Сначала она поговорила со своим адвокатом. Он сообщил, что Герберт согласился с разделом имущества. У нее остаются дом и журнал. У Герберта — довольно внушительный пакет ценных бумаг, их общие сбережения, и в его распоряжении останется его практика, хотя ее приобретение когда-то оплатил ее отец. Это, конечно, несправедливо, но Пич было наплевать. Она хотела получить свободу. Развод будет окончательно оформлен менее чем через три месяца.

Затем она позвонила торговцу недвижимостью насчет продажи своего дома. Тот пообещал устроить все быстро и без осложнений. Они договорились, какова должна быть примерная цена. Получалась весьма внушительная цифра.

И все время, пока она занималась делами, она думала о предстоящем обеде с Ари. И всякий раз, когда она представляла себе, как будет сидеть напротив него за столом, у нее сжимался желудок, учащался пульс и разгорались щеки. Это состояние внушало тревогу, если не сказать больше.

Она сказала себе, что ее странная физиологическая реакция связана с тем, что появилась перспектива сделать что-то стоящее по делу отца, и тут же пристыдила себя. У нее никогда не получалось врать — ни другим, ни себе.

Принимая Ари на работу, Пич боялась, что его появление вызовет хаос среди работающих в редакции женщин. Но не подозревала, что одной из этих женщин станет она сама.

В десять тридцать она встала из-за стола в кабинете и пошла в свою комнату одеваться к обеду. При необходимости Пич умела одеться за полчаса, от душа до макияжа. Однако в это утро ей потребуется гораздо больше времени.

Она критическим взором окинула свой гардероб, пытаясь решить, что ей надеть. Платья, которые она надевала на благотворительные обеды, казались слишком солидными. Сшитые на заказ брюки и блейзеры для спортивных мероприятий грубоваты. Да к тому же еще все, что она мерила, требовалось ушить. Неудивительно, она в эти дни почти ничего не ела.

Ей хотелось выглядеть деловой, но женственной. Нет, не так, поправила она себя. Ей хотелось выглядеть убийственно великолепной. В конце концов она выбрала платье, в которое до того много лет не могла втиснуться, — простое льняное платье, бирюзовый цвет которого оттенял цвет ее глаз.

Пич пропустила очередной визит к парикмахеру, поэтому соорудила прическу сама, собрав волосы наверху и закрутив в пучок на французский манер, отчего стала казаться выше ростом. Эта прическа имела еще одно преимущество перед пышной укладкой, которая нравилась Герберту, — с ней было прохладнее.

Месяц назад ей и в голову бы не пришло выйти из дома без чулок, как бы жарко ни было на улице. В ее мире просто не ходили с голыми ногами. Чувствуя себя окончательно испорченной, Пич оставила чулки в ящике с бельем и вместо этого намазала ноги кремом для загара. Босоножки цвета слоновой кости и такая же сумочка дополнили подчеркнуто небрежный туалет.

Поскольку даже самый стойкий макияж мгновенно тек в летней жаре хьюстонских улиц и делал его носительниц похожими скорее на енотов, чем на роковых женщин, она свела свой макияж к минимуму. Закончив, повернулась к зеркалу и едва узнала отразившуюся там женщину.

Новая Пич выглядела молодой, стройной и счастливой и была больше похожа на ту Пич Морган, которая уезжала в колледж, чем на степенную миссис Морган-Стрэнд.

Вот кем ей хочется быть отныне и навсегда, тут же решила она. Больше никаких дефисов в ее жизни. В следующий раз когда она будет говорить со своим адвокатом, она скажет ему, что хочет вернуть девичью фамилию.

В последнюю минуту Пич вспомнила об ожерелье из бирюзы, на которой вручную были вырезаны волшебные птицы. Она купила его на Индейском базаре в Санта-Фе и надевала всего один раз, потому что Герберт заявил, что в нем она похожа на крестьянку.

Пич застегнула ожерелье на шее, сняла обручальное и венчальное кольца и положила их в шкатулку. Расставаться с ними вопреки ожиданиям было совсем не больно.

Возбуждение, пьянящее, как шампанское, вскипало в ее крови. «Ари, я иду», — подумала она, сбегая вниз по ступенькам.

Ресторан «Морская кухня» Тони Мандолы размещался в торговом центре Ривер-Оукс, очень разностильном комплексе, построенном в сороковых годах, когда Ривер-Оукс только становился респектабельным районом. Ресторан был, пожалуй, слишком вычурным и броским, но блюда здесь готовили превосходные — один лимонный пирог чего стоил. Ну а морская кухня была выше всяких похвал.

Пич приехала в ресторан на пятнадцать минут раньше. К ее удивлению, Ари ее опередил. Он сидел за столиком, потягивая пиво «Дос Эквис», и выжидательно поглядывал в сторону входа. Едва завидев ее, вскочил, поставил стакан и поспешил ей навстречу. Взял ее за руку.

От этого прикосновения Пич словно обдало жаром. Она чувствовала, как горячая волна хлынула вверх по рукам, плечам и шее, как запылали щеки. Она не могла сдержать широкую, до ушей, улыбку, хотя понимала, что у нее, наверное, идиотский вид.

