Посетителей провели в маленькую приемную, похожую на келью, а через несколько минут молодой монах в облачении и сандалиях, полагающихся по уставу этого ордена, вышел поприветствовать их и проводить во внутренние помещения монастыря. Вероника к тому времени успела достать фотографию и держала ее в руке.

По длинному узкому коридору с каменными стенами они вышли в просторный зал. Это была библиотека с каменными полами, панелями из дерева на стенах и полками, сплошь заставленными толстыми древними фолиантами. Книги с верхних полок доставали при помощи двух высоких стремянок, несколько монахов бережно смахивали с книг пыль, за письменным столом сидел еще один старый монах. Он взглянул на вошедших и улыбнулся, Вероника и Эйдан приблизились к нему. В атмосфере этого зала чувствовалось что-то сакральное, здесь чудесно пахло старым пергаментом и кожей книжных переплетов.

Приветствуя их, старый монах встал. Он был невысокий, полный, с выбритой по уставу ордена головой и белоснежной бородой. Если бы не ряса, он был бы похож на Санта-Клауса. Он предложил посетителям занять два стула с прямыми спинками и ободряюще улыбнулся им, снова садясь за стол.

– Что привело вас сюда? – спросил он по-английски, услышав, как Вероника и Эйдан переговариваются между собой на этом языке. Несмотря на акцент, говорил он бегло, поглядывая то на одного, то на другого собеседника. Вероника негромко объяснила, как у нее появилась картина и откровенно высказала сомнения в ее подлинности, но добавила, что хотела бы узнать подробности, поэтому наконец выбрала время и приехала в Венецию. И протянула ему снимок.

Монах надел очки без оправы, поднес фотографию поближе к глазам и нахмурился. Потом медленно перевернул ее и долго разглядывал, держа вверх ногами. Вероника описала внешний вид и качество поверхности краски, упомянула о нескольких изъянах, вероятно, возникших со временем, поскольку она была почти уверена, что картина относится именно к той эпохе, к которой ее приписывали. Вопрос заключался в том, кто написал ее, а не в том, была ли она действительно создана во времена Ренессанса. Вскоре стало ясно, что Вероника разбирается и в искусстве XV века, и в живописи в целом. Она подробно рассказала о технических деталях картины, и Эйдан, слушая ее, вновь был поражен, как при первом разговоре о картине. Вероника явно знала толк в искусстве, и монах, который представился братом Томмазо, по-видимому, тоже так считал. Долгое время он изучал фотографию, потом положил на стол и повернул к Веронике.

– Нетрудно понять, почему она так заинтриговала вас. Очень интересное полотно. Тот же сюжет он писал несколько раз, но именно таким образом – никогда.

На картине была изображена Дева Мария с младенцем-сыном на руках, в окружении ангелов, казалось, заслоняющих собой небеса. Для религиозного сюжета детали были выписаны с поразительной тщательностью, лицо Девы Марии изумляло живой красотой, а ангелы парили в рассветном небе над Венецией.

– Если она настоящая, – с осторожностью начал брат Томмазо, – тогда ее написал Якопо Беллини, то есть отец, который учился у Джентиле да Фабриано. Вряд ли эту картину написал кто-либо из сыновей Якопо, Джентиле или Джованни, которые, в отличие от отца, нечасто изображали ангелов, вдобавок их картинам присуща меньшая воздушность и легкость.

Вероника ловила каждое слово. Она хорошо знала Беллини и его школу, поэтому названные имена были ей знакомы, и кроме того, она знала о зяте Беллини, Андреа Мантенья, который работал вместе с этой семьей художников.

Пол всегда любил эту картину – потому что, как он утверждал, Дева Мария на ней похожа на Веронику. Брат Томмазо тоже отметил это и упомянул, к удивлению самой Вероники, поскольку она сходства не видела. А потом монах удивил ее еще раз, сообщив, что хотел бы показать ей похожую картину.

Он провел посетителей в другой огромный библиотечный зал, затем через несколько комнат поменьше, с книжными стеллажами до самого потолка и приставленными к ним стремянками. В пятой по счету комнате брат Томмазо попросил молодого монаха подняться к верхней полке, на которую он указал, и снять названную им книгу. Старик точно знал, где находится эта книга, поэтому молодой монах без труда нашел ее. Брат Томмазо открыл книгу и нашел репродукцию картины, похожей на ту, что была запечатлена на фотографии Вероники, и с почти таким же сюжетом.

– Либо вашего художника вдохновило это полотно, либо это одна из картин цикла самого Беллини, а мы просто со временем потеряли ее из виду. Вы задали нам чрезвычайно интересную задачу, дорогая моя. Сначала я займусь историей картины, а потом попрошу прислать мне оригинал для дальнейшего изучения.

Он провел их в еще одну комнату, полную картин, присланных музеями и коллекционерами для подтверждения подлинности. Монастырь славился тщательностью исследований, проводимых монахами.

