Сокрушенный Этторе сказал Петре, что не сможет стать ее мужем.

– Мы вместе. Ничто не соединит нас крепче, чем наша любовь, – ответила она.

Идиллия продолжалась бы бесконечно, если бы жена Этторе не вознамерилась вдруг совершить одно из своих редких путешествий, решив послушать мужа в «Ла Скала». Конечно, она знала, что Этторе не живет монахом, однако считала, что по закону он принадлежит только ей. К тому же ни одна из его любовных связей не длилась больше нескольких месяцев.

Слушая его выступление, она вдруг с неудовольствием заметила, что муж то и дело смотрит на прекрасно одетую молодую женщину, сидящую в ложе. Что-то подсказало ей, что это не просто интрижка.

И после этого синьора Ланкона начала преследовать мужа. Она приходила на каждое выступление в закрытом черном платье, садилась в первых рядах партера и, сжимая в руках носовой платок, наблюдала за мужем заплаканными глазами.

Между тем синьорина Манзи, роскошно одетая, сверкающая драгоценностями, сидела в отдельной ложе и являла собой полный контраст несчастной женщине. Все понимали, что она любовница Ланконы.

И вот однажды, когда Этторе исполнял арию, послышалось несколько свистков. Никто не обратил на это особого внимания, но синьора Ланкона неуклонно продолжала свою кампанию, и вскоре свист сорвал спектакль. Певицы отказались выступать с Этторе.

Наступил день, когда в «Ла Скала» отменили его выступление. Затем пришло письмо из другого итальянского театра, где гастроли синьора Ланконы были названы несвоевременными.

– Я уеду, – объявила Петра в тот день, когда прибыла очередная телеграмма, на сей раз из Рима. – Если меня с тобой не будет, тебя попросят вернуться.

– Нет! – в ярости воскликнул он, готовый крушить мебель в гостиничном номере в Венеции. – Не могу понять, чего они ожидали? Конечно, у меня есть любовница. Это же Италия! Женатый мужчина, сохраняющий верность жене, смешон, он вызывает презрение. Посмотри на своего герцога. Никто не упрекал его в том, что он имеет любовниц.

– Его жена спокойно относилась к этому. Твоя же хочет вернуть тебя в семью.

Этторе схватил Петру за руки:

– Я не расстанусь с тобой!

– Так будет лучше, Этторе. Я знаю, что обо мне говорят. Раньше все смеялись и называли меня твоей игрушкой. Но сейчас, поняв, что наша любовь неизменна, не могут смириться с этим. Люди завидуют нашему счастью.

– Пусть они катятся ко всем чертям! – Этторе ходил по комнате из угла в угол. – И пусть она присоединяется к ним, моя милая женушка! Оставим Италию и мелочные обиды. Поедем туда, где ценят красоту, музыку и любовь.

– Куда же, Этторе? – Петра смертельно боялась потерять его. – Куда мы поедем?

– Во Францию. Мы будем жить в Париже.

Возлюбленные восхищались Парижем. Они сняли квартиру на улице Сент-Луис с видом на Нотр-Дам. У них появились друзья среди художников Монпарнаса. Молодые люди поднимались на верхнюю площадку последнего из чудес света, Эйфелевой башни, и гуляли по берегам Сены.

Этторе оказался прав. Любителей оперы в Париже совсем не волновала личная жизнь певца. Их пленил его голос, им нравилась милая Петра. Билеты в парижскую Оперу распродавались задолго до начала спектаклей. Аристократы платили огромные деньги, чтобы Ланкона исполнил хотя бы одну арию на частных вечерах, куда приводил с собой очаровательную мадемуазель Манзи. Вскоре Этторе разбогател и стал дарить Петре еще больше бриллиантов, рубинов и сапфиров.

Синьора Ланкона признала поражение и, получив чек на весьма солидную сумму, вернулась в свою деревню.

«Ланкона открывает сезон оперой „Паяцы“», – сообщали заголовки «Фигаро» в апреле 1892 года. Эта партия считалась одной из самых трудных для любого тенора. Ланкона репетировал неделями. Газеты обсуждали, способен ли он брать высокие ноты.

Этторе и Петра сияли от счастья, когда наступило 26 апреля – вечер предстоящего ему триумфа и двадцать первый день ее рождения.

– Надень сегодня белое атласное платье, – попросил он, думая только о своем выступлении.

– Конечно, – согласилась Петра, очень любившая это платье.

Перед тем как выйти из дома, Этторе вынул из кармана коробочку от Картье.

– Это тебе ко дню рождения. – Он радостно улыбнулся, наблюдая, как Петра с детским любопытством открывает подарок.

Внутри было ожерелье из сапфиров, окруженных бриллиантами, серьги и два браслета. А еще кольцо, первое, подаренное им, – с сапфиром цвета полночного неба.

Когда Этторе застегнул ожерелье на ее шее, в дверь постучали. Телеграмма. Он вскрыл конверт, пробежал глазами несколько строчек и воскликнул:

– Метрополитен-опера! Меня приглашают в Нью-Йорк на следующий сезон! – Ланкона подхватил Петру и закружился в танце.

– Этторе! Я не в балете. Отпусти меня!

– Америка! Ты понимаешь, что это означает, дорогая? Мы сможем пожениться. У нас будут дети, много детишек. Американских детишек!

– Подожди. – Петра попыталась успокоить Этторе. – Америка тоже в этом мире, где ты считаешься женатым.