На Ари были блейзер из верблюжьей шерсти поверх рубашки-поло и выцветшие джинсы, которые так плотно облегали его ноги, бедра и чресла, словно это не ткань, а вторая кожа. Господи, нужно издать закон, запрещающий мужчине так выставлять напоказ свое мужское начало, подумала она, чувствуя, как у нее подгибаются колени.

— Я так рад, что ты сегодня утром мне позвонила, — сказал Ари. — Я за тебя волновался. Но, как теперь вижу, напрасно. Ты выглядишь потрясающе.

Пич совсем растерялась, но все же нашла в себе силы ответить:

— Наверное, катастрофы мне к лицу.

Ари не мог заставить себя отпустить руку Пич, пока они не подошли к столику. Он помог ей сесть, сел напротив, все еще не в силах отвести от нее взгляд. Она всегда красива благодаря своим рыжим волосам и необыкновенным глазам. Но сегодня от нее просто дух захватывало.

— Ты на меня неприлично пялишься, — сказала она.

— Тебе придется к этому привыкнуть. Ничего не могу поделать.

Прежде чем она успела ответить, подошел официант за заказом. Пич попросила лазанью, а Ари — что-нибудь рыбное, хотя мысли его были очень далеки от еды.

Когда официант ушел, беседа не клеилась. Поговорили о заупокойной службе, о похоронах на Арлингтонском кладбище, о следующем номере журнала, то и дело начиная говорить одновременно, как подростки на первом свидании. И все время он ждал, когда же она перейдет к делу.

У него еще оставалась слабая надежда, что она передумала и разговора не будет. Может, Белла ошиблась, и Пич пригласила его в ресторан вовсе не за этим? В этот момент она заговорила о пожаре в квартире матери. Настроение у него сразу упало.

— Слава Богу, что твоя мать решила пожить у тебя. Никто не пострадал?

— Какой-то человек почти сразу вызвал пожарных, так что они быстро погасили огонь. Я думаю, этот человек и устроил пожар.

Пич с большим трудом заставляла себя держаться нити разговора. Никогда еще ей не было так трудно сосредоточиться. А ведь сейчас это особенно важно. Как она сможет убедить его помочь ей, когда она ничего толком объяснить не может? Очень многое зависит от того, поверит ли он ей.

— Ты не спешишь с выводами?

— Они логичны.

— Никогда не слышал, чтобы пироманьяк сам вызвал пожарных. Они обычно слишком заняты тем, чтобы поскорее смыться, и больше ни о чем не думают.

— Это только доказывает мою правоту. Тот человек, что устроил поджог, действовал по приказу. А приказали ему те же самые люди, что погубили отца.

— Но зачем? Блэкджек мертв, его похоронили. С его смертью все закончилось.

— Но его личные бумаги находились в той квартире. Что, если в них что-то было?

— Что именно?

— Не знаю, — ответила Пич. — Но собираюсь это выяснить.

— Жизнь Блэкджека представляла собой открытую книгу, Пич. Все его политические убеждения, его начинания и поступки широко освещались прессой. В последний год он даже сходить отлить не мог, чтобы кто-то об этом не написал. — Ари нарочно употребил уличное выражение, чтобы обескуражить ее. — Не могу представить себе, чтобы что-то еще осталось нераскрытым.

— Папин ответственный секретарь, Рэндольф Сперлинг, задавал всякие странные вопросы насчет личных бумаг папы, когда мы с мамой были в Вашингтоне. Он встревожился, когда я сообщила ему, что папа вел дневник. У меня такое ощущение, что Рэндольфу Сперлингу есть что скрывать.

— Потеря работы часто заставляет человека выглядеть встревоженным.

— Пожалуйста, перестань быть таким рассудительным и просто послушай минутку. Неприятности отца начались вскоре после того, как он ушел из демократической партии и объявил себя независимым кандидатом. И тут же Главное налоговое управление начало проверять его налоговые декларации.

— Возможно, Главное налоговое управление иногда походит на гестапо, но они каждый год проверяют миллионы деклараций, — ответил Ари, пытаясь хоть немного погасить бушующий в мыслях Пич пожар. — Твой отец просто оказался одним из тех несчастных, которых они взялись проверять.

Но пламя лишь вспыхнуло еще жарче.

— Это было только начало. Вскоре после этого кто-то распустил слухи в печати о том, что папа использовал на личные нужды фонды избирательной кампании. Думаю, это сделал Рэндольф Сперлинг.

— Не слишком ли смелое предположение? Сперлинг знал, что потеряет работу, если твой отец лишится своего места. Возможно, эта информация просочилась из Главного налогового управления. Они могли это раскопать в ходе проверки.

Пич яростно затрясла головой, отчего из строгой прически выбились прядки золотисто-рыжих волос. Она выглядела слегка растрепанной и необыкновенно прекрасной.

Ари потребовалось гигантское усилие, чтобы сосредоточиться на том, что она говорит.

— Мой отец был очень умным человеком. Если бы он решил одурачить Главное налоговое управление, он сделал бы это так ловко, что они никогда бы не догадались. Но он бы не сделал ничего подобного. Он был честным человеком. Каждый раз, когда он, казалось, вот-вот вернет себе доброе имя, появлялась новая серия обвинений. Я убеждена, что его подставили, намеренно хотели дискредитировать.