Слоун проснулась в холодном поту, села и нащупала в темноте выключатель. Руки дрожали, сердце дико колотилось, воздуха не хватало. Внезапно все перекрыла непереносимая тошнота. Слоун с трудом поднялась и поплелась в туалет. К счастью, успела вовремя. Ее выворачивало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось. Она вернулась в постель. Воспаленное горло горело, все внутри гадко дрожало, по щекам текли слезы.

«Неужели мне не удастся с этим справиться? Неужели я отступлю? Неужели у меня не хватит сил?»


На автоответчике непрерывно вспыхивала красная лампочка, но Слоун не обращала на нее внимания. Не все ли равно, кто звонит. Это, конечно, не Джордан, а только с ним ей хотелось сейчас поговорить.

Она прикорнула на диване в ночной сорочке, поскольку не видела смысла одеваться. Волосы были грязные и спутанные, а сколько дней она не ела, Слоун даже не помнила. Она вообще потеряла счет времени, не знала, например, день сейчас или ночь. Да и какая разница? Шторы на окнах были задернуты, поэтому постоянно казалось, что в квартире ночь. Слоун, боясь ее, оставила повсюду свет.

А ведь было время – Боже мой, как давно! – когда она любила ночь. Потому что ночь означала радость, счастье, наслаждение. Ночь означала, что рядом будет Джордан. А теперь ночь заставляла острее чувствовать потерю. Теперь ночь превратилась для нее в ад.


Наконец-то тошнота и рвота прошли, и к Слоун постепенно, очень медленно, начала возвращаться жизнь. Вначале она даже не осознала, что происходит, но тем не менее это было начало исцеления. Да, начало… Но начало чего?

Она проснулась утром и сразу же бросилась в ванную. Горячая вода, ароматный гель – давно уже Слоун так не наслаждалась этим. Она чувствовала, что каждая клеточка ее тела наконец-то расслабляется. Внезапно очень захотелось заснуть, но Слоун знала, что делать это ни в коем случае нельзя.

Вымыв голову, она почувствовала себя еще лучше. Сушить волосы феном, как обычно, не стала, а просто расчесала их.

На следующий день Слоун впервые подумала о пище без отвращения. Решив начать с чего-нибудь легкого, она сварила два яйца всмятку и поджарила маленький тост. Ела медленно, поначалу опасаясь, что пища не усвоится. Но все прошло спокойно. Никогда еще яйца не казались ей такими вкусными! Слоун съела бы еще, но для первого раза решила воздержаться.

На третий день она отважилась выйти на террасу. Холодный зимний воздух показался ей чище и свежее, чем прежде. От холода Слоун не знобило, напротив, он был ей приятен. Такая реакция обрадовала ее, ибо это означало, что она жива, и вселяло надежду…

В этот день Слоун прослушала все сообщения на автоответчике. Три раза звонила Кэти, озабоченная тем, что не может с ней связаться. Поступил звонок и от Адриенны. Но от Джордана ничего. Ничего!

Слоун не знала, почему это так разочаровало ее. Она ведь и не ожидала его звонков. Джордан сказал, что звонить не будет. И все же где-то в душе у нее теплилась надежда, что он позвонит. Но чудес, как известно, не бывает.


Каир, декабрь, 1988

Джордан постоянно спрашивал себя, не совершил ли ошибку. Надо ли было проявлять со Слоун такую твердость? Он задавал себе этот вопрос снова и снова, начиная с того дня, когда покинул Мунстоун.

Джордан не пытался связаться с ней, поскольку не знал, где сейчас жена. Мунстоун она покинула вскоре после его отъезда – только это и было ему известно. Так сказала Эмма. Причем Тревис остался. Почему? Что это значит?

Слоун могла уехать в Нью-Йорк. Джордан несколько раз звонил к ней на квартиру, но всегда попадал на автоответчик. Понимая же, что жены там нет, сообщений никаких не оставлял.

Где же она?

Он позвонил Кэти Уинслоу. Та не видела Слоун и не разговаривала с ней со Дня благодарения и тоже была обеспокоена. Слоун никогда не исчезала так надолго.

Кэти также замечала, что в последнее время Слоун стала совсем другой.


– Ну и долго ли это будет продолжаться? – поинтересовался Айан.

Джордан пожал плечами:

– Не знаю. Действительно не знаю.

Они сидели в небольшом кафе рядом с их отелем и пили кофе, поскольку в арабских странах, как правило, алкогольных напитков в заведениях не подают.

– Не знаю, что у вас стряслось, – продолжал Айан, – но ты сам на себя не похож. Джорди, разве это того стоит? Неужели все настолько плохо, что ты не можешь с этим справиться?

– Ты прав, Айан, у нас в семье действительно очень плохо, – признался Джордан, допивая черный кофе, оставшийся на дне чашки, – но это совсем не то, что ты думаешь. Дело в том, что Слоун пристрастилась к наркотикам.

Ни один мускул не дрогнул на лице Айана.

– Когда это случилось? – спросил он.

– После того, как она потеряла ребенка. – Джордан сделал знак официанту принести еще кофе. – Слоун очень тяжело переживала это.

Айан кивнул:

– Помню.

– Доктор Холси не хотел так рано выписывать ее из госпиталя, – пояснил Джордан. – Его беспокоило ее психическое состояние. Он считал, что Слоун нужно показать психотерапевту.

– А ты? – спросил Айан.

