Голубые глаза, полуприкрытые морщинистыми веками, с мольбой обратились к Симону. В сознании де Монтфорта молнией пронеслась мысль, что жизнь старика висит на волоске, что стоит ему отпустить поводья, и Ранульф будет мертв, а значит, мечта его жизни осуществится. Но Симон лишь тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и сказал себе, что никогда не запятнает свою честь столь трусливым и подлым поступком. Он рано или поздно вернет себе все, что по праву принадлежит ему, но сделает это честно, в открытую. Монтфорт легко соскочил с коня, подхватил тщедушного старика и усадил его в свое седло. Французы, которые успели к этому времени опомниться и принялись снова окружать графа Честера, были безжалостно заколоты копьями Гая и Рольфа и зарублены топором Симона. На все это им потребовалось лишь несколько секунд.
Симон приказал оруженосцам вынести раненого графа с поля боя. Прежде чем они скрылись из виду, Честер прокричал:
— Вы спасли мою жизнь! Я ваш должник навеки!
Симон, потрясая в воздухе мечом, крикнул ему в ответ во всю мощь своих легких:
— Я — законный граф Лестер! Верните мне мой титул и мои владения, на большее я не претендую! — И, повернув своего могучего коня, он помчался в самую гущу сражения.
В сумерках, когда битва закончилась и над поверженными виноградниками раздавались лишь стоны раненых и ржание коней, Симон де Монтфорт подошел к Маршалу, который нес на руках раненого или убитого бойца, судя по изящным латам принадлежавшего к знатной фамилии. Приблизившись к Маршалу, Симон бережно принял из его рук тяжелую ношу.
— Боюсь, наша помощь запоздала. Бедняга уже коченеет. — И Симон опустил недвижимое тело на траву. Из шеи ирландского рыцаря, там, где курчавились его светлые волосы, торчала английская стрела.
— Кто он такой? — сдвинув брови, спросил Симон.
— Гилберт де Клер, — ответил Маршал, проглотив комок в горле. — Он… муж моей сестры. — И, наклонившись над убитым, он осторожно извлек стрелу из его тела.
— У него были враги среди английских рыцарей? — мрачно спросил Симон.
— Я не знаю. Надеюсь, это произошло случайно.
Маршал и Монтфорт с трудом заставили себя подчиниться приказу короля, велевшего им вернуться в Гасконь. Они хорошо знали, что стоило им отступить, и завоеванная территория оказалась бы в руках Людовика. Более того, англичане, валлийцы и ирландцы не могли смириться с мыслью об этом вынужденном отступлении.
Прибыв в ставку короля, они застали его величество в мрачном и капризном расположении духа: Генрих страдал несварением желудка.
— Эта кампания была обречена на поражение еще до ее начала, — плаксивым тоном произнес Генрих. Он был угнетен исходом этой войны и явно искал козла отпущения, на котором можно было бы выместить злобу и разочарование. И многие уста в эти дни нашептывали ему одно и то же имя, имя Губерта де Бурга. Генрих поднял глаза на Маршала.
— Ну что ж, вы можете торжествовать, — кисло произнес он. — Ведь вы, как и Губерт, высказывались против этой войны. Ваш отец должен был потребовать голову Людовика, когда подписывал условия перемирия между Францией и Англией.
Уильям гордо выпрямился. Он не впервые сталкивался с неблагодарностью Генриха, но ему было невыносимо слышать несправедливые упреки в адрес покойного отца из уст этого никчемного монарха. Он сжал рукоятку меча с такой силой, что костяшки его пальцев побелели. Де Монтфорт восхитился его умением не выказывать своих чувств.
— Вы недужны, сир, вам надо поскорей вернуться домой и приступить к лечению.
Генрих кивнул, и мысли его немедленно приняли другое направление.
— Да, вы правы, Монтфорт, я и в самом деле чувствую себя прескверно. Но я решил отправить вас и Ричарда первыми, чтобы вы утихомирили недовольство баронов. Они ведь будут страшно раздосадованы тем, что все их деньги потрачены впустую, что мы не вернули себе ни акра французской земли.
Симон де Монтфорт едва не расхохотался. Ведь в этой кампании он с горсткой воинов отвоевал для бездарного Генриха Бретань и был близок к тому, чтобы вернуть Аквитанию во владения английской короны! Эти земли принадлежали бы сейчас Генриху, если бы он не мешал военачальникам своими нелепыми приказами.
— Предоставьте свою армию в мое распоряжение, сир. Я уверен, что смогу победить Людовика. Ведь за всю мою жизнь я еще не знал поражений.
— Сегодня утром у меня побывал Честер. Не знаю, как вам это удалось, но старик готов вернуть вам земли и титул. Вы нужны мне в Англии, Симон. Сейчас, как никогда прежде, я нуждаюсь в вашей поддержке. — Генрих с мычанием схватился за живот: — Мне так недостает моей жены. Я только и знаю, что блюю да сижу на горшке с тех самых пор, как переспал с этой маленькой армейской шлюхой.