– Это не важно. – Он замахал руками. – Люди там совсем другие. Нам не придется идти в церковь, чтобы пожениться. Я как-нибудь оформлю развод. В этом смысле американцы очень цивилизованные. Наступит день, и ты станешь синьорой Ланкона, мое сердце. А сегодня вечером я спою в «Паяцах» так, что зарыдают ангелы, – только для тебя и для наших bambini Americani. – Он надел ей кольцо на безымянный палец левой руки. – Носи его и знай, моя дорогая Петра, что я не покину тебя.

Спектакль начался великолепно. Она никогда раньше не слышала, чтобы Этторе пел так вдохновенно. Он смотрел только на нее, и его голос становился все сильнее, насыщеннее и глубже.

Петра закрыла глаза, наслаждаясь богатством звука и вспоминая тот вечер, когда впервые услышала этот чудесный голос, увидела ясные карие глаза, которые пронзили ее душу. Да, она самозабвенно любила этого мужчину.

Чистая высокая нота длилась долго, но внезапно и резко оборвалась. Петра удивленно взглянула на сцену. Этторе странно покачивался на нетвердых ногах.

Позже она не помнила, как пронзительно закричала. Не помнила, как бежала по коридорам, как упала, запутавшись в шлейфе атласного платья, как проталкивалась сквозь толпу.

Петра помнила только его лицо. Добежав, она сразу поняла, что Этторе ушел от нее навсегда. Лопнувший в голове сосуд разрушил ее счастливое настоящее и заманчивое будущее.

В тот день, когда Этторе Ланкона был похоронен на кладбище Пер-Лашез, Петра вернулась в квартиру на улице Сент-Луис, сняла сапфировое кольцо и положила в свою шкатулку для украшений, чтобы никогда больше не надевать. Целый месяц она оплакивала свою любовь и не желала никого видеть. Но в конце концов слезы высохли. Зная, что всегда будет с нежностью и печалью вспоминать Этторе, Петра решила продолжать жить. Она не сомневалась, что Этторе одобрил бы ее.

Петра надела черное платье, которое шло ей, и приколола брошь-феникс, подаренную герцогом.

– Я снова должна воскреснуть, – сказала она себе, после чего вызвала горничную и сообщила ей, что готова принимать посетителей.

Ей не пришлось долго ждать. Барон Алан де Валери, большой поклонник оперы, выразил желание разделить горе мадемуазель Манзи и снять тяжкий груз утраты с ее округлых, белых и нежных молодых плеч. Он упомянул, конечно, чисто случайно, о своем доме в долине Луары.

– Это настоящее сокровище, – заметил барон, – а вы наверняка знаете толк в сокровищах.

Петра улыбнулась, намереваясь вступить в игру.

– Моя коллекция невелика.

– Это скоро изменится, поверьте, мадемуазель. Надеюсь, вы окажете мне честь и посмотрите мою коллекцию… Возможно, выберете что-нибудь для себя.

– Когда-нибудь я сделаю это с удовольствием, мсье Валери.

– Май в Луаре – это поэма.

– Не сомневаюсь. Но как видите, я все еще в трауре. Черное – не цвет для весны.

– А как прекрасно лето за городом. Все в зелени. Вы можете надеть ожерелье из изумрудов… – Его глаза заблестели от вожделения.

– Конечно, со временем я сниму траур. Но уверяю вас, я сделаю это только по своей воле. Я сама решу, как жить дальше… и с кем. И даже, – она лукаво взглянула на него, – какие украшения мне носить. Вы помните Этторе Ланкону, возможно, слышали и о герцоге ди Монфалко. – Он кивнул. – Тогда для вас не секрет, что я привыкла к обществу умных, богатых, щедрых и чрезвычайно… эмоциональных мужчин. Ничто другое меня не устроит.

Он улыбнулся, восхищенный ее прямотой.

– Надеюсь, я не разочарую вас.

– Это зависит от мужчины. – Не собираясь так быстро сдаваться на милость победителя, Петра протянула руку, давая понять, что встреча окончена, и Алан де Валери склонился над ней.

К лету 1892 года Петра устроилась в уютном доме на берегу Луары – пока баронесса де Валери гостила в Риме. Вольно или невольно, Петра Манзи превращалась в одну из самых известных куртизанок Европы. Мужчин восхищали ее раскованность в постели и сдержанные манеры в гостиных.

Она уже не была ни игрушкой герцога, ни любовницей оперного певца. Петра стала Ла Коломбой, но через много лет оказалось, что ее судьба зависит от диктатора Италии. Это вынудило Петру обратиться к сыновьям, ибо она желала спасти свои сокровища.

Глава 6

Апеннины, октябрь 1943 года

Было тихо, только листья шелестели под легким ветерком, да позвякивали колокольчики на шее пасущихся овец. В бледном свете луны группа партизан была почти незаметна.

Стефано взял бинокль и огляделся. Шоссе пересекало самый высокий в этой части Апеннин хребет. Ниже находился новый склад нацистов, а справа от него шла дорога в долину.

Сегодня вечером, если их расчеты верны, именно по этой дороге прибудет первая партия оружия. С его помощью немцы собирались выбить партизан из убежищ в горах.

Нацистские ублюдки. Но партизаны разрушат их надежды на победу, и это чертово оружие взлетит в небо вместе с немецкими солдатами.