гулять на свежем воздухе.

Голос Джаспера прозвучал испуганно, встревожено, и это еще больше разозлило Ранда преданный слуга, деливший с ним все тяготы войны, готовый по его приказу идти в самое пекло битвы, — кто он теперь? Заботливая нянюшка, которая ворчит на своего питомца и обращается с ним как с несмышленышем. Чего это ради Джаспер решает, что он желает и чего не желает?

И вообще, какого черта всякий норовит вмешаться в его жизнь? Мало было дорогих родственничков, теперь эта сиделка-недоросток туда же. Тело ее уже не давило на спину, но Ранд знал, что никуда она не делась, тем более что коляска упрямо двигалась вперед. Вперед, вперед. Вот угол обогнули, вот он уже въезжает в главный холл. Прислуга, разумеется, начеку — почему бы не поглазеть на беспомощного хозяина. Приличия, однако, соблюдаются — слуги выглядывают из уголков, из укромных местечек, вышколенность свою показывая. А вот родня откровенно любопытствует: вся семейка собралась в холле. Как один человек.

— Гарт, милый. Ранд, милый. О, мои милые, — растерянно лепетала мать, переводя тревожный взгляд с одного на другого и тщетно пытаясь улыбнуться.

— Очень рад тебя видеть! — Голос Джеймса звучал сердечно и ободряюще. С тех пор как Ранд вернулся домой после войны, Джеймс иначе с ним и не разговаривал: только сердечность и сочувствие — к нему, ни на что не годному калеке. Хотя порой Ранд ловил в его взгляде что-то иное — обиду? Разочарование? — но Джеймс сразу же старательно отводил глаза. Да и не было у Ранда особой охоты разбираться в тонких чувствованиях кузена — своих забот хватало.

— Ранд. — Вот тетя Адела говорила подобающим тоном. Благовоспитанные леди, будь они хоть трижды возмущены поведением своих племянников, голоса не повышают. — Прикройся. Совсем стыд потерял!

Гневные речи старой леди сладкой музыкой прозвучали в ушах Ранда. Теперь, по несчастном своем возвращении под отчий кров, ничто его так не развлекало, как поддразнивание тетушки Аделы. Когда она оскорблялась, а еще лучше, ужасалась его выходкам, это хоть немного возвращало ему душевное равновесие. Вот и теперь он только нагловато ухмыльнулся.

— А, да что с тобой говорить, — сокрушенно махнула она рукой. — Но ты хотя бы госпожи Кловер Доналд постеснялся. Ей-то с ее благочестием каково на тебя смотреть. Она потрясена.

И верно, за спинами присутствующих Ранд приметил супругу местного священника, хотя разглядеть ее было не так-то просто. Его преподобие взял себе в жены этакую мышку, до того робкую, что теперь она лишь изредка осмеливалась украдкой глянуть на кресло-коляску.

— Пусть полюбуется. Когда еще ей представится такой замечательный случай. А годы-то идут, — благодушно парировал атаку Ранд и помахал рукой жене викария.

— Привет, радость моя.

Его преподобие Брадли Доналд, высокий, белокурый, весь в черном, весьма ревностно охранял своих прихожан от соблазна, особенно если дело касалось его супруги. Метнувшись к ней, он приложил к ее глазам свою настырную длань, дабы не узрела невинная душа непотребного зрелища, сам же возгласил:

— Какой стыд!

Ранд позволил себе расслабиться, когда коляска миновала, наконец, столпившихся близких.

Ну что ж, представление, можно считать, удалось.

Тут он увидел Джаспера. Тот по стойке «смирно» вытянулся у широко распахнутой двери. Рот крепко сжат. Боже правый, он что же, действительно выбирается из дому?

Он, так любивший бродить пешком и скакать верхом, выехал теперь в кресле на колесах. Да еще против своей воли. Как тварь жалкая, червь беззащитный, с которым всякий может творить, что ему заблагорассудится.

И это он, без труда бравший верх над любым из своих братьев. Он из всех троих был самым ловким, самым быстрым, самым неутомимым. Это на него семейство возлагало все свои упования. А нынче он покидает дом в инвалидной коляске, и любой волен насмехаться над его немощью.

— Прошу вас не надо — промычал он, сжимая ручки кресла.

Резкий порыв ветра и яркий солнечный блеск заставили Ранда мгновенно зажмуриться, и он посидел так, привыкая к новым ощущениям. Лучи приятно ласкали кожу. Две гончие, лениво гревшиеся у порога, вскочили на ноги и подбежали к инвалидной коляске, чтобы обнюхать его ладони. Ласково трепать собачьи морды — еще одна давно забытая радость: в дом-то псов не пускали.

А в самом деле, плохо разве посидеть ему тут, на террасе? Чужих здесь не бывает, а если и придет кто, чего он будет стесняться в собственном доме.

— Будьте добры, принесите мои вещи для выхода, — приказала женщина чего-то ожидавшим слугам. — А потом спустите это кресло по ступенькам вниз.

Ранд огляделся по сторонам и убедился, что на террасе имеется только одно кресло — его.

— Что за дьявольщина у вас на уме? — сварливо поинтересовался он у сиделки.

