— Зачем же я стану уходить отсюда? Этот прелестный уголок, огороженный высокой стеной, — самое подходящее место для наших встреч. Вам нечего опасаться, что кто-то увидит вас здесь наедине с мужчиной. — И Симон лукаво усмехнулся, наслаждаясь гневом и замешательством своей очаровательной собеседницы.

— Но я сама не желаю видеть вас здесь! Убирайтесь!

— Тише принцесса! Ведь нас могут услышать, и это повредит вашей репутации. — Он растянулся на траве у ее ног, и Элинор почувствовала, как сердце ее забилось быстрее, а к щекам прилила краска. Она пыталась смотреть в сторону, но взор ее то и дело возвращался к темноволосому великану, который расположился так близко от нее, что она чувствовала жар его мускулистого тела. Лучи закатного солнца, пробивавшиеся сквозь густую листву плакучей ивы, золотили завитки его темных волос, а черные глаза, обращенные к ней, искрились насмешливым торжеством.

— Почему вы солгали мне, что вас зовут Кэтрин? — нарушил он воцарившееся молчание.

— Это мое второе имя.

— Мне больше нравится первое.

— Оно проклято!

— Не говорите так, принцесса! Имя Элинор дано вам в честь великой королевы, супруги великого короля Генриха II, перед которым я преклоняюсь! И я буду называть вас

этим именем, пока вы не привыкнете к нему и не полюбите его. А имя Кэт… Оно вам и вправду так нравится? Что ж, я стану звать вас Кэт, Кэти, когда мы предадимся любовным играм…

Хлоп! — и Элинор наотмашь ударила его по лицу. Она замахнулась для второго удара, но Симон удержал ее руку за запястье.

— Хватит, хватит с меня! — шутя взмолился он. — Разговор об этом мы оставим на потом. Позвольте поинтересоваться, что это у вас за книга? — И он привстал с травы, потирая щеку.

— Она написана на гаэльском.

— Я учила его по настоянию Уильяма, — холодно ответила Элинор.

— Я тоже хочу выучить его, принцесса. Скажите что-нибудь по-гаэльски.

— Сим… — проговорила она, опуская ресницы.

— Так звучит на этом кельтском наречии мое имя?

Она молча кивнула.

— Одолжите мне эту книжку, и я тотчас же начну по ней учиться!

— Вам потребуются годы, чтобы овладеть этим языком!

— Хотите пари? В следующую нашу встречу я заговорю с вами на нем!

— Это невозможно!

— А в награду потребую от вас поцелуй!

— Никакого следующего раза не будет!

— Будет, Элинор! — Он склонился над ней, пронзая ее пламенным взглядом своих агатово-черных глаз. — Так вы принимаете условия пари?

— Только не в губы! — едва слышно прошептала Элинор.

Симон расхохотался, откинув голову назад.

— Послушайте, ведь я собираюсь принять постриг. Прошу вас, Симон, не ищите больше встреч со мной! Так, право же, будет лучше для нас обоих.

— Что за глупости вы говорите, Элинор! Если вы так дорожите памятью Уильяма, то знайте: он перевернется в гробу в тот самый день и час, когда вы решитесь заживо похоронить себя в обители!

— Но как иначе я смогу искупить свою вину перед ним? Ведь это из-за меня он погиб, не достигнув преклонных лет!

— Глупости! Я докажу вам, Элинор, что вашего мужа убили его враги и что от любовных объятий не умирают!

— В своем ли вы уме, де Монтфорт? Кто мог осмелиться на такое?

— Вот это нам с вами еще предстоит выяснить. Не отчаивайтесь, Элинор. Я помогу вам. Прощайте! Я с нетерпением буду ждать минуты, когда мы с вами назовем друг друга «Кэт» и «Сим»! — И, увернувшись от пощечины, он выхватил книгу из рук Элинор, пробежал по

лужайке, перемахнул через высокую стену и скрылся из виду.

Элинор еще долго сидела на скамье, подперев голову руками, и размышляла о словах де Монтфорта. Неужели он сказал правду? Что, если она и в самом деле неповинна в смерти Уильяма? Но где и как искать его убийцу? Лишь когда сумерки сменила непроглядная тьма, Элинор поднялась со скамьи и направилась к дому.

Несколькими днями позже Элинор, как всегда, поднялась в свою спальню, находившуюся в высокой башне Короля Джона, омыла лицо и руки розовой водой, сняла с помощью служанки черное бархатное платье и, облачившись в ночную рубаху, откинула полог кровати — на широком ложе расположился Симон де Монтфорт. Он насмешливо взглянул на графиню Пембрук. Его белоснежные зубы блеснули в улыбке.

— О, проклятье! — вырвалось у Элинор.

— Недурно для монахини! — И улыбка Симона стала еще шире.

— Я сейчас позову на помощь слуг! — прошипела она.

— Вы не сделаете ничего подобного! Ведь под угрозой окажется ваша, а не моя репутация!

— Как вам удалось пробраться сюда? Он молча указал ей на узкое окно.

— Чего вы хотите от меня? — с мольбой воскликнула она.

Симон окинул выразительным взглядом стройные очертания ее фигуры, отчетливо вырисовывавшиеся под тонкой тканью рубахи. Элинор вспыхнула и отвела глаза. Засунув руку за пазуху, он вытащил оттуда двух крошечных совят:

— Я хочу поручить вашим заботам этих сироток. Ведь вы любите птиц, Элинор?

