Он лишь вздохнул, когда Эйдан сильно ткнул его локтем в ребра.

— Э, добрый день, мисс Мюррей. Меня зовут Джек Бреннан. Эйдан говорит: я себя плохо вел вчера в вашем присутствии. Я извиняюсь и надеюсь, что вы простите меня.

Он протянул цветы, глядя на нее грустным взглядом налитых кровью глаз.

— Я немного перебрал, — продолжал он. — Но это не повод, чтобы грубо ругаться в присутствии леди — хотя я и не знал, что вы там были, не так ли? — говоря это, он скосил глаза в сторону Эйдана и мятежно поджал губы.

— Нет, — она говорила твердым голосом, хотя намокшие цветы казались такими трогательными, что её сердце таяло. — Вы были слишком заняты, пытаясь ударить своего друга.

— Ну что вы, Эйдан слишком быстр, чтобы мне удалось достать его, когда я выпью, — его губы всего на мгновенье изогнулись в красивую, на удивление, улыбку, а затем он снова опустил голову. — Но даже такие обстоятельства не извиняют подобного поведения в присутствии леди. Поэтому, я приношу свои извинения и надеюсь, что вы не думаете обо мне слишком плохо.

— Ну, хватит, — Эйдан похлопал друга по плечу. — Ты отлично справился, Джек. Мисс Мюррей слишком добра, чтобы держать обиду после такого чудесного извинения, — он посмотрел на неё, словно они вдвоем знали какую-то безобидную шутку. — Не так ли, Джуд Франциска?

Вообще-то она уже не сердилась, раздражало только то, как быстро ее раскусили. Не обращая внимания на Эйдана, она кивнула Джеку:

— Я не думаю о вас плохо, мистер Бреннан. Очень мило с вашей стороны, что вы зашли и принесли мне цветы. Может быть, вы зайдете и выпьете чаю?

Его лицо засияло.

— Это очень любезно. Я бы не отказался от чая.

— Тебе надо идти, Джек.

Джек свел брови.

— Нет, не надо. Нет ничего срочного.

— Да нет, есть. Надо забежать в пару мест. Бери мою машину и поезжай. Ты ведь помнишь, я говорил тебе, что у нас с мисс Мюррей есть дела.

— Ну, тогда, ладно, — пробормотал Джек. — Но я не понимаю, чем могла помешать одна чертова чашка чая. Доброго дня, мисс Мюррей.

И он, сгорбившись, побрел к машине; с кепки стекали капли дождя.

— Ты мог хотя бы позволить ему зайти, чтобы укрыться от дождя, — заметила Джуд.

— Но ты сама, кстати, тоже не особо торопишься пригласить меня в дом, — Эйдан наклонил голову, изучая ее лицо. — Ты, наверное, все еще сердишься.

— Ты же не принес мне цветы, — но она отступила назад, разрешая ему пройти в дом и закапать ее чистый пол.

— Ну, теперь я знаю, как нужно поступить в следующий раз. А ты, как я вижу, наводишь порядок. Здесь пахнет лимонным маслом — такой приятный, домашний запах. И, если ты дашь мне тряпку, я вытру всю сырость, которую развел в твоем прекрасном, чистом доме.

— Я сама позабочусь об этом. Мне необходимо подняться наверх, взять магнитофон и все остальное. Мы будем работать на кухне. Ты можешь пока пройти туда.

— Хорошо, — своей ладонью он накрыл ее руки и был награжден хмурым взглядом.

Он осторожно взял у нее цветы:

— Я поставлю их во что-нибудь, чтобы они не выглядели так жалко.

— Спасибо, — чопорная вежливость была единственным оружием, с помощью которого она могла противостоять этому мокрому обворожительному мужчине у нее в прихожей. — Я вернусь через минуту.

Она отсутствовала дольше, чем обещала, но, вернувшись на кухню, увидела, что Эйдан поставил цветы в одну из бутылей Старой Мод и уже, со знанием дела, заваривал чай.

— Я развел огонь в камине, чтобы здесь было тепло. Ты не против?

— Конечно-конечно, — Джуд старалась не раздражаться на то, что он справлялся со всем в три раза быстрей, чем она. — Присаживайся. Я налью чай.

— О, ему нужно еще немного настояться.

— Я в курсе, — пробурчала она, открывая шкаф, чтобы достать чашки и блюдца. — Мы в Америке тоже завариваем чай.

Джуд развернулась к столу, расставила чашки, а потом прошипела:

— Хватит пялиться на меня.

— Прости меня, но ты уж очень хорошенькая, когда такая возбужденная, с волосами, выбившимися из прически.

Ее глаза бунтарски сверкали. Она так остервенело втыкала волосы шпильки, что можно было запросто продырявить голову.

— Судя по всему, мне нужно кое-что прояснить. Это сугубо интеллектуальная беседа.

— Интеллектуальная, — у него хватило ума сдержать улыбку и придать лицу серьезное выражение. — Уверен, это просто замечательно интересоваться состоянием ума друг друга. Я подозреваю, что твой ум в превосходной форме, и, по-моему, замечание о том, какая ты хорошенькая, никак не повлияет на его состояние. Разве я не прав?

— Я не хорошенькая, и мне нет необходимости выслушивать все это. Может быть, мы все-таки начнем?

Он сел только потому, что села она, а потом снова склонил голову набок.

— А ты ведь веришь в это. Ну что ж, это занимательно, на интеллектуальном уровне.

— Мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне. У меня сложилось впечатление, что ты хороший рассказчик и знаком с некоторыми местными преданиями и легендами.

— Я знаю несколько сказок.

Когда она заговорила чопорным тоном, это только усилило его желание наслаждаться ею, разглядывать ее, как только можно и нельзя. Так что он откинулся на спинку стула. Если она хочет интеллектуальной беседы, он решил, что они могут начать с нее… а потом продолжить.

— Вы знаете некоторые из них в той или иной форме. Устная история этого места может меняться от рассказчика к рассказчику, но ее суть остается прежней. Коренные американцы, жители румынской деревеньки или ирландцы — все они могут по-своему рассказывать об оборотнях, но в их рассказах всегда будет присутствовать общая канва.

Так как она все еще сердилась, Эйдан сам налил себе чай:

— У вас есть Санта, Рождественский дед, Крис Крингл[14] — один из них может спускаться по трубе, другой наполнять рождественские сапожки сладостями, но эти легенды имеют общие корни. Потому, что из века в век, от страны к стране разум убеждается, что сердце мифа кроется в существовавшем когда-то явлении.

— Ты веришь в Санта Клауса.

Наливая себе еще чаю, он встретился с ней взглядом:

— Я верю в магию и в то, что самая лучшая ее часть, самая настоящая, находится в сердце. Ты здесь уже несколько дней, Джуд Франциска. Ты почувствовала магию?

— Атмосферу, — начала она и включила магнитофон. — Атмосфера, дух этой страны определенно способствует возникновению и сохранению мифов. Источники мифов — это язычество с его маленькими храмами и жертвами богам, кельтский фольклор с его предостерегающими приметами и вознаграждающими знаками, а также влияние культуры викингов, норманнов и всех остальных, кто в свое время завоевывал страну.

— Это земля, — не согласился Эйдан, — а не люди, которые пытались ее покорить. Это земля, холмы, скалы. Это воздух. И кровь, которая пропитала все вокруг, пролитая в борьбе за то, чтобы удержать и сохранить. Это ирландцы поглотили викингов, норманнов и всех остальных, и никогда наоборот.

Это была гордость, которую она понимала и уважала:

— Но то, что эти люди пришли сюда, на этот остров, создали здесь семьи, пустили корни и принесли с собой свои верования и предания, тем не менее, остается фактом. А Ирландия, в свою очередь, приняла их верования, предания и суеверия.

— Что было первым: предание или рассказчик? Это тоже часть твоего исследования? — спросил ее Эйдан.

Джуд подумала, что он очень сообразительный и ему присущи острый ум и дар красноречия.

— Нельзя изучать одно, оставив в стороне другое. Кто рассказывает и почему, так же важно, как и что рассказывают.

— Хорошо. Я расскажу тебе историю, которую мне рассказал мой дедушка, ему — его отец, и так до бесконечности, потому что Галлахеры живут на этом берегу и холмах дольше, чем помнит само время.

— То есть история передается от отца к сыну, — прервала его Джуд, и в ответ на это он насмешливо выгнул бровь. — Просто обычно истории переходят из поколения в поколение через мать.

— Может и так, но барды и менестрели Ирландии по традиции были мужчинами, и говорят, что один из них и был тем первым Галлахером, который забрел в эти места, исполняя песни за эль и монету. Говорят также, он видел кое-что, о чем я хочу тебе как раз рассказать, собственными глазами, еще кое-что ему рассказал Кэррик, принц эльфов. А потом мой предок превратил все это в историю и рассказал всем, кому было интересно слушать.

Он ненадолго замолчал и увидел вспыхнувший в глазах Джуд интерес. И начал:

— Когда-то жила девушка. Все звали ее Гвен. Она было простого происхождения. Но сердцем и поведением — леди. Волосы у нее были цвета зимнего солнца, а глаза — зеленые, как мох. О ее красоте было известно далеко за пределами этого места. И хотя она ходила с гордо поднятой головой, была стройна, а ее фигура притягивала взгляды, она была очень скромной девушкой, чья мать умерла, когда давала жизнь своей единственной дочери. И девушка жила со стареющим отцом в опрятном коттедже, в котором она вела хозяйство. Она была послушной дочерью и никогда не перечила своему отцу, и никто и никогда не слышал ее жалоб. Хотя иногда люди видели, как она гуляла по вечерам вдоль утесов, смотря в море так, словно желала обрести крылья и улететь.

Пока он говорил, солнечный луч прорвался через пелену дождя, через оконное стекло и тихонько опустился на стол между Джуд и Эйданом.

— Я не могу сказать, что было у нее на сердце, — продолжал Эйдан. — Возможно, она и сама не знала. Но она содержала в чистоте коттедж, заботилась об отце и бродила одна вдоль морских утесов. Однажды, когда девушка несла цветы на могилу матери, которая была похоронена возле колодца святого Деклана, она встретила мужчину, по крайней мере, она так думала. Он был высокий, стройный, с черными волосами, волнами, спускающимися на его плечи, и глазами — голубыми, как колокольчики у нее в руках. Он позвал ее по имени, и его голос музыкой зазвучал в голове Гвен и заставил ее сердце танцевать. И подобно вспышке молнии вспыхнули их чувства и воспылали они любовью друг к другу у могилы ее матери, и легкий ветер, походивший на шепот эльфов, вздыхал в высокой траве.