— Повтори. Сделай так снова.

Она повторила, загипнотизированная его взглядом. На этот раз медленнее. Пробуя, легко прихватила зубами его нижнюю губу и будто издалека услышала собственный тихий стон удовольствия.

Глаза Эйдана были такой яркой, невероятной синевы, как само море, раскинувшееся до горизонта. Как будто весь ее мир окрасился в этот изумительный цвет. Ее сердце забилось сильнее, перед глазами все поплыло, как в тот раз на могиле Мод.

Она выдохнула его имя и обвила руками его шею.

Его словно пронзила молния, жаркая волна накрыла с головой. Его руки заметались по ее бедрам, спине, впились в ее волосы. Нежность осторожного поцелуя превратилась в битву губ, зубов, языков. Ее напряженное тело прижималось к его телу, ее сердце бешено билось в унисон с его сердцем.

Она потерялась, заблудилась в обрушившихся на нее ощущениях. Или, может, нашла ту Джуд, что была запрятана в ней глубоко-глубоко, как сказочный голос девушки, плененный серебряной шкатулкой.

Когда Джуд опомнилась, то готова была поклясться, что слышала, как поют камни.

Она уткнулась лицом в его шею, жадно впитывая в себя его запах, как изможденный путник — воду.

— Слишком все это стремительно, — сказала она и лишь сильнее сцепила пальцы на его шее. — Я не могу дышать, не могу думать. Я поверить не могу, что это происходит со мной.

Эйдан усмехнулся.

— Если это хоть немного похоже на то, что творится со мной, то мы вот-вот взорвемся. Милая, до коттеджа можно добежать за несколько минут, и, не успеешь оглянуться, мы уже будем в постели. Обещаю, что нам обоим станет гораздо лучше.

— Не сомневаюсь, что ты прав, но я…

— Не можешь так быстро. Иначе ты не была бы Джуд.

Огромным усилием воли он отстранился, всмотрелся в ее лицо. Не просто хорошенькая, а красавица, уверенная красавица. Интересно. Похоже, она понятия не имеет, насколько красива и уверенна, и потому так осторожна. Он не должен ее торопить.

— А мне очень нравится Джуд, как я уже говорил. Тебе нужны ухаживания.

Она и сама не поняла, удивлена ли, довольна или оскорблена.

— Ничего подобного!

— Еще как нужны. Тебе нужны цветы и слова, и поцелуи украдкой, и прогулки под луной. Джуд Фрэнсис нужна романтика, и я подарю ее тебе. Ты бы видела свое лицо. — Эйдан взял ее за подбородок, как взрослый обиженного ребенка, и она решила, что все-таки оскорблена. — Ты дуешься.

— Ничего я не дуюсь. — Она бы высвободилась, но он лишь крепче сжал ее подбородок и поцеловал в губы.

— Ведь это я смотрю на тебя, дорогая, и если ты не надулась, причем очень мило, то я шотландец. Думаешь, я смеюсь над тобой? Ничего подобного. Или почти ничего подобного. И что плохого в романтике? Я сам люблю романтику.

Его голос согревал ее, как стаканчик виски у разожженного камина.

— Ты будешь подолгу смотреть на меня издали и улыбаться мне, а проходя мимо, слегка касаться рукой моей руки? Подаришь жаркий отчаянный поцелуй? Прикосновение… — Он провел кончиками пальцем по ее груди, и ее сердце чуть не остановилось. — Тайком?

— Я приехала сюда не за романтикой.

Да неужели? Со всеми ее мифами, легендами и сказками?

— Но ты ее получишь. И когда мы в первый раз займемся любовью, это будет неспешно и сладко. Обещаю. Пойдем назад. Ты так смотришь на меня, что я могу нарушить обещание так же быстро, как дал его.

— Ты просто хочешь быть главным. Хочешь командовать.

Как и по дороге сюда, он по-дружески взял ее за руку, но сейчас Джуд испытала досаду.

— Наверное, я привык командовать, но если, милая Джуд, ты захочешь взять бразды правления в свои руки и соблазнить меня, обещаю, я не окажу сопротивления.

Он рассмешил ее, черт его подери, рассмешил так, что она не могла остановиться.

— Нам обоим придется поработать над собой, — отсмеявшись, произнесла она.

— Но ты ведь будешь навещать меня? Ты будешь сидеть в моем пабе, пить вино, а я буду смотреть на тебя и страдать.

— Боже, ты ирландец до мозга костей, — прошептала она.

До мозга костей, — согласился он, поднес ее руку к губам и задержал, покусывая суставы пальцев. — И, между прочим, Джуд, ты классно целуешься.

— Хммм, — буркнула она. Это был самый безопасный ответ и, в общем-то, единственный, пришедший ей в голову.

Через несколько дней, когда весна уверенно воцарилась в Ардморе, Джуд часто можно было видеть в пабе. Она приходила на час или два вечером или днем. Она слушала, записывала истории на диктофон, делала пометки. Слухи о ней разлетелись по всем окрестностям, и все больше людей приходило рассказать ей легенды или послушать их.

