— Вы могли бы дать мне билет домой, — пошутила она. — Что вы скажете на это? Прямо в Нью-Йорк или, быть может, в Англию. — С тех пор как немцы обосновались в Шато де ля Мёз, это была ее первая шутка.

Он улыбнулся.

— Если бы я только мог. — Его глаза стали серьезными. — Могу себе представить, как беспокоятся ваши родители, — посочувствовал он, всей душой желая помочь ей. — А ваш муж… — Он бы сходил с ума, если бы Сара была его женой и оказалась за линией фронта, но она отнеслась к этому очень сухо. Она только пожала плечами, в то время как ему страстно хотелось протянуть руку и коснуться ее, но он знал, что даже этого не может сделать. — Вы будете в безопасности, если это будет зависеть от меня, — заверил он ее.

— Благодарю вас. — Она улыбнулась ему и тут вдруг споткнулась о корень дерева, протянувшийся через дорожку. Она чуть не упала, но Иоахим проворно подхватил ее своими сильными руками. Когда Сара снова твердо стояла на ногах, она поблагодарила его. Но в это мгновение он почувствовал ее тепло, почувствовал, какой гладкой была кожа ее рук цвета слоновой кости, и ее темные волосы коснулись его лица, словно шелк. Она пахла мылом и духами, которые любил ее муж. Все в ней заставляло Иоахима чувствовать, как что-то тает у него внутри, и его все сильнее мучило то, что он не может рассказать ей об этом.

Он проводил ее до коттеджа, расставшись с ней у калитки, и вернулся за свой письменный стол, чтобы продолжить работать весь вечер.

После этого она не видела его целую неделю. Он ездил в Париж на встречу с послом Отто Абецом договориться о поставках медикаментов. Когда он вернулся, то был настолько занят, что у него не было времени для прогулок в лесу и других приятных вещей. А через четыре дня после его возвращения произошел ужасный взрыв на продовольственном складе в Блуа. Привезли больше сотни раненых, и даже их медицинского персонала было недостаточно, чтобы помочь им. Два доктора перебегали от одного к другому. Они оборудовали в столовой небольшую операционную, но несколько человек так сильно обгорели, что помочь им было невозможно. Конечности были оторваны, лица изуродованы. Когда Иоахим вместе с медицинским персоналом осматривал в переполненных комнатах раненых, перед их глазами открылась страшная картина бойни. Один из докторов пришел требовать помощи. Он хотел, чтобы часть пострадавших перевезли в местные больницы.

— Здесь должен быть какой-то медицинский персонал, — настаивал он, но местная больница была закрыта, доктора уехали, а медсестер забрали в военные госпитали месяц назад или они бежали до начала оккупации. Во всей округе остались только люди с ферм, и большинство из них были слишком невежественны, чтобы оказать им помощь. — А хозяйка замка? Она придет? — Он, конечно, имел в виду Сару, и Иоахим подумал, что она могла быть полезна. Она гуманная женщина, но у нее приближался срок родов. Такая нагрузка могла только навредить ей, и Иоахим почувствовал, что должен ее защитить.

— Я не уверен. Она вот-вот должна родить.

— Скажите ей, чтобы она пришла. Нам нужна ее помощь. У нее есть служанка?

— С ней живет местная девушка.

— Приведите обеих, — приказал ему доктор, как будто Иоахим находился у него в подчинении.

Через несколько минут Иоахим отправил своих людей на фермы, чтобы найти кого-нибудь, кто мог бы им помочь, и в случае необходимости доставить силой. А сам сел в джип и поехал к коттеджу. Он настойчиво постучал в дверь, зажегся свет, и через несколько минут Сара появилась в дверях в ночной рубашке, с суровым видом. Она слышала, как всю ночь прибывали машины «скорой помощи» и грузовики. Она не знала, что произошло, опасалась прихода распоясавшихся солдат.

Но когда Сара увидела Иоахима, она открыла дверь шире, и на ее лице появилось облегчение.

— Простите, что беспокою вас, — извинился он. Он был в рубашке, без галстука, волосы растрепались, а лицо выглядело усталым. — Нам нужна ваша помощь, Сара, если вы сможете прийти. На военном складе произошел взрыв, и у нас невероятное количество раненых. Мы не справляемся. Не могли бы вы нам помочь?

Мгновение она колебалась, глядя ему в глаза, но потом кивнула. Он спросил, не возьмет ли она с собой Эмануэль. Но когда Сара поднялась по лестнице, чтобы спросить ее об этом, девушка сказала, что она останется с ребенком. И через пять минут Сара спустилась к Иоахиму одна.

— А где девушка?

— Она не совсем хорошо себя чувствует, — заступилась за нее Сара. — К тому же я не хочу оставлять сына одного.

Он больше ни о чем не спросил ее, и она пошла вслед за ним в джип в старом выцветшем голубом платье и простых туфлях, волосы были туго заплетены в косу. Она умылась и покрыла голову белым чистым шарфом, в котором выглядела даже моложе.

— Спасибо, что согласились, — поблагодарил он, когда они ехали к замку, и взглянул на нее с уважением. — Я понимаю, что вы не обязаны делать это.