— Полагаю, мы немного погуляем. — Она взяла свой капор из рук горничной. — Мне не терпится увидеть Атлантику. Гарт и глазом не моргнул. Она вела себя так, словно Ранд только тем и занимался, что изо дня в день раскатывал в своей коляске по окрестностям, выставляя напоказ всю свою беспомощность — пусть каждый, кому только придет охота, вволю наглядится на него и всласть посмеется над его бессилием. Да, предал его возлюбленный братец. «Вот и Джасперу кивает: „Снесите его вниз“.

Ранд ожидал, что Джаспер опять воспротивится, но у денщика оказалось достаточно почтения к герцогу Клэрмонтскому.

Махнув двум лакеям, Джаспер распорядился:

— Каждый хватается за свое колесо. А я за подножку возьмусь.

Ранд сбил его с ног взмахом кулака.

Джаспер осел на каменные плиты. Ранд еще раз ударил, уже не глядя, просто ткнул кулаком куда придется. Разъярился он не на шутку, молотил кулаками направо и налево. А когда пришел в себя, то увидел, что Джаспер держится за разбитый рот, а оба лакея жмутся поодаль, не смея подойти.

Отняв ладонь от лица, Джаспер некоторое время тупо рассматривал ее. Вся рука была в крови. Потом он выплюнул два передних зуба.

— Да, лорд Ранд, карающая десница у вас осталась цела.

— Попробуешь только притронуться ко мне еще раз, убедишься, что у меня и левая работает.

Джаспер укоризненно зашевелил вздувшимися губами.

— Но, лорд Ранд, должен же я исполнить то, что мне положено.

Ранд весь побагровел от бешенства.

— Тебе положено слушаться меня.

Силван натягивала перчатки.

— Вы ведете себя, как взбесившийся пес.

— А вы — стерва.

На террасе воцарилось молчание. Ветер что-то заунывно пел, собаки старательно вылизывали себя, а вот все остальное погрузилось в какую-то тягостную тишину.

Оставшийся у двери Гарт только тяжело вздохнул.

— Ох, Ранд. Ну что нам с тобой делать?

Ранд любил своего брата. И знал, что Гарт всем сердцем желает ему только самого хорошего, но Гарт не понимал — и вообразить себе не мог — отчаяния и безысходности, мучивших Ранда.

Ведь все это буйство, все эти нелепые выходки, оскорбления и издевательства были не чем иным, как жалкой попыткой подняться над своим бессилием. Но ведь в конечном счете унижал-то он себя самого, хотя никакая сила на свете не заставила бы его в этом признаться.

И Ранд угрюмо буркнул:

— Стерва и есть. Если не похуже еще.

— Меня и не так еще называли. — Сиделка невозмутимо поправляла свою мантилью. — И мужчины достойнее вас этим грешили. Неужто нет на нее никакой управы?

Джаспер нагнулся и взялся за подножку кресла-коляски, а убедившись, что Ранд сидит смирно и больше ничего не вытворяет, кивнул обоим лакеям. Молча они спустили коляску по лестнице, потом провезли по подъездной дорожке и выкатили на тропу, ведущую к морю.

— Вон туда и поезжайте, мисс. — Джаспер хмуро — не нравилось ему все это — показал на мазок голубой краски, просвечивавший за деревьями. — Дорожка эта совсем хорошая, значит, хлопот у вас не будет. Вы только слишком близко к морю не заезжайте, там песок. А то намучаетесь, когда назад лорда Ранда повезете.

Она встала на свое место за спиной коляски.

— Спасибо, Джаспер.

— Брата моего вы уже околдовали, — резко заметил Ранд. — Но на меня ваши чары не подействуют, будьте уверены.

— Не уверена, стоит ли на это тратить силы. — Она рывком толкнула кресло вперед, а потом уверенно, чего, казалось бы, нельзя было ожидать от такого хрупкого создания, покатила его по тропе.

Из рода в род, из поколения в поколение сменявшие друг друга герцоги Клэрмонтские и их домочадцы скакали верхом по этой дорожке. Копыта их коней выбили глубокую борозду, пересекавшую ровный лужок, поросший яркими, свежераспустившимися пионами. Кресло было шире этой неровной колеи, так что колеса его катились по краям тропы, иногда соскальзывая в глубь ее, и инвалидная коляска то и дело подскакивала. Нельзя сказать, что пассажиру это было по вкусу, но Ранд ощущал угрюмое торжество: его опекунша тоже мучилась.

В чем, в чем, а в выдержке ей не откажешь. В самом деле, в сиделки она точно годится, умеет обращаться с пациентом так бесстрастно. И при этом — он попытался подобрать подходящее слово — так бесшабашно, что ли. Наверное, из тех ловкачек, которые с милой улыбкой подают лекарства своим подопечным, а сами потихоньку спаивают их, а если больной — денежный, то не брезгуют и лечь под него.

Жалко, но с ним она вряд ли станет путаться. Многое бы он дал, чтобы увидать, каким оно станет, это чистенькое личико, на подушке в его постели. Уж тогда бы он показал, кому положено командовать.