Той ночью я никак не могла уснуть от беспокойства. Я никогда не ездила дальше Корнуолла, где побывала с Люси и ее родителями одним замечательным летом. Я всегда мечтала повидать мир, но не при таких же обстоятельствах! Разумеется, я буду слишком переживать из-за Джонатана, чтобы уделять внимание окрестностям.

Наутро в моих глазах стояли слезы, когда я прощалась с миссис Вестенра в ожидании экипажа. Я боялась, что нам не суждено больше встретиться.

— Очень благодарна вам за помощь. — Я ласково обняла ее. — Вы всегда были очень добры ко мне. Я буду скучать по вам.

— Ты будешь слишком занята и счастлива, чтобы этим заниматься. — Миссис Вестенра с любовью улыбнулась. — А теперь поезжай к своему будущему мужу. Поцелуй его за меня.

С Люси мы попрощались на вокзале Уитби, искренне обещая почаще писать и делиться всеми новостями.

— Позаботься о себе, дорогая, — попросила я, когда мы обнимались и целовались. — Я знаю, что ты притворяешься здоровой ради матери, но, если тебе не полегчает до завтра, пообещай, что обратишься к врачу.

— Обещаю. Передай мои наилучшие пожелания Джонатану. Вели, чтобы поскорей выздоравливал.

— Хорошо. Поцелуй за меня Артура. Люблю тебя! — Я снова обняла ее перед тем, как сесть в поезд.

— Я тоже люблю тебя. — Люси послала мне воздушный поцелуй. — До свидания!

Подруга стояла на платформе еще долго, хотя я уже села у окна. Она махала мне рукой, корчила рожицы и ослепительно улыбалась, пока поезд не покинул перрон.


Северо-Восточная железная дорога доставила меня в Скарборо, где я пересела на поезд до Кингстон-апон-Халла. Там я ступила на борт корабля, направляющегося в Германию. Я впервые пересекала океан и поначалу нашла это весьма волнующим. Пароход, который готовится к отплытию, — поистине веселое место! На палубе толпились пассажиры, мужчины и женщины. Многие были разодеты в дорогие плащи, шляпки с цветами и темные шелковые платья, слишком изысканные для подобных обстоятельств.

Когда судно покидало гавань, я стояла у перил, наслаждаясь прикосновением свежего морского бриза к щекам и видом вздымающихся волн канала. Но как только мы вышли в открытое море, я поддалась морской болезни и поспешно спустилась в каюту.

Я понимала, что обед, ужин и завтрак подают наверху, но мне было не до еды. Остаток путешествия я провела внизу. С течением дня и ночи и усилением качки мне становилось все хуже. Переход длиной в триста семьдесят миль от порта до порта казался бесконечным, в ушах стояли стоны других пассажиров и лихорадочные мольбы о благополучном достижении берега.

Наконец на нас снизошел покой, и я услышала столь долгожданные слова стюардессы:

— Мы в порту.

Мы высадились в Гамбурге. Остальное путешествие я почти не запомнила, не считая того, что оно оказалось долгим и утомительным, требовало частой смены поездов. Я услышала по пути множество чужих языков. Время от времени мне удавалось поспать пару часов, но на ночь я нигде не останавливалась, полная решимости добраться до Джонатана как можно скорее и дешевле. За окнами мелькала прелестная сельская местность и весьма любопытные городки. По мере продвижения на восток их названия становились все более длинными и труднопроизносимыми.

Пока я дремала на скамье, мои мысли в основном занимала тревога о Джонатане. Меня беспокоило и кое-что другое. Я невольно сожалела о своем грубом расставании с мистером Вагнером. Он казался таким изумленным и расстроенным, когда я попрощалась с ним. Прекрасно сознавая, что наше общение необходимо прекратить, я все же надеялась, что выпадет возможность поблагодарить его… за дружбу, выразить свои наилучшие пожелания крепкого здоровья и счастья в тот день, когда мне придется покинуть Уитби. Вместо этого я уехала, так и не повидав его. Не зная, где он проживает, я даже не смогла известить его о своих намерениях.

«Все к лучшему, — сказала я себе, уплывая в сон под мягкое покачивание вагона. — Ты едешь к Джонатану, человеку, которого любишь, и собираешься за него замуж. Он нуждается в тебе. Теперь ты должна думать только о нем».


Во время этой бесконечной поездки мне приснился яркий сон, который я никогда не забуду.

Он начался на редкость чудесно. Я находилась в комнате невесты в какой-то незнакомой церкви в день своей свадьбы. Люси, особенно прелестная в светло-голубом шелковом платье подружки невесты, помогала мне одеваться. Я стояла перед зеркалом и с изумлением глядела на свое отражение.

— Мина, ты просто ослепительна! — восхитилась Люси.

Я действительно смотрелась великолепно. Волосы убраны в изящную прическу и заколоты жемчужными шпильками. Роскошное свадебное платье из белоснежного шелка с великолепными пышными рукавами, высокими, расшитыми бисером манжетами и облегающим корсажем, украшенным белым кружевом и бисером.

— Я же говорила, что белый — твой цвет, — Люси триумфально улыбнулась.