Еще одна небольшая комната, которую монах показал гостям, выглядела неуместно рядом со стеллажами старинных книг в монастырской библиотеке: здесь помещались компьютеры, которые использовались для современных методов исследования, а также для связи с музеями и картинными галереями всего мира. Монастырь даже поддерживал прямую связь с Интерполом, если дело касалось похищенных картин. Когда гости вошли, несколько молодых монахов работали на компьютерах. Вероника уже нисколько не сомневалась, что отдает картину в надежные руки. Брат Томмазо объяснил, что не может точно сказать, когда получит результат, но пообещал держать ее в курсе дела до тех пор, пока монастырские эксперты не будут готовы к следующему этапу, исследованию самой картины.

В монастыре они провели два часа, и когда вышли, Эйдан был в восторге от увиденного. Оба были бы согласны провести долгие часы в монастырской библиотеке, разглядывая старинные фолианты.

– Спасибо, что взяли меня с собой. Это было потрясающе, – с жаром воскликнул Эйдан. Из монастыря они направились в свою любимую маленькую тратторию, находящуюся на пути к площади Святого Марка.

– Как думаете, много времени им понадобится? – спросил Эйдан, когда принесли аппетитную пасту. Ему было любопытно узнать, как будут развиваться события.

– Вероятно, несколько месяцев, – задумчиво ответила Вероника. – А может, и больше. В мире искусства все происходит медленно. Им придется углубиться в историю на целых шесть веков, чтобы докопаться до происхождения картины, и лишь потом они решат посмотреть на нее и убедиться, что это не подделка. Если никаких следов этого полотна в прошлом не обнаружится, это уже совсем другое дело, и это может означать, что картина – подделка или же гораздо более значительная ценность, чем мы рассчитываем. Предположить заранее невозможно.

– Настоящая тайна, ждущая разгадки, – подхватил Эйдан, довольный и утром, проведенным в обществе Вероники, и знакомством с братом Томмазо. – Но откуда вы узнали об этом монастыре?

– Мой дед упоминал о нем в книге, которую писал почти семьдесят лет назад. В этом монастыре с давних времен устанавливали подлинность полотен. О нем знают во всех музеях и часто обращаются за помощью, и я слышала о здешних монахах много прекрасных отзывов, когда училась в Академии художеств.

– Поразительно… – Эйдан улыбнулся. Ему нравилось узнавать что-нибудь новое, особенно такие сведения, которыми сейчас Вероника щедро делилась с ним. Он хорошо разбирался в фотографии, но познания Вероники в области искусства были для Эйдана совсем другим миром.

В тот день они осмотрели еще несколько церквей, которые пропустили ранее, но вскоре сошлись во мнении, что уже повидали достаточно. И они расстались: Вероника собиралась походить по магазинам вокруг площади, а Эйдан – пофотографировать черепа и мощи в одной из церквей, а также поискать карты, которые могли пригодиться им во время завтрашней поездки в Сиену. Они договорились встретиться перед ужином на пристани.

Вероника осталась довольна покупками, в том числе сумкой от «Прада» и маленькой, изящной, типично венецианской брошкой в виде мавра от «Нарди». Несмотря на всю неполиткорректность, эта брошка была частью истории Венеции, в ушах мавра поблескивали крошечные бриллиантовые сережки. Вероника решила, что в Париже на черном костюме брошка будет смотреться неплохо, но ничуть не сомневалась, что дочери не одобрят ее выбор. Для Вероники этот мавр был просто символом Венеции, а не попыткой кого-либо оскорбить. Светские дамы на протяжении многих лет носили «мавританские» украшения от «Нарди».

После возвращения в «Чиприани» ей хватило времени лишь на то, чтобы переодеться к ужину и встретиться с Эйданом на пристани. Он тоже переоделся – в хорошо скроенный бежевый льняной костюм с рубашкой и галстуком и подходящую к нему обувь. Вероника выбрала туфли на шпильке и короткое красное платье, ее ноги выглядели уже не так плачевно. Вдвоем они составили красивую пару. На ужин они отправились на водном такси.

Еда в «Баре Гарри» оказалась превосходной, как и обещала Вероника. Она заказала ризотто по-милански, о котором давно мечтала, а в качестве закуски – бутоны цуккини. Эйдан выбрал лингвини с моллюсками и стейк, который оценил как один из лучших. Разговор за ужином не умолкал.

Как и Вероника, в молодости Эйдан некоторое время жил в Гонконге, и они некоторое время обменивались впечатлениями о нем. Потом Эйдан побывал в Шанхае и Сингапуре, перебрался в Лондон, провел несколько лет в Нью-Йорке и Париже – словом, жили они почти в одних и тех же местах, хоть и предыстория у них была разной. Эйдан удивился, узнав, что Вероника вышла замуж совсем юной, да еще за человека намного старше ее.

– После смерти отца я совсем растерялась, – объяснила она за кьянти, которое заказал Эйдан. Ужин получился замечательным, вечер – на удивление приятным. – Я осиротела. Понятия не имела, как управлять состоянием, которое отец завещал мне. Осталась одна в огромном доме, и не к кому было даже обратиться за советом. Пол взял на себя роль отца и наставника, и после того, как мы поженились, мне стало легче. Если бы не Пол, обо мне было бы некому позаботиться.