– Меня это, конечно, тоже тревожило, но я решил выписать Слоун из этого проклятого госпиталя, потому что ее там все равно не лечили. Черт возьми, палата находилась в родильном отделении, прямо рядом с детской. Она круглые сутки слышала плач младенцев… – Его голос дрогнул.

– Но вышло так, что ты привез ее домой слишком рано.

Джордан кивнул, дожидаясь, пока официант наполнит их чашки и удалится.

– Началось со снотворного. Слоун начала принимать его еще в госпитале. Потом ей выписали амфетамины, чтобы она была пободрее днем. И вот тут-то это стало раскручиваться все сильнее и сильнее. Короче, она попала в зависимость от этих таблеток, причем дозу приходилось постоянно увеличивать. Слоун нашла в Нью-Йорке какого-то доктора, который выписывал ей рецепты, а когда не могла с ним встретиться, получала таблетки от Ланса.

– От Ланса? – удивился Айан.

Джордан грустно усмехнулся:

– Да, мой бывший лучший друг снабжал мою жену наркотическими таблетками. Как тебе нравится такая дружба?

– Теперь я все понял, – сказал Айан.

– Я не знал, что и подумать, – продолжал Джордан. – Разве это семейная жизнь? Слоун стала совсем чужой, эти постоянные смены настроения, постоянная ложь. Мне надоело.

– И что же ты сделал?

– Поговорил с ней начистоту, – мрачно ответил Джордан. – Сказал, что не собираюсь стоять в стороне и наблюдать, как она себя губит. Потребовал, чтобы Слоун немедленно начала лечиться, а так как она наотрез отказалась, уехал из дому. Перед самым отъездом твердо заявил, что вернусь лишь в том случае, если она изменит решение.

Воцарилось молчание.

– Думаешь, ты поступил разумно? – задумчиво спросил наконец Айан и, встретившись с неуверенным взглядом Джордана, продолжил: – Разве ты не понимаешь, что Слоун нуждается в максимальной поддержке? Это очень просто, взять и уехать – мол, разбирайся сама как знаешь. По-моему, тебе, напротив, следовало остаться, настоять на лечении… и находиться рядом с женой, чтобы помочь ей пройти через это. Конечно, если ты еще любишь Слоун.

Джордан вздрогнул:

– В том-то и дело, что люблю.

– Тогда отправляйся к ней, Джорди. Скажи Хиллеру, чтобы он кем-то тебя заменил. Придумай что-нибудь, но немедленно отправляйся искать ее.

– А если он заупрямится?

– Тогда пошли его ко всем чертям.

Джордан через силу улыбнулся. Ему давно хотелось послать ко всем чертям этого неприятного человека.


Он не спал всю ночь. Лежал и думал.

«Айан прав, мой отъезд был самым неправильным шагом из всех возможных. Если бы я потрудился все тщательно обдумать, то осознал бы это сам. Но меня тогда одолело такое отчаяние, что я, кажется, не думал. А теперь даже не знаю, где она».


Утром Джордан позвонил Гейвину Хиллеру и сказал, что приедет к нему в отель. Лучше всего, конечно, сразу расторгнуть контракт и уйти из команды. Он хотел сделать это еще до того, как возникла проблема со Слоун, но сейчас решил подождать, пока все закончится.

Во втором часу дня Джордан прибыл в отель к Хиллеру. Дверь открыла Надин, и его приятно удивили происшедшие в ней перемены. Всего за несколько месяцев она стала выглядеть старше лет на десять, немного похудела и была бледна. Ее речь и манеры заметно смягчились: исчезла прежняя кошачья коварная жестокость.

– Я сейчас ухожу, – сказала она, надевая серьги. – Гейвин в спальне разговаривает по телефону. Как всегда, бизнес. Так что вы, пожалуйста, подождите здесь.

Джордан кивнул:

– Спасибо.

Надин улыбнулась:

– Я бы предложила вам выпить, но в баре нет ничего спиртного.

– Все в порядке, я обойдусь. Спасибо.

Она ушла, а Джордан начал медленно прохаживаться по комнате, погрузившись в размышления.

Вдруг Хиллер заговорил громче:

– …мне безразлично, как ты это сделаешь, черт возьми! Сделай! Послушай, мне это нравится не больше, чем тебе, но у меня нет выбора. И, к твоему сведению, у тебя тоже! Нет… Сделай, как я говорю, слышишь? И не вздумай оправдываться, мне нужны результаты. Мне нужны эти деньги, и нужны сейчас!

Джордан нахмурился. «Что бы это значило?»


Берлин, август, 1989

Описав круг над аэропортом Тегель, самолет пошел на посадку. Слоун закрыла глаза, потом несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Очень скоро ей предстоит встретиться с Джорданом. Она не представляла, как он себя поведет. Мало того, даже не знала, как будет реагировать сама. Ведь прошло уже больше семи месяцев, которые показались ей длиннее, чем вся жизнь.

«В известном смысле так оно и есть. Старая жизнь кончилась, начинается новая. Но какая? Не слишком ли поздно ее начинать для меня и Джордана? Что я ему скажу? Что скажет он мне? Что мы скажем друг другу?»

Ей никогда не забыть того, что Джордан сказал, уходя…

«Я люблю тебя, но дальше это терпеть не намерен… Я не собираюсь стоять в стороне и наблюдать, как ты себя убиваешь… Я вернусь, только если ты немедленно начнешь лечение, если позволишь мне помочь…»