Она вытряхнула свои драгоценные уборы из резной ажурной шкатулки и посадила туда птенцов.

— Я назову их Руфф и Труфф, — прошептала Элинор, погладив совят по головам.

— Я знал, что вы будете добры и милосердны к ним.

— К ним — да, но не к вам, Монтфорт. Убирайтесь отсюда немедленно.

Тяжело вздохнув, он поднялся с кровати и направился к двери.

— Нет, не сюда! — воскликнула Элинор и преградила ему путь.

Симон кивнул и, снова пошарив за пазухой, вынул оттуда книгу в кожаном переплете.

— Я выполнил условия нашего пари, Элинор! — И он отчетливо произнес несколько фраз на гаэльском языке.

Элинор обмерла от страха. Граф Лестер явился за ее поцелуем!

— Я не дам вам его! — едва слышно прошептала она.

— Я сам его возьму!

Элинор почувствовала, что попала в западню. Ей надо было как можно скорее выпроводить его отсюда, но ведь он не уйдет, пока не получит того, за чем пришел! Она зажмурилась и подставила ему свою заалевшую от смущения щеку:

— Вот сюда!

Его могучие руки охватили ее узкие, покатые плечи, и горячие губы Симона вдруг приникли к ложбинке меж ее полуобнаженных грудей.

— Что вы делаете? — возмутилась она, пытаясь оттолкнуть его.

— Вы ведь сказали мне тогда в саду: «Только не в губы!» — и я поцеловал вас в сердце!

Симон с радостью наблюдал, как лицо и шея Элинор покрылись краской, как заблестели ее синие глаза. Он улыбнулся ей победоносной улыбкой и, прошептав:

— Спокойной ночи, о моя Элинор! — выскользнул в окно.

Граф Лестер твердо решил, что рано или поздно Элинор станет его женой. После их первой встречи в лесу он непрестанно грезил о ней. Она представала перед ним то в строгих монашеских одеяниях, то во всей прелести своей наготы. Никогда еще страсть к женщине не овладевала им с такой силой. Препятствия, которые стояли на пути столь вожделенного союза, лишь укрепляли его решимость добиваться ответной любви Элинор. Он сумеет победить и ее детскую, целомудренную привязанность к покойному Уильяму, и ее стремление оградиться от соблазнов мирской жизни стенами обители Святой Девы. Труднее всего будет добиться снятия с нее добровольно принятых обетов целомудрия и вечного вдовства. Но на свете нет ничего невозможного! Сумел же его кумир Генрих II отнять Элинор Аквитанскую у законного мужа! Симон решил последовать его примеру и прежде всего добиться близости с графиней Пембрук.

22

В пятницу, посетив больных и раздав милостыню бедным, Элинор, облаченная в белоснежные монашеские одеяния, направилась к монастырю Святой Девы вместе с матерью-настоятельницей. Ей предстояло провести ночь в монашеской келье — маленькой каморке без окон. Принцесса собиралась молиться об упокоении души Уильяма Маршала и просить у Бога совета о своей дальнейшей судьбе.

— Надеюсь, что после этой ночи, проведенной под сенью обители в молитвах и благочестивых размышлениях, вы решитесь наконец, дитя мое, произнести слова священного обета! — напутствовала ее настоятельница, благословляя на сон грядущий и осеняя крестным знамением.

Элинор прошла длинным узким коридором и затворилась в предназначенной для нее келье. Она склонила колени перед образом Пречистой Девы и несколько часов кряду шептала слова молитв. Перед ее мысленным взором пронеслись все события ее недолгой жизни. Она снова видела перед собой Уильяма, слышала его голос, она видела себя то в Виндзорском дворце, то среди равнин и холмов Уэльса. Эти воспоминания наполнили ее душу грустью об утраченном счастье. Она знала, что никогда не забудет так рано ушедшего от нее Маршала, не изменит его памяти. Но неужели для того, чтобы не нарушать принятых на себя обетов, ей необходимо навек отказаться от мирской жизни с ее бедами и радостями? Кто мог ответить ей на этот вопрос, так давно мучивший ее?

Внезапно ей почудилось, что в дверь кельи кто-то тихонько постучал.

— Кто там? — спросила она.

— Сим.

Элинор распахнула дверь, решив, что стала жертвой обмана чувств, но в то же мгновение Симон вошел в келью и положил ладони ей на плечи.

— Как… как вам удалось пробраться сюда?

— Я еще с вечера перелез через монастырскую стену и притаился в кустах у трапезной. А когда стемнело, прокрался к вашей келье.

— Как вы осмелились нарушить мой покой и уединение здесь, в святой обители?

— Я хочу помешать вам сделать непоправимый шаг, Элинор. Вы не должны становиться монахиней.

— Мы не должны разговаривать! Ведь, если кто-нибудь пройдет по двору и услышит нас, я погибла!

— Вы правы. Зато мы можем воспользоваться другими чувствами, дарованными нам Творцом, — обонянием, осязанием друг друга. — Он провел ладонью по ее спине. — Они вполне заменят нам зрение и слух, ведь ваша свеча догорает и скоро мы окажемся в кромешной тьме.

Симон силой усадил ее, онемевшую от испуга, на узкую кровать и сам присел рядом. Элинор была полна решимости закричать, если бы он попытался овладеть ею. Пусть все сбегутся на этот крик, пусть она навеки опозорит себя— это все же лучше, чем позволить Симону де Монтфорту надругаться над ней.