– Пусть они в таком случае раздевают мертвых, – сказал Генрих с горькой гримасой. – Но они не должны трогать раненых. При необходимости пригрозите заключенным, что им не дадут свободу, Нед! – Пойнингс обернулся. – Возьми любого человека и поищи тело Глостера. Если не найдешь, спроси, может быть, кто-нибудь видел, как он убегал по полю.

– В этом нет необходимости. – Уильям Стэнли стоял немного поодаль от группы, улыбаясь. – Я сразил Глостера собственной рукой. – Генрих пристально посмотрел на него, но сэр Уильям отвел глаза. – Я могу показать Пойнингсу, где лежит тело.

– Иди с ним, Нед. Глостера следует выставить напоказ голым, чтобы все его видели, – сказал Генрих холодно. – Я не желаю распространения слухов о том, что он жив и готов причинить вред моему правлению. Принесите обратно корону, которую он осквернил. Смерть очистила ее и теперь она моя.

– Она здесь, Генрих, сир.

Лорду Стэнли было сказано, что он может называть короля по имени, но он для большей безопасности добавил слово «сир», встретившись с холодными серыми глазами.

Уильям наклонился и резко что-то прошептал брату, когда Генрих повернул голову, ища взглядом Пембрука. Он хотел взять корону из рук человека, который так долго охранял его жизнь, но Пембрук был все еще верен своим сумасшедшим валлийцам и поспешил помочь Рису обуздать его бешеных воинов, пока гнев Генриха не обрушился на их головы. Тюдор повернулся назад как раз вовремя, чтобы получить корону, надетую лордом Стэнли на его шлем. Его лицо побелело, превратившись в маску, в то время как все его существо переполняла жгучая ярость.

Рука Генриха внезапно потянулась вверх, чтобы сорвать потрепанный золотой венец с головы, но это была корона Англии и не имеет значения, как она ему досталась. Его рука замерла, лишь дотронувшись до символической короны. «Она пришла от моей матери, – подумал Генрих, – человек в ее руках только орудие».

– Благодарю вас, – на его губах появилась холодная хмурая улыбка. – Тот, кто женат на графине, должен быть графом. Дарую вам, лорд Стэнли, с этого времени титул графа Дерби. – Он отвернулся: – Эджкомб, позовите ко мне герольдов и писцов, если найдете. Соберите вместе также и командиров всех сражавшихся групп, а также пленных. Я должен сказать то, что должно немедленно распространиться по всей стране.

Они собрались вместе – выжидающие победители и мрачные напуганные побежденные. Генрих отделился от группы, окружавшей его. Людская масса всколыхнулась, как будто ветер прошел по ней, и раздались возгласы: «Король, король!» Тюдор взглянул на людское море, подумав вначале, смогут ли его услышать в дальних рядах, но затем, испытывая внезапный приступ страха, решил, что вряд ли произнесенные им слова будут что-то значить для них. Неужели борьба между Ланкастером и Йорком зашла слишком далеко? Сможет ли хоть что-нибудь залечить раны? Смыть горечь? Сплотить нацию в единое целое? Почему ему самому, чья задача в этом и состояла, приходилось заставлять себя принимать решение, когда он думал о женитьбе на дочери Йорка.

– Да здравствует король Англии!

Из толпы раздался одинокий голос, и Генрих поднял руку вверх, чтобы сдержать взрыв одобрительных возгласов.

– Мой народ, мы созвали вас всех здесь вместе для этой цели. Мы – король Англии и англичан, – Тюдор сделал паузу, еще больше возвысил голос, дабы звучал он значительнее. – Англичане! Никогда больше отец не пойдет против сына, а брат против брата. С этого момента на этой земле, которую так долго раздирала на части борьба, что она стала объектом насмешек для всех народов, не будет больше существовать Ланкастер или Йорк. Есть только англичане. Давайте теперь, когда появился первый символ прихода новых и лучших времен, перевяжем раны друг другу и отдадим почести тем, кто пал в этой несчастной борьбе. Наше распоряжение как короля всех англичан состоит в том, что никому, кто добровольно признает нас королем, не будет нанесен ущерб. Когда раненые будут присмотрены, а убитые похоронены, пусть все люди мирно разойдутся по своим местам, взяв с собой свою лошадь, сбрую и оружие. Эта нация больше не находится в состоянии войны. Всякий может уйти с этого поля с тем, что принес сюда. Всякому, кто грабит или наносит вред нашим людям, война больше не послужит оправданием. Война закончена! Идите с миром, люди.

Наступил момент гробового молчания. Война между Алой и Белой розой велась в прошлом с возрастающим ожесточением. Победители грабили побежденных, и списки объявленных вне закона и конфискованного имущества занимали много страниц в бумажных свитках парламента.

Затем рев вознесся до самых небес.

– Король Генрих! Король Генрих! Да здравствует король!

– Сир, вы что, с ума сошли? – прошипел лорд Стэнли, отбросив всякую предосторожность.

Генрих смерил его взглядом, и тот отпрянул от него, как и раньше.