— Я знаю. Но умирающие мальчики всегда умирающие мальчики, независимо от того, англичане они или немцы. — Таково было ее отношение к войне. Она ненавидела немцев за то, что они сделали, но она не могла ненавидеть раненых и даже Иоахима, который был всегда так сдержан с ней. Она сочувствовала тем, кто был в большей нужде, чем она сама.

В эту ночь Сара несколько часов провела в операционной, держа миски, наполненные кровью, и полотенца, пропитанные обезболивающими средствами. Она подавала инструменты и помогала обоим докторам. Она без устали работала до рассвета, а потом они спросили ее, не может ли она подняться с ними наверх. Лишь войдя в собственную спальню, полную раненых, Сара внезапно поняла, где она и как странно тут находиться. На полу были койки и матрасы, и по меньшей мере сорок человек лежали бок о бок, плечо к плечу, и дневальные едва могли, перешагивая через одного, подойти к другому.

Она делала то, что могла, меняя повязки, промывая раны. Только с наступлением дня Сара спустилась вниз, туда, где раньше была ее кухня. Полдюжины дневальных ели там, какие-то солдаты и две женщины, взглянувшие на нее, когда она вошла, о чем-то заговорили друг с другом по-немецки. Ее платье, руки и даже лицо были в крови, волосы падали на лицо прядями, но она, кажется, ничего не замечала. И тут один из дневальных сказал ей что-то. Она не поняла его, но невозможно было ошибиться, что он говорил с уважением и, кажется, благодарил ее. Она кивнула и улыбнулась им, когда ей подали чашку кофе. Тогда одна из женщин показала на ее живот и, кажется, спросила, все ли в порядке, и она кивнула и благодарно села с дымящейся чашкой кофе. Только теперь Сара почувствовала, как она измучена. Несколько часов она не думала ни о себе, ни о ребенке.

В этот момент вошел Иоахим и попросил ее пройти в его кабинет. Она последовала за ним через зал и, когда вошла, снова почувствовала себя странно, даже письменный стол и занавески были те же самые. Это была любимая комната Вильяма, и здесь ничего не изменилось, если не считать того, что теперь здесь жил другой человек.

Иоахим предложил ей сесть в кресло, которое было так хорошо ей знакомо, и ей пришлось преодолеть желание усесться поудобнее, как она делала всегда, когда они вели с мужем долгие беседы. Вместо этого она вежливо села на краешек и отпила глоток кофе, напомнив себе, что теперь в этой комнате она чужая.

— Спасибо за все, что вы сделали сегодня ночью. Я боялся, что это будет слишком тяжело для вас. — Он посмотрел на нее с беспокойством. Он много раз проходил мимо нее этой ночью, когда она, не жалея себя, работала, спасая чью-то жизнь, или, едва сдерживая слезы, закрывала глаза мальчику, которого им не удалось спасти. — Вы, должно быть, измучены.

— Я устала, — честно призналась она, улыбнувшись, но глаза все еще были грустными. Они потеряли так много молодых солдат. И ради чего? Она баюкала одного, словно ребенка, он держался за нее точно так же, как Филипп, и умер у нее на руках из-за раны в животе. Она не в силах была спасти его.

— Спасибо, Сара. Я отвезу вас домой. Думаю, что худшее позади.

— Позади? — спросила она удивленно и так резко, что он вздрогнул. — Разве война окончена?

— Я имел в виду сейчас, — спокойно ответил он. Его взгляды не слишком отличались от ее, хотя он не мог себе позволить высказать их.

— Какое это имеет значение? — спросила она, ставя чашку на стол Вильяма. Она заметила, что они пользовались ее фарфором. — Это может случиться где-то снова сегодня, или завтра, или на следующей неделе. Не так ли? — В ее глазах стояли слезы. Она не могла забыть этих мальчиков, которые умерли, несмотря на то что они были немцами.

— Да, это случится, — грустно признал он, — пока все это не кончится.

— Это так бессмысленно, — сказала она, подходя к окну и разглядывая знакомый пейзаж. Все казалось обманчиво мирным. И Иоахим медленно подошел к ней и остановился вблизи.

— Это бессмысленно… и глупо… и неправильно… но прямо сейчас ни вы, ни я ничего не можем изменить. Вы несете жизнь в мир. Мы несем смерть и разрушения. Это ужасное противоречие, Сара, но я бессилен что-либо сделать.

Она не понимала, почему ей стало жаль его. Он не верил в правоту своего дела. Вильям по крайней мере мог находить утешение в том, что он делает правое дело, а Иоахим не мог. И когда она повернулась к нему, ей захотелось протянуть руку, коснуться его и успокоить, что все будет хорошо, что когда-нибудь он будет прощен.

— Мне жаль, — тихо проговорила она и пошла за ним к двери. — Ночь была долгая и трудная. Мне не следовало говорить того, что я сказала. Это не ваша вина. — Она стояла и смотрела на него, а он страстно хотел быть рядом с ней. Ее слова тронули его.

— Иногда это не слишком утешает, — тихо признался он, не отводя от нее взгляда. Она выглядела такой усталой, и ей необходим был отдых, иначе могли начаться преждевременные роды. Он чувствовал себя виноватым за то, что попросил ее о помощи, но она прекрасно справилась с работой, и доктора были ей очень благодарны.