— Мы скоро вернемся домой, милый, а бабушка позаботится о твоем пони.

Он загрустил из-за того, что не может взять пони во Францию. Хотя поразительно, что все это однажды будет принадлежать ему. Но Саре резало слух, когда перед отъездом слуги стали называть его ваша светлость. Они считали, что Вильям умер, и герцогом теперь был Филипп.

— Я по-прежнему верю, что он даст о себе знать, — сказала Саре старая герцогиня вечером накануне ее отъезда. — Не теряй надежду, как не теряю я.

Сара пообещала ждать Вильяма, но в глубине души она начала оплакивать его.

На следующий день они вернулись во Францию. Военное министерство договорилось о транспорте для них. Все оказалось организовано лучше, чем полтора месяца назад, когда они уезжали. В замке все было в порядке. Эмануэль радостно встретила их. Большинство американских солдат уже уехали. Вернулся кое-кто из людей, которые работали у нее раньше, и Сара опять занялась деревянными панелями и восстановлением запущенного замка после стольких лет пребывания в нем немцев. Но благодаря бдительности Иоахима повреждений оказалось очень немного.

Она часто вспоминала о нем, но у нее не было возможности узнать о его судьбе. Временами она беспокоилась о нем. И постоянно молилась за него и Вильяма.

К Рождеству в этот год в замке все было спокойно. Сара чувствовала себя одиноко, как никогда. Все, казалось, возвращается к обычной жизни, но ненормально было то, что в мире все еще шла война. Однако силы союзников побеждали, и люди считали, что войне скоро конец.

Весной войска союзников выступили на Берлин, и в мае сражения в Европе наконец были закончены. Гитлер покончил с собой, многие его офицеры бежали. В Германии царил хаос, рассказывали ужасные истории о зверствах, совершенных в концентрационных лагерях, но Сара не получила никаких известий от Вильяма или Иоахима. Она не имела понятия, что произошло с тем и другим и живы ли они еще. Она просто жила день за днем в замке, пока однажды ее не вызвали в военное министерство.

— У нас для вас новости, ваша светлость, — раздался голос сквозь треск на линии, и она поняла, что плачет, еще не узнав, что это за новости. Филипп стоял на кухне, наблюдая за ней, и удивлялся, почему его мама плачет. — Мы полагаем, что, может быть, нашли нашего человека… э-э… то есть вашего мужа. Мы только вчера освободили один из лагерей для военнопленных, и там находятся четыре солдата, личность которых не установлена, в… э-э… довольно плохом состоянии… Боюсь, что один из них он… но он без сознания. Однако офицер, сопровождавший его в Сандхерст, клянется, что это он. Мы пока не уверены, но сегодня вечером его доставят самолетом. Мы хотели бы, чтобы вы прилетели в Лондон, если вы сможете.

Сможет ли она приехать? После того как три года не получала от него ни слова? Они шутят?

— Я буду там. Вы сможете обеспечить меня транспортом? Я сразу приеду.

— Не думаю, что мы сможем сделать что-то раньше завтрашнего дня, ваша светлость, — вежливо сказал он. — Повсюду такой беспорядок, страшная кутерьма в Берлине, в Италии, везде.

Хаос царил во всей Европе, но она готова была переплыть Ла-Манш, если бы это понадобилось.

Военное министерство снова связалось с американцами во Франции, и на этот раз за ней в замок приехал джип союзников. Сара пока не сказала Филиппу, зачем они едут в Лондон, она не хотела разочаровывать его, если это окажется не Вильям. Но мальчик был в восторге, что навестит бабушку и увидит своих лошадей. Она собиралась отправить его прямо в Вайтфилд, а военное министерство должно было прислать за ней автомобиль, чтобы ее доставили в госпиталь, куда поместили человека, привезенного из Германии. Ей сказали, что все четверо в тяжелом состоянии, а у одного из них страшные увечья. Но ей было все равно, только бы он был жив и его можно было спасти. И если он еще жив, Сара поклялась сделать все, чтобы вернуть его к жизни.

Полет до Лондона прошел спокойно, их уже ждал автомобиль, который должен отвезти Филиппа в Вайтфилд. Ему устроили торжественную встречу с военными почестями, и мальчику это понравилось. А Сару быстро доставили в королевский госпиталь в Чепец. Она молилась, чтобы этот человек действительно оказался Вильямом.

Только один из этих людей отдаленно напоминал Вильяма. Он был приблизительно такой же комплекции, как Вильям, но ей сказали, что он весит около 130 или 140 фунтов, у него седые волосы, и он казался значительно старше, чем герцог Вайтфилд. Сара не проронила ни слова, когда ей описывали привезенного из Германии человека по пути в госпиталь. Она была пугающе молчалива, когда они вели ее вверх по лестнице, мимо палат с тяжелобольными и занятых докторов и медсестер. После всего, что произошло в Германии, они выбивались из сил. Людей доставляли самолетами как можно быстрее, доктора были вызваны со всей Англии.

Мужчину, которого считали Вильямом, поместили в маленькую палату. С ним постоянно находился санитар, наблюдающий за его дыханием. К его носу шли трубка и респиратор, над ним нависали многочисленные приборы, и его лицо скрывала кислородная маска.