– Нет, – ответил он, улыбаясь, – я только мудрее своих предшественников. Что хорошего в том, чтобы забрать лошадь и меч у человека, лишенного всего? Забрать несколько монет у деревенского сквайра, который потом превратится в нищего и интригана? Король должен поражать своих врагов, а простые люди Англии ему не враги. Другие, – Генрих сделал паузу, снова улыбнулся и добавил мягко, – может быть.

ГЛАВА 10

Стоял конец августа. Жаркие ясные дни, освежаемые прохладным бризом, такая погода редко баловала англичан. В совете короля говорили, смеясь, что погода ниспослана Богом с тем, чтобы люди Генриха могли видеть его отдохнувшим и в полном здравии. Заключенные, а среди них было несколько человек с именем, верных сторонников Ричарда, шепотом переговаривались между собой о том, что такая погода предвещает чуму и суровое неблагополучное правление. Однако даже они не думали, что победа Генриха будет скоротечной.

Многие лидеры партии Ричарда были убиты в сражении, а не казнены, как Тьюксбери. Остальные же, исключая двоих, оказались в плену. Что бы там ни думали простые люди, но сейчас не было никого, кто мог бы возглавить восстание. И оказалось, что население по мере того, как они продвигались к югу от Лестера, было очень довольно переменами. Люди стояли вдоль дорог, собирались толпами в городах, чтобы поприветствовать короля Генриха, и Тюдор улыбался, говорил с ними, неизменно подчеркивая необходимость мира и единства и обещая прощение всем, кто принял присягу верности ему.

Генрих был во всем своем великолепии, сверкая драгоценностями и вышитой золотом одеждой, которую без стыда позаимствовал из сундуков Глостера.

Одежда не так уж плохо сидела на нем. Оба они были худощавые, но правый рукав пришлось переделать, чтобы он соответствовал левому рукаву Генриха. Пембруку не нравился этот позаимствованный наряд, и он вздрагивал при мысли, что на нем могла быть одежда врага. Он даже заговорил об этом в их последний вечер в Лестере, но Генрих весело рассмеялся и сказал, что люди не примут нищенски одетого короля, который мог бы их ограбить. Это дало возможность Джасперу задать еще более важный вопрос.

– А что ты собираешься делать, Генрих? – спросил он. – Ты отказался казнить своих врагов и решительно выступаешь против конфискации собственности йоркширцев. Как же ты обеспечишь средства к существованию королевства?

Эджкомб и Гилдфорд, которые уже знали, что они будут королевскими казначеями, выглядели обеспокоенными, но говорить не решались.

– Грабить бедных – это преступление, – пробормотал Генрих, пристально рассматривая свои пальцы. – С другой стороны, уменьшение веса кошельков богатых увеличивает возможность установления мира в нации и стабильности трона. Может случиться так, что именно благоразумная обработка фаворитов Глостера, если даже мы никого не оставим без средств к существованию, не приведет корону к разорению. Не забывайте, что Глостер присвоил себе собственность, находившуюся в руках фаворитов Эдварда. Из-за Глостера большинство сторонников Эдварда погибло. Корона, я думаю, должна получить обратно земли, принадлежавшие ей во времена Генриха VI с надлежащими исключениями.

В комнате раздался возглас облегчения. У Генриха была мания к проявлению законности, и совет опасался, что он заставит парламент, который он намеревался созвать, проголосовать за выделение ему больших субсидий.

– Более того, – добавил король с ангельской улыбкой на устах, глаза его при этом сияли от удовольствия, – конфискация имущества без надежды на возмещение убытков приводит к сильной ненависти и вражде. Разве не лучше вверить нашему попечению управление имуществом, которое может быть восстановлено как награда за верную службу в будущем?

– Сможешь ли ты, Гарри, таким образом перетянуть на свою сторону йоркширцев? – не сдавался Джаспер. Он был воспитан в традиции, предписывающей уничтожать врагов, топя их в собственной крови.

– Некоторых смогу. А как бы ты поступил, дядя? Могу ли я умертвить весь клан Перси, включая женщин и детей? Что хорошего выйдет из того, что я убью Нортумберленда, а их всех оставлю в живых? И к каким методам ты бы прибег, чтобы сделать Нортумберленда лояльным короне? У других будут иные основания стать лояльными, но если я буду сохранять кошельки, не срезая их с ремней, то они дважды подумают, прежде чем оскорбить меня. Чени, приведите сюда графа Суррей.

Норфолк умер за Глостера, но его наследник Томас Говард, граф Суррей, был взят в плен. На голову выше Генриха, смуглый, с лицом, похожим на маску, он стоял теперь перед победителем. Он не преклонял колено перед новым королем, да Генрих и не требовал этого от него, хотя Нортумберленду заранее было велено это сделать.

– Лорд-граф, – мягко сказал Генрих, – ваш отец, как я слышал, был человеком чести, и я полагаю, что и вы такой же. Вы знаете, что ваша жизнь в безопасности, и в присутствии свидетелей я заявляю, что ваша жена и мать не будут оставлены без средств к существованию. Я слишком хорошо это знаю по собственному опыту. Поэтому скажите мне без страха, как вы могли служить в армии такого убийцы-тирана, как Ричард Глостер?