Но что было в корне всего этого? В самой основе? Трудности с самоопределением? Отчасти, может быть и так. Вероятно, она потеряла себя в тот момент, когда все, что осталось ей знакомого, приобрело бледный, непривлекательный вид. И тогда Джуд сбежала. Но куда?

Сюда. Подумала она и больше чем удивилась, почувствовав, как пальцы залетали над клавиатурой — ее мысли начали с огромной скоростью переноситься из головы на экран монитора.

Я бежала сюда. И здесь чувствую себя настоящей. Чувствую, что здесь я больше дома, чем в нашем с Уильямом доме, или в квартире, куда переехала, после того, как он устал от меня. Даже больше дома, чем в студенческой аудитории.

Боже, Боже, как же я ненавидела эти учебные классы. Почему никогда не могла признаться себе в этом, просто громко сказать вслух? Я не хочу больше этим заниматься, не хочу быть частью этого. Мне нужно другое. Именно, что-нибудь другое.

Как я стала такой трусихой, и что еще хуже, вызывающим жалость сухарем? Почему даже сейчас, когда мне не перед кем отвечать, кроме себя самой, я сомневаюсь в своей работе, когда она приносит мне такое удовольствие и удовлетворение? Разве не могу эти несколько месяцев побаловать себя чем-нибудь приносящим удовольствие, а не пользу.

Если это терапия, то мне пора уже начать ее. Вреда она не причинит. Я думаю, я надеюсь, что такое лечение принесет мне что-нибудь да хорошее. Мне нравится писать. Я чувствую привязанность к писательскому труду. Может, в данных обстоятельствах это звучит немного странно, но в самую точку. Меня привлекает процесс писательства, его тайна, то, как слова на странице складываются в образ, смысл, звук.

Когда я вижу написанные мною слова, меня охватывает дрожь. В осознании того, что это написала я есть волшебное чувство собственного достоинства.

Что-то во мне страшится, так как это невероятно волнующе. А большую часть своей жизни я отворачивалась, пряталась ото всего, что могло испугать. Даже если и вызывало восторг.

Хочу снова почувствовать себя значимой. Мне безумно нужно признание. И кроме всего, я получаю потрясающее удовольствие от волшебства. И сейчас по мне словно проехали трактором, а кто — неважно И я ощущаю, что блеск волшебства, все еще здесь, внутри меня. И это сияние дает мне возможность писать, пусть и скрывая от всех., что я хочу верить в легенды, мифы, в эльфов и привидения. Что в этом плохого? Мне ничего не угрожает.

Нет, думала Джуд, откидываясь на спинку стула и складывая руки на колени, это абсолютно безвредно, и пробуждает любопытство. Сколько времени уже прошло с тех пор, когда она последний раз позволяла себе проявить любопытство?

Тяжело вздохнув, Джуд закрыла глаза, и все что она чувствовала — так это сладость спокойствия:

— Как я рада, что приехала сюда, — произнесла она громко.

Джуд поднялась и посмотрела в окно, довольная, что справилась с отчаянием, погрузившись в работу. Дни и ночи, проведенные здесь, приглушили нарастающую внутри нее бурю. Как дороги ей были эти маленькие моменты радости. Она отвернулась от окна, мечтая о воздухе и пространстве, где бы обдумала все остальные аспекты ее новой жизни.

В ее мыслях был Эйдан Галлахер. Восхитительный, местами экзотичный, необъяснимым образом заинтересованный в основательной, трезвомыслящей Джуд Ф. Мюррей. Вот и говорите о волшебстве.

Возможно, время, проведенное с Эйданом и не было таким спокойным, признала она, хотя Джуд прилагала все усилия, и они никогда не оставались наедине. Но присутствие других людей не мешало ему флиртовать с ней, позволять себе те самые долгие взгляды, о которых он говорил, или ленивые, незаметные улыбки, легкие прикосновения к ее рукам, волосам, лицу.

Что в этом было плохого? — таким вопросом задавалась Джуд, когда шла с букетом цветов на вершину холма к могиле Мод. Каждая женщина имеет право на флирт. Может она, в отличии от цветов в ее руках, цветет позднее. Но все-таки, лучше поздно, чем никогда.

Ах, как она хотела расцвести. Мысль об этом была такой волнующей, такой захватывающей и пугающей, как мысль о том, чтобы писать. Разве не прекрасно обнаружить, что ей нравится, когда с ней флиртуют, когда на нее смотрят так, словно она красивая и желанная? Господи, если она останется в Ирландии на все шесть месяцев, то, когда вернется в Чикаго, ей же будет тридцать лет — самое лучшее время, чтобы почувствовать себя привлекательной.

Ее муж никогда с ней не флиртовал. И если ее не обманывает память, то самым лучшим комплиментом по поводу того, как она выглядит, была фраза, что выглядит она довольно мило.

— Женщина не хочет слышать, что она мило выглядит, — бормотала Джуд, садясь рядом с могилой Мод. — Она хочет слышать, что прекрасна, сексуальна. Что выглядит сногсшибательно. И неважно, даже если это неправда. — Она вздохнула и положила цветы у надгробного камня. — Потому что в тот момент, когда эти слова произносятся, и женщина их слышит — это самая, что ни на есть, правда.