Дневальный слегка приподнял маску, чтобы она могла лучше рассмотреть его лицо, а сопровождающие ее представители военного министерства встали поодаль. Госпиталь ожидал еще снимок его зубов, это могло с большей степенью вероятности помочь им дать положительный ответ. Его едва можно было узнать, он был таким худым и выглядел как его отец. Сара подошла ближе и коснулась его щеки. Он вернулся к ней из мертвых, он даже не пошевельнулся, но у нее не было и тени сомнения. Это был Вильям. Она повернулась и посмотрела на сопровождающих, ее взгляд сказал им все, слезы покатились по ее щекам, и в глазах мужчин тоже появились слезы.

— Слава Богу… — прошептал взволнованный сэр Алан.

Она застыла на месте, не в состоянии отвести от Вильяма глаз, касалась его лица, его рук, поднесла его пальцы к губам и поцеловала их. Руки у него были цвета воска, как и лицо, но она знала, что врачи сделают все, чтобы спасти его. Санитар снова опустил ему на лицо кислородную маску, а через минуту вошли два доктора и три медсестры и попросили ее выйти из палаты. Бросив на него прощальный взгляд, Сара нехотя рассталась с Вильямом. Это было чудо. Она потеряла Лиззи… но теперь она обрела Вильяма. Может быть, Бог будет к нему милосерден. Сара попросила представителей военного министерства договориться о том, чтобы она могла позвонить матери Вильяма в Вайтфилд. Ее немедленно проводили в кабинет начальника госпиталя, и вдовствующая герцогиня с облегчением вздохнула и затем расплакалась так же, как и Сара.

— Слава Богу… бедный мальчик… как он?

— Боюсь, не очень хорошо, мама. Но ему скоро будет лучше.

Сара надеялась, что не обманывает ее, потому что ей хотелось этому верить. Он не мог выжить для того, чтобы умереть теперь, когда они снова вместе. Она просто не могла позволить ему умереть.

Люди из военного министерства уехали, а начальник госпиталя вошел в кабинет, чтобы поговорить с ней о состоянии Вильяма. Он не тратил слов попусту и перешел прямо к тому, насколько серьезно его состояние.

— Мы не знаем, выживет ли ваш муж, ваша светлость. У него гангрена обеих ног, обширные внутренние повреждения, и он долго будет болен. Возможно, не один год. У него сложные переломы обеих ног, которые невозможно вылечить. Не исключено, что у него инфекция в обеих ногах с тех пор, как он упал и получил переломы. Мы не можем спасти его ноги, и, возможно, нам не удастся спасти ему жизнь. Вы должны знать это.

Сара знала, но отказывалась этому верить. Теперь, когда он вернулся, она ни за что не хотела терять его.

— Вы должны спасти его ноги. Он проделал такой путь не для того, чтобы потерять их.

— У нас нет выбора, во всяком случае, шансов очень мало. Ноги не смогут служить ему, нервы и мускулы слишком сильно повреждены, ему понадобится коляска.

— Прекрасно, но оставьте ему ноги, пусть он будет в коляске с ногами.

— Ваша светлость, я не уверен, что вы поняли меня… здесь тонкое равновесие… гангрена…

Она сказала ему, что прекрасно все поняла, но просила его хотя бы попытаться спасти Вильяму ноги. Он раздраженно пообещал ей, что они сделают все возможное, но она должна здраво смотреть на вещи.

В течение следующих двух недель ему сделали четыре операции. Вильям едва перенес их. Он ни разу не пришел в сознание с тех пор, как его привезли в Лондон. Первые две операции были на ногах, третья — на позвоночнике, а последняя — для того, чтобы устранить внутренние повреждения, которые могли бы стоить ему жизни. И никто из лечащих его специалистов не мог понять, как он перенес все это. Он был ослаблен инфекцией и болезнью, истощен от недоедания, его кости были сломаны, и никто не лечил их, и были явные следы пыток. Он перенес все и выжил… но едва выжил.

Всю третью неделю они делали что могли, и теперь оставалось только ждать, придет ли он в сознание, останется в состоянии комы или умрет. Никто не мог сказать, что будет. Сара изо дня в день сидела рядом с ним, разговаривала, держа его за руку, желая вернуть его к жизни, пока не стала выглядеть хуже, чем он. Она ужасно похудела и побледнела, глаза ее потускнели, пока она неотлучно сидела возле него и ухаживала за ним. Как-то днем одна из медсестер зашла, посмотрела на нее и, покачав головой, тихо сказал ей:

— Он не может услышать вас, ваша светлость. Не мучайте себя.

Она принесла Саре чашку чаю, и Сара с благодарностью приняла ее, но она верила, что Вильям ее слышит.

В конце июля понадобилось еще одно хирургическое вмешательство, на его селезенке, и потом они снова ждали. Сара ухаживала за ним, разговаривала, ободряла, целовала его пальцы и наблюдала за ним, не отходя от его постели ни на минуту и не теряя надежды. Для нее в его палате поставили койку, и Сара одолжила у одной из медсестер халат. Она всего лишь раз оставила Вильяма, когда вдовствующая герцогиня привезла в госпиталь Филиппа, чтобы он повидался со своей матерью в приемной. Ему не позволили подняться наверх, чтобы увидеть Вильяма, и, по правде говоря, ему было страшно. Мальчику сказали, как болен его отец, и Филипп понимал это. Но Вильям был для него чужим. Прошло столько лет, и он не знал его. Сара обрадовалась сыну, она ужасно скучала, он тоже скучал без нее, но она не могла оставить Вильяма.