Они провели последнюю ночь, и Сара уснула в его объятиях. Вильям должен был разбудить ее, когда заплачет Филипп. Она спала глубоким счастливым сном. И после того как она покормила ребенка, они снова любили друг друга. А утром Вильям едва поднялся с постели.

— Я скоро вернусь, моя любимая, — обещал он. На этот раз его отъезд не привел ее в такое отчаяние. Он был цел и невредим, и, кажется, ему не грозила никакая реальная опасность.

И Вильям вернулся повидать ее через месяц, как и обещал, за два дня до Рождества. Они вместе провели Рождество, и он заметил в ней некоторые перемены.

— Ты поправилась, — сказал он ей. Она не поняла, был ли это комплимент или он сожалел об этом. Талия и бедра у нее пополнели, а грудь увеличилась. Прошел только месяц с его прошлого приезда, но ее фигура изменилась, и это удивило его. — Ты не могла снова забеременеть?

— Не знаю. — Сара казалась немного растерянной, раз или два она задумывалась об этом. Время от времени она чувствовала легкую тошноту, и ей все время хотелось спать. — Думаю, вряд ли.

— А мне кажется, что беременна. — Он улыбнулся, но внезапно его охватило волнение. Он не хотел опять оставлять ее здесь одну, особенно в таком положении. Вильям сказал ей об этом ночью и спросил, не хочет ли она переехать в Вайтфилд.

— Это глупо, Вильям. Мы даже не знаем, беременна ли я. — Она не помышляла уезжать из Франции. Ей хотелось остаться здесь и работать над восстановлением замка и заботиться о своем сыне.

— Ты тоже думаешь, что беременна, не так ли?

— Возможно.

— Ах ты, нехорошая девчонка! — Ее слова подействовали на него возбуждающе, и они снова предались любви. А позже Вильям подарил ей единственный подарок, который смог привезти, — изумрудный браслет старинной работы, принадлежащий его матери. — Ты не разочарована, что я больше ничего тебе не привез? — Он чувствовал себя немного виноватым, но он действительно не мог. Он взял этот браслет из сейфа в Вайтфилде с одобрения матери, когда последний раз навещал ее.

— Это ужасно, — поддразнивала она его. — Что мне действительно хотелось бы иметь, так это паяльный инструмент. Я бы попыталась укрепить эти проклятые туалеты, которые установили прошлым летом.

— Я люблю тебя, — рассмеялся он.

Она подарила ему прекрасную картину, которую они нашли в амбаре, и старые часы своего отца, которые очень любила. Она взяла их с собой в Европу на память о нем и теперь подарила их Вильяму. Кажется, они ему понравились.

Герцог и герцогиня Виндзорские провели Рождество в Париже, занятые общественными мероприятиями, а Вайтфилды работали бок о бок, укрепляя балки в амбаре и вычищая конюшни.

— Странный способ проводить день рождественских подарков, дорогая, — заметил Вильям, когда они стояли бок о бок, покрытые грязью и сухим навозом, с молотками и лопатами в руках.

— Я знаю, — ответила она, усмехнувшись, — но представь, как великолепно будет выглядеть усадьба, когда мы все закончим. — Он отказался от попыток уговорить ее переехать в Вайтфилд. Она слишком любила эту усадьбу и была здесь дома.

Вильям уехал в канун Нового года. Сара встретила Новый год в постели, держа на руках сына и напевая ему. Она надеялась, что наступающий год будет лучше и что мужчины снова вернутся домой.

В январе она убедилась, что снова беременна. Ей удалось найти в Шамонте старого доктора, который подтвердил ее предположение. Он сказал ей, что бабьи сказки о том, что нельзя забеременеть, пока кормишь ребенка, подтверждаются, но далеко не всегда. Но Сара была вне себя от счастья. Брат или сестра Филиппа должен был родиться в августе. Эмануэль помогала ей по-прежнему и была взволнована предстоящим появлением нового малыша. Она обещала делать все, что сможет, чтобы помочь герцогине с будущим ребенком. Но Сара надеялась, что к тому времени Вильям снова вернется домой. Она не боялась. Она была счастлива. Она написала Вильяму и сообщила ему новость, он прислал ей ответ и просил, чтобы она берегла себя, и обещал, что постарается снова приехать, как только у него появится возможность. Но его послали в Ваттон в Норфолке с 82-й эскадрильей бомбардировщиков. Он написал ей, что теперь на его возвращение во Францию не будет никакой надежды несколько месяцев. Он упомянул о том, что ему хотелось бы, чтобы в июле она переехала в Париж, и что при желании она могла бы остановиться у Виндзоров. Он боялся, что она снова будет рожать в замке, особенно в его отсутствие, однако он надеялся, что сможет приехать.

В марте она получила еще одно письмо от Джейн, у которой снова родилась девочка, и они назвали ее Элей. Но Сара чувствовала себя странно отдаленной от своей семьи, будто они больше не были сокровенной частью ее жизни, как когда-то. Она старалась быть в курсе их новостей, но письма шли так долго и так много имен, которые они упоминали, были ей незнакомы. Она была целиком занята заботами о сыне, восстановлением замка и постоянно слушала новости из Европы.