— Тогда могу ли я сказать, что ты прекрасна, как цветы, которые ты принесла в этот чудесный день, Джуд Франциска?

Джуд подняла голову и уперлась взглядом в дерзкие голубые глаза человека, которого уже встречала раньше на этом же самом месте. Глаза, смущенно подумала она, которые так часто виделись ей во сне.

— Вы так тихо ходите.

— Это место предназначено для негромких шагов, — он присел на мягкую траву и цветы, украшавшие могилу Мод, что оказалась между ними.

Вода в древнем колодце словно шептала языческую песенку.

— И как ты поживаешь в доме на Холме Фей?

— Замечательно. А у вас здесь семья?

Его голубые глаза подернулись дымкой, а взгляд устремился куда-то поверх камней и высокой травы:

— У меня здесь те, кого я помню и те, кто помнит меня. Однажды я полюбил девушку и предложил ей все, что имел. Но прежде всего, забыл предложить свое сердце. И забыл сказать ей самые главные слова.

В его взгляде на Джуд стоял скорее вопрос, чем утверждение.

— Слова ведь важны для женщины?

— Слова имеют значение для любого. И от невысказанных слов остаются пустые места, — как глубокие, темные дыры, думала Джуд, в которых рождаются сомнения и неудачи. Несказанные слова причиняют такую же боль, как пощечины.

— Да, но если бы мужчина, за которым ты замужем, говорил их тебе, то тебя бы здесь сегодня не было. Я прав? — И когда она в шоке уставилась на него, только ухмыльнулся. — Он никогда даже и не думал о них, и произнесенные, они оказались бы сладкой ложью. Но ты уже знаешь, что он не твой единственный мужчина.

Маленькие язычки страха поползли вдоль позвоночника Джуд. Нет, не страха, задохнувшись, осознала она. Не страха, а восторга.

— Откуда вы знаете про Уильяма?

— Я знаю обо всем понемногу, — он снова слегка ухмыльнулся. — Мне интересно, почему ты винишь себя в том, чего не делала? Хотя, женщины всегда были для меня очаровательными загадками.

Джуд предположила, что ее бабушка говорила с Мод, а Мод с этим мужчиной, но совсем не задумалась о том, что ее личная жизнь и проблемы обсуждались незнакомыми людьми просто за чашкой чая:

— Не могу представить, что мое замужество и его неудачный финал представляет для вас особый интерес

Если холодные интонации в ее голосе и испугали его, по легкому движению плеч мужчины этого было незаметно.

— Я всегда был немного эгоистичен, и в той длинной череде совершенного тобой и того, что еще будет совершено, может оказаться то, чего я желаю больше всего. Прошу прощения, если я оскорбил тебя. Как я уже говорил, женщины для меня — загадки.

— Мне кажется, что это не относится к делу.

— Относится до тех пор, пока ты позволяешь. Мне интересно, а не ответишь ли ты на один вопрос?

— Зависит от вопроса.

— Это очень простой вопрос, но я хочу, чтобы на него ответила женщина. Джуд, скажи мне, предпочла бы ты пригоршню украшений, таких, как эти …

Он раскрыл изящную ладонь, на которой оказались слепящие глаза бриллианты и сапфиры, выжигающие слезы жемчужины.

— Бог мой, но как…

— Приняла бы ты их от человека, который знает, что твое сердце принадлежит ему, или предпочла бы слова?

Все еще ослепленная, она оторвала взгляд от драгоценностей, чье сияние и блеск стояли перед ее глазами и увидела, каким темным и отчаянно напряженным взглядом изучал ее незнакомец. Она выпалила первое, что пришло ей в голову, так как это казалось ей единственно верным.

— А что это за слова?

И он вздохнул… Тяжело… Его плечи, до этого гордо расправленные, поникли, взгляд смягчился и стал печальным:

— Значит, это правда, слова имеют большое значение. А это… — Он раскрыл пальцы, и блеск, мерцание, огонь драгоценных камней просочились через них и рассеялись над могилой. — Это ничего, кроме гордыни.

Она смотрела, затаив дыхание и растеряв остатки ума, как драгоценности превратились в разноцветные лужицы. А лужицы превратились в цветы.

— Я сплю, — тихо шептала она, качая головой. — Это сон. Я просто уснула.

— Ты проснешься, как только захочешь, — в его голосе зрело нетерпение. — Ради разнообразия, посмотри чуть дальше своего носа, женщина, и послушай. Магия существует. Но без любви она бессильна. Этот жесткий урок мне пришлось учить очень долго. Не повтори моей ошибки. На весах сейчас лежит не только твое сердце.

Он встал, тогда как Джуд все еще не могла двинуться с места. Камень на его пальце рассыпался снопом искр, и кожа мужчины, словно, засияла.

— Да спасет меня Финн[21], я должен зависеть от смертной, да к тому же, еще и янки. Магия существует, — повторил незнакомец. — Просто воспользуйся ей.

Он бросил на нее последний взгляд, в котором тлело нетерпение, поднял руки к небу в драматическом жесте. И растворился в воздухе.