Три другие мои лучшие школьные приятельницы в одинаковых платьях подружек невесты хлопотали вокруг, чтобы убедиться, что все готово и на месте.

Миссис Вестенра сняла жемчужное ожерелье, которое всегда обвивало ее шею, протянула его мне, улыбнулась и сказала:

— Надень сегодня, дорогая, на удачу. Я примерила это украшение в день собственной свадьбы много лет назад, и мы с Эдвардом были очень счастливы.

Я с благодарностью приняла жемчуг.

— Пора! — воскликнула Люси, поцеловала меня в щеку и вместе с другими девушками накинула мне на голову и лицо длинную полупрозрачную фату.

Наша подруга Кейт Рид, которую я знала и любила с первого дня в школе, вложила мне в руки душистый букет флердоранжа.

— Иди, милая, и стань супругой! — радостно сказала она.

Я вошла в церковь — грандиозный, величественный дом собраний — и услышала музыку. Мистер Хокинс, бывший мне почти отцом, ждал у двери. На морщинистом лице сияла теплая улыбка. Я собиралась принять его руку и пройти во главе процессии подружек невесты к алтарю, но внезапно меня пронзила смелая мысль: зачем следовать традиции? Разве я не современная, эмансипированная женщина? Почему бы не положить начало новому обычаю?

Повернувшись к Люси и подружкам, я тихо сказала:

— Девочки, идите вперед. Я войду последней, вслед за вами.

Люси удивленно распахнула глаза и прошептала:

— Чудесная мысль, Мина! Ты торжественно войдешь последней и привлечешь все внимание к себе. Пожалуй, я поступлю так же на собственной свадьбе.

Люси и остальные девушки пошли по проходу первыми, пара за парой. Следуя за ними под руку с мистером Хокинсом, я испытала прилив счастья. Сквозь почти прозрачную фату я видела всех своих любимых бывших учениц и коллег-учительниц, которые улыбались и вытягивали шеи, чтобы посмотреть на меня. Милая мать Джонатана, умершая год назад, сидела среди собравшихся, что искренне обрадовало меня и ничуть не показалось странным. Священник стоял у алтаря, украшенного огромными букетами цветов. Джонатан ждал рядом с ним вместе с шафером. Удивительно, но это был Артур Холмвуд, жених Люси, с которым Джонатан встречался только раз. Оба выглядели высокими и щеголеватыми в темно-синих визитках и светло-серых брюках, с аккуратно причесанными волосами и серьезными лицами.

По знаку священника мистер Хокинс передал меня Джонатану. Я взяла его под руку, и мы встали на колени у алтарной преграды. Священник приступил к церемонии. Сперва он быстро заговорил на незнакомом языке, затем внезапно перешел на английский, напомнил о Судном дне, «когда все тайны сердца будут открыты», и спросил, не возражает ли кто-нибудь против нашего союза.

К своему смятению, я услышала знакомый низкий голос:

— Я возражаю.

Собравшиеся хором ахнули. Я обернулась и увидела мистера Вагнера, стоящего в нескольких ярдах от нас посередине прохода.

— Что вы имеете в виду, сэр? — воскликнул Джонатан. — Кто вы такой?

Мистер Вагнер ринулся ко мне и откинул фату.

— Ты не можешь выйти за него, — властно произнес он. — Ты — моя.

Я проснулась, как всегда, рывком, задыхаясь, ошеломленная внезапным переходом из одной яркой реальности в другую. Я дрожала так сильно и настолько перепугалась, что не смогла уснуть ни в ту ночь, ни на следующий день. На вокзал Будапешта я прибыла совершенно обессиленной, так что лишь мельком замечала старинные здания, пока экипаж вез меня из города в окрестные холмы.


Больница Святого Иосифа и Девы Марии оказалась массивной старой постройкой, окруженной обширными угодьями. Мне не сразу удалось изложить свое дело пожилой монахине за стойкой регистрации, не знавшей ни слова по-английски. Наконец она жестами попросила написать мое имя на листке бумаги, исчезла на несколько минут и воротилась с невысокой коренастой сиделкой в накрахмаленном черном одеянии.

Та бросилась ко мне, схватила за руки и с ужасным акцентом воскликнула по-английски:

— Мисс Мюррей! Наконец-то! Я так рада, что вы приехали. Я сестра Агата, которая вам писала. Я получила вашу телеграмму, и мистер Харкер ждет вас.

Она переговорила с администратором на родном наречии — вероятно, распорядилась насчет моего багажа — и поманила меня за собой.

— Меня назначили ухаживать за вашим бедным женихом, потому что я говорю по-английски, — сообщила сестра Агата, ведя меня сквозь тяжелые деревянные двери на широкую каменную лестницу и вверх по двум долгим пролетам. — Моя мать была из Лондона, и я провела там часть детства, отчего питаю естественную склонность к вашим землякам. Мистер Харкер рассказал мне о вас. Он говорил, что вы скоро станете его женой. Могу лишь благословить вас обоих! Этот милый и благородный человек завоевал наши сердца.

— Как он, сестра? — тревожно спросила я, пока мы шли. — Вы писали, что Джонатан испытал некое ужасное потрясение. Он идет на поправку?