Симон и Уильям едва удержались от того, чтобы не улыбнуться торжествующими, злорадными улыбками. Бог все-таки наказал этого гадкого, заносчивого мальчишку! Они вернулись в лагерь и стали готовиться к возвращению на родину. Уильям испытывал огромное, ни с чем не сравнимое облегчение. Хотя ему приходилось отступать, незаслуженно и несправедливо признав поражение, которого могло не быть, они все же возвращались в Англию, они были целы и невредимы, впереди Уильяма ждала встреча с Элинор, а де Монтфорта — введение в наследство.
— Поздравляю, ведь ты скоро станешь графом Лестером.
Уильям был от души рад, что Симону удалось так быстро добиться желаемого. И еще одно радовало его в эти тревожные, полные горечи дни: принц Ричард не участвовал в решающем сражении с французами и, следовательно, не мог быть повинен в смерти Гилберта де Клера.
14
А в Англии бароны, понесшие все расходы, связанные с французской кампанией, желали во что бы то ни стало получить достойное возмещение своих издержек. Королевский совет принял решение, что сразу же по возвращении монарха от него следует потребовать подписания указа, восстанавливающего Великую хартию. Король нуждался в деньгах и военной поддержке своих подданных. Они считали, что пришло время настоять и на своих правах. В конце месяца все военачальники вернулись на родину. Лишь Уильяму Маршалу пришлось задержаться во Франции: Генрих приказал ему руководить отправкой воинов, лошадей и снаряжения на судах в Англию, и Маршал не мог не подчиниться этому приказу.
По мере приближения дня отъезда в душе Маршала росли беспокойство и волнение. Прежде он никогда бы не подумал, что будет так отчаянно, так остро переживать разлуку с кем-либо. Ему так недоставало Элинор! Ее отец, король Джон, был прав в одном: она и в самом деле была бесценным сокровищем. Уильям любил ее больше жизни. Полгода тому назад она отпраздновала свой шестнадцатый день рождения, и по прибытии в Англию он намеревался во что бы то ни стало разделить с ней ложе. Она владела его мыслями с рассвета до глубокой ночи, а когда он засыпал, посещала его в нежных, страстных, томительных сновидениях.
Уильям отправил Рикарда де Бурга на первом из отплывавших в Англию судов, наказав ему немедленно отправиться к графине Пембрук и неотступно находиться подле нее. Он передал Рикарду послание к Элинор, первое за всю его жизнь любовное письмо:
Моя бесценная Элинор!
Хотя война с Францией явилась для нашейстраны большой трагедией, я счастлив, что она завершилась, что я скоро увижу тебя и смогу заключить тебя в свои объятия.
Я бесконечно рад, что ты сопровождаламеня в поездке по Ирландии и Уэльсу. Теперь, находясь вдали от тебя, я то и дело вспоминаю дни, проведенные в этих благословенных землях, твои слова и улыбки, наши разговоры, прогулки. Это время оказалось самым счастливым во всей моей жизни. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу тебя, дорогая, спускающейся с барки Ричарда у причала Тауэра. Когда ты присела передо мной в реверансе и широкий подол твоего красного платья опустился на серые гранитные ступени, у меня занялось дыхание. Мне кажется, именно тогда я полюбил тебя, моя бесценная.
Уильям отложил перо и закрыл глаза. В то же мгновение он увидел Элинор, но на сей раз он представил ее себе обнаженной, лежащей на белоснежных простынях; с разметавшимися по подушке роскошными темными волосами. Вот она потянулась к нему и дотронулась до его груди своими тонкими пальцами. Уильям издал стон и снова открыл глаза. Его мужская плоть, как и всегда, реагировала на любое воспоминание о ней. Он было пожалел о том, что не овладел ею перед разлукой, но это сожаление быстро уступило место радости предвкушения. Ведь им еще предстояло познать друг друга до конца. Уильям улыбнулся. Он решил намекнуть ей на это в своем письме.
Если ты, дорогая, недовольна убранствоммоей спальни в Дарем-хаус, можешь поменятьв ней мебель и драпировки по своему вкусу. Возможно, когда я вернусь, мы с тобой предпочтем какую-нибудь другую комнату. Я считаю дни, часы и мгновения, разделяющие нас. Ты — бесценное сокровище, обладателем которого я по милости Божией стал в тот день,когда назвал тебя графиней Пембрук.
Навеки твой Уильям.
По прибытии в Вестминстер Ричард, герцог Корнуоллский, был препровожден в часовню, где его с нетерпением дожидался Питер де Рош. Принц предпочел бы не встречаться с его высокопреосвященством, но Генрих не так давно снова приблизил к себе Винчестера, и Ричард не решился уклониться от этого свидания. Епископ был назначен лордом-казначеем королевства. Ричарда злило, что легкомысленный Генрих пожизненно утвердил де Роша в этой должности, но в еще большее негодование привело его известие о том, что Питеру доверена большая королевская печать. Направляясь на встречу с епископом, Ричард решил затравить этого опасного зверя в его же собственном логове.
— Милорд епископ, теперь, когда я вернулся из Франции, вы можете отдать мне на хранение государственную печать.
Губы Винчестера раздвинулись в снисходительной улыбке.
— Полагаю, что дело, которое мы с вами обсуждали, разрешилось к вашему полному удовольствию. Не так ли, ваше высочество?
"Дракон и сокровище" отзывы
Отзывы читателей о книге "Дракон и сокровище". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Дракон и сокровище" друзьям в соцсетях.