У нее накопилось много аудиозаписей и горы заметок. Она тщательно расшифровывала их и анализировала, переносила в компьютер, попивая ставший привычным чай.

И если иногда она представляла себя героиней романтических легенд, то не видела в том вреда. Если подумать, это было даже полезно. В конце концов, когда истории становились более личными, она лучше чувствовала их глубинный смысл.

В самом начале она вовсе не думала тратить время на художественный вымысел. В академическом труде нет места грезам и фантазиям. Она собиралась провести серьезное исследование, выявить сходные сюжетные ходы, систематизировать персонажей, а потом все упорядочить.

«А что дальше, Джуд? — спросила она себя. — Как ты распорядишься этим, черт побери, даже если отредактируешь и обобщишь написанное, пока оно не станет сухим, как пыль? Попытаешься опубликовать в каком-нибудь научном журнале, который мало кому интересен? Или попробуешь читать лекции, используя собранный материал?»

Такая перспектива, пусть даже отдаленная, вызывала у нее приступ тоски.

Она обхватила лицо ладонями и дала волю отчаянию. Ничего никогда не получится из этой работы, из этого проекта! Вся затея обречена на провал, и хватит заниматься самообманом. Никто никогда не подойдет к ней на заседание кафедры и не станет обсуждать исследование и открытия Джуд Ф. Мюррей. Хуже того, ей самой это не нужно.

Это просто психотерапия, лечение, способ вытащить себя из ямы, в которую она, черт его знает как, попала.

Что толку во всех годах учебы и работы, если она не может подобрать правильные термины для собственного кризиса?

Низкая самооценка, уязвленное самолюбие, неверие в собственную женскую состоятельность, профессиональная неудовлетворенность.

Но что кроется за всем этим? Размытая идентичность? Может, отчасти проблема в этом? Где-то на жизненном пути она потеряла себя, а то, что осталось, оказалось таким бледным и непривлекательным, что она сбежала.

Куда?

Сюда, подумала Джуд и с удивлением заметила, что ее пальцы стучат по клавиатуре, а мысли изливаются на экран.

Я сбежала сюда, и здесь я чувствую себя настоящей. Здесь мне уютнее, чем в доме, который купили мы с Уильямом, или в квартире, куда я переехала, когда он устал от меня. И гораздо уютнее, чем в университетской аудитории.

О, Господи, как же я ненавидела аудитории! Почему я никогда не могла признаться в этом, просто сказать это вслух? Я не хотела работать там, не хотела преподавать. Я хотела чего-то другого. И сгодилось бы что угодно, только другое.

Как я стала такой трусихой, более того, такой жалкой занудой? Почему даже сейчас, когда не перед кем держать ответ, кроме как перед самой собой, я подвергаю сомнению проект, который приносит мне такое удовлетворение? Неужели я не могу хотя бы ненадолго побаловать себя тем, что не имеет практического значения?

Если это лечение, я имею право потратить на него время. Это никому не может навредить. Напротив, я думаю, я надеюсь, что это принесет мне пользу. Как ни странно, меня влечет литературное творчество. Я чувствую какую-то тайну в том, как складываются слова, создавая образ или сюжет, я слышу их звучание.

Я испытываю трепет, видя на странице собственные мысли, облеченные в слова. Мне приятно читать их, зная, что они мои. Это меня волнует настолько, что становится страшновато. Я многое отвергла в своей жизни, я долго сторонилась всего, что хоть немного пугало меня, даже если понимала, что это мое.

Я хочу снова почувствовать себя значимой, уверенной в себе. Я наслаждаюсь игрой воображения. Кто и как подавлял меня, не имеет значения, особенно сейчас, когда я поняла, что во мне еще теплится какая-то искра. Ее хватит, чтобы признаться, пусть втайне, что я хочу верить в легенды, в мифы, в фей и эльфов, и в привидения. Какой в этом вред? И уж точно в этом не может быть никакого вреда для меня.

Джуд откинулась на спинку стула, сложила руки на коленях. Конечно, это мне не повредит. Это безобидно и увлекательно. Как давно я по-настоящему ничем не увлекалась, ничему не удивлялась.

Протяжно вздохнув, Джуд закрыла глаза, не чувствуя ничего, кроме невыразимого облегчения.

— Я так счастлива, что приехала сюда, — произнесла она вслух, вставая и подходя к окну.

Творчество помогает бороться с отчаянием. Дни и ночи, что она провела здесь, успокаивают ее смутные тревоги. Как бесценны эти счастливые моменты!

Джуд отвернулась от окна. Ей нестерпимо захотелось на свежий воздух. Она отнесет цветы на могилу Старой Мод и поразмышляет над новым поворотом в своей жизни.

Эйдан Галлахер, ослепительно-красивый и почему-то заинтересовавшийся скучной, благоразумной Джуд Ф. Мюррей. Разве это не фантастика?

Конечно, время, проведенное с Эйданом, далеко не умиротворяющее, хотя из осторожности она принимает все возможные меры, чтобы не оставаться с ним наедине. Однако даже присутствие посторонних не мешает ему заигрывать с ней, бросать на нее выразительные взгляды, улыбаться или лениво касаться ее руки, волос, лица.