Она слушала все радиопередачи, которые ей удавалось поймать в эфире, читала каждую газету, не пропускала ни одного слуха, но новости не были обнадеживающими. В своих письмах Вильям по-прежнему обещал, что скоро будет дома. Весной 1940 года Гитлер, кажется, остановился на время, и Вильяму и его друзьям хотелось знать, не собирается ли он отступить. В Штатах назвали это Телефонной войной, но для людей в оккупированных странах эта война была вполне реальной.

Виндзоры пригласили ее на обед в Париж в конце апреля, но она не поехала. Ей не хотелось оставлять Филиппа одного в замке, хотя она и полагалась на Эмануэль. Кроме того, она была уже на пятом месяце беременности и считала, что ей не следует выезжать без Вильяма. Она послала им вежливый отказ, а в начале мая подхватила ужасную простуду, и пятнадцатого, когда Германия вторглась в Нидерланды, лежала в постели. Эмануэль прибежала наверх сообщить ей об этом. Гитлер сделал следующий шаг. Сара спустилась вниз, на кухню, послушать радио. Она прослушала все новости, какие смогла найти, а на следующий день попыталась дозвониться Уоллес и Дэвиду, но слуга сказал, что накануне утром они уехали в Биарриц. Герцог решил ради безопасности герцогини отвезти ее на юг.

Сара снова легла в постель, а через неделю у нее начался бронхит и от нее заразился Филипп. Она была так занята уходом за ним, что даже не поняла, что это значит, когда услышала по радио об эвакуации Дюнкерка. Что с ними случилось? Каким образом они вернутся обратно?

Когда Италия вступила в войну против Англии и Франции, Сара испугалась. Новости были страшные, Германия напала на Францию, все в стране пришли в смятение, никто не знал, куда уехать и что делать. Сара была убеждена, что они никогда не сдадутся Германии. Но что, если Францию станут бомбить? Она знала, что Вильям и ее родители сходят с ума из-за нее, но она не могла связаться с ними. Они оказались отрезанными от мира. Сара не могла позвонить в Англию или в Штаты. Было совершенно невозможно получить связь. А четырнадцатого июня она, как и все остальные, кто слушал новости, сидела оглушенная. Французское правительство объявило Париж открытым городом. Оно буквально вручило его Германии, и они вошли в город атакующей цепью с наступлением темноты. Франция пала перед Германией. Сара не могла поверить этому. Она сидела, глядя на Эмануэль, пока слушала новости. Девушка заплакала, услышав о падении Парижа.

— Its vont nous tuer… — запричитала она. — Они убьют нас. Нам всем пришел конец.

— Не говори глупости, — сказала Сара, надеясь, что девушка не заметит, как дрожат у нее руки. — Они ничего с нами не сделают. Мы женщины. И возможно, они не придут сюда. Эмануэль, будь разумна… успокойся… — Но она не верила собственным словам. Вильям оказался прав: ей следовало уехать из Франции, но теперь было слишком поздно. В заботах о Филиппе она не заметила предостерегающих знаков и теперь едва ли могла убежать на юг, как это сделали Виндзоры. Она не могла уйти далеко с ребенком на руках, к тому же она была уже на седьмом месяце беременности.

— Мадам, что мы будем делать? — спросила Эмануэль, чувствуя, что она должна как-то защитить ее. Она обещала это Вильяму.

— Абсолютно ничего, — спокойно ответила Сара. — Если они придут сюда, нам нечего прятать и нечего отдать им. Все, что у нас есть, — это то, что мы вырастили в саду. У нас нет ни серебра, ни драгоценностей. — Она вдруг вспомнила изумрудный браслет, который Вильям подарил ей на Рождество, и несколько украшений, которые она привезла с собой, ее обручальное кольцо и первые подарки на Рождество, которые он купил для нее в Париже. Но она могла спрятать эти вещи, а если потребуется, отдать, чтобы спасти жизни близких людей. — У нас нет ничего, что им нужно, Эмануэль. Мы две одинокие женщины с ребенком.

Но тем не менее ночью она взяла с собой в спальню одно из ружей Вильяма и положила Филиппа спать в свою постель. Она спрятала драгоценности под половицей в детской, а сверху аккуратно расстелила ковер.

В следующие четыре дня ничего не произошло. Она даже решила, что они в безопасности, как и прежде, когда на главной аллее появилась колонна джипов. Немецкие солдаты выпрыгнули из джипа и побежали к ней. Двое направили на нее автоматы и знаком велели поднять руки вверх, но Сара не могла это сделать, так как держала на руках Филиппа. Она знала, что Эмануэль убирается после завтрака на кухне, и молилась, чтобы девушка не испугалась, когда их увидит.

Они закричали, чтобы она встала там, где они хотели, но Сара старалась не выдать волнения, дрожащими руками вцепившись в Филиппа и разговаривая с ними по-английски.

— Чем я могу помочь вам? — спокойно спросила она, всем своим видом выражая крайнее негодование и пытаясь как можно лучше передать аристократические, внушающие уважение манеры Вильяма.

Они недолго громко говорили ей что-то по-немецки, а потом другой военный, очевидно, выше чином, заговорил с ней:

— Вы англичанка?

— Американка.

Кажется, это на некоторое время поставило его в тупик, и он о чем-то поговорил с другими, прежде чем снова обратился к ней.