Но с каждой минутой она чувствовала, как нарастает радость. Но с чего бы это? "Не лукавь, — одернула она себя. — Ты рада, что дочь бросит все, будет спасать тебя".

Она поймала на себе взгляд Алексея Ивановича.

— Благодари мать и Мишу, они из Катерины сделали то, что тебя спасет.

Ксения Демьяновна почувствовала, как краснеет, хотя, казалось бы, что такого сказал старик.

Вспоминая о той сцене сейчас, она снова почувствовала прилив крови к щекам.

— Ты хорошо выглядишь, тебе идет румянец, — не унимался насмешливый профессор.

— Мне повезло с кожей, — в тон ему ответила Ксения.

— С матерью и Мишей тебе повезло, — проворчал он.

Но она сказала правду. Она всегда выглядела моложе своих лет из-за кожи. Казалось, на "строительство" ее лица было отпущено мало кожи, поэтому она натянута, как на барабане. С годами кожа не растянулась, что придавало лицу некоторую неподвижность, но оно избавлено от глубоких морщин. В ее возрасте, насмешливо замечала Ксения, большинство женщин похожи на шарпеев. Собак, у которых лишняя кожа всюду свисает складками.

Катерина унаследовала моложавость матери. Более того, ее лицу досталось больше кожи, оно подвижнее и милее.

Катерина работала в Центре у Назарова, а Ксения боролась с собой. Но чем дальше, тем труднее. В светлые часы возвращения к себе думала, как лучше распорядиться собой. Сработал закон притяжения информации. От Ольги Петровны узнала, что ее свекор болел этой же болезнью. Его отвезли в лечебницу, в Дом на Каме, к доктору Верхотину, который считал, что больным этой болезнью лучше жить вместе. Он создал что-то вроде общины, где больные живут, обслуживают себя.

Ксения открыла карту и нашла истоки реки Камы. Она знала эти места — непроходимая тайга, чистый воздух. Она расспросила Ольгу Петровну о деталях, все, что услышала, ей понравилось. Настал день, когда она сказала Катерине:

— Отвези меня к доктору Верхотину…

Вспоминая о тех днях, Ксения не могла спать. Она то отбрасывала плед, то натягивала. Точно так она не могла спать и раньше, когда думала об этом. Бессонница? Это не самое страшное. Она точно знает, что есть кое-что хуже — безмыслица. Именно так, а не бессмыслица, которая возникает при болезни Альцгеймера. Но когда здоровый человек совершает поступки без мысли о последствиях — куда страшнее. Она совершала их, не думая — хорошо бы о себе, но и о тех, кто с ней связан. Как бывает: тот, кто рядом, страдает сильнее.

Но разве сейчас, здесь, в Доме на Каме, она не получает свое сполна? — попыталась возмутиться Ксения Демьяновна.

Усмехнулась. А что такого дурного здесь? Все самое трудное досталось Катерине. Жизнь дочери изменилась внезапно, навсегда. Причина — в ней, в матери.

Да, она, Ксения Улановская-Веселова, всегда жила как хотела. Делала что хотела. Она удивляла не только себя, но многих. А когда в сорок два года родила сына Федора от полузнакомого, как говорила всем, якута-проводника, нанятого для экспедиции, многие потеряли дар речи.

Когда Ксения Демьяновна подумала, что произошло потом — смерть матери, дяди Миши, замужество дочери, ее развод, болезнь Альцгеймера, скрутившая не только ее, но и всю семью, — ей хотелось плакать. От смущения. Как поступила бы она сама, оказавшись на месте Катерины? Ксения Демьяновна не была уверена, что точно так же.



20



— Но им должно стать хуже на самом деле! — Светлана нервно раздувала ноздри. — Ты это понимаешь? Я не получу деньги на регистрацию препарата, если зарегистрируют ее лекарство!

Светлана смотрела на Виктора Николаевича, он видел, как сверкают ее ярко-синие глаза, как колышутся локоны на плечах, угадывается грудь в низком вырезе блузки из голубого шелка.

Он медленно поднимался со стула.

— Я… Светочка, милая… я сделаю все, что ты хочешь. Я знаю, как…

Она шагнула к нему, но не подошла. Она знала, как подманить мужчину: сделать шаг — замереть, накричать-приласкать. Но взять ее он должен сам.

Зацепин окинул Светлану жадным взглядом. Все в ней было таким… В общем, такая женщина снилась ему в юности. Он даже на своей бывшей женился из-за обманного освещения. Ее волосы сияли, как сейчас у Светланы, а глаза — они никогда не были голубыми, но в них, светло-серых, запрокинутых, отражалось небо. Вот он и решил, что она — та самая женщина, из его снов.

В общем-то Виктор Николаевич Зацепин извинял себя за тогдашнюю ошибку — он только что вернулся из трехмесячной экспедиции по Уралу, где кругом мужчины и одна немолодая повариха.

С женой они счастливы не были, только в первые месяцы страсти. Он все время хотел увидеть ее такой, как впервые. Но солнце падало под другим углом. Иногда он смеялся над собой — не без горечи: может быть, вывезти ее на экватор? Там присмотреться? У них родилась дочь, жена занималась ею, а он бродил по горам и долам.

У Виктора были другие женщины, она об этом знала. Теща, которая жила с ними, понимала все. Она терпеть его не могла с той же силой, с какой он ее. Они почти не разговаривали. Жена развелась бы с ним, но теща не разрешала. У нее было больное сердце, он втайне надеялся, что она уйдет в мир иной, а после этого жена оставит его.

Но теща поступила по-другому. Из семейного бюджета вынула деньги на операцию — вживила кардиостимулятор. Дурной пример заразителен — такой же вставил себе сосед Соломин. "Но он-то знал, зачем живет!" — в сердцах чертыхался Виктор Николаевич. Она заявила, что если на операцию пошел такой великий человек, как Михаил Александрович, то дело верное.

Великий? Хорошо быть великим, морщился Зацепин, если ты вырос на хорошо унавоженной почве. Подумать только — еще до революции старик выучился за границей, а практику где проходил? В Боливии! Выговорить страшно: подумают, что не в себе. Но это было на самом деле. А он, Виктор Зацепин? В геологию попал из-за недобора в институте.

Но вот как бывает — они оказались соседями по даче. Даже дом у Зацепина лучше. Главное, говорил себе Виктор Николаевич, дышать глубже, тогда уловишь настоящий запах времени. Без дезодоранта. Ему нравилось такое сравнение, сам придумал. Поэтому, догадался он довольно скоро, лучше всего в геотресте, в котором работал вместе с Соломиным, теснее прислониться к профсоюзному комитету. Тогда можно стать полезным многим, даже самому Михаилу Александровичу.

Что он и делал.

Давно научившись отличать полезное от неполезного, нужное от ненужного, Зацепин начал действовать быстро и решительно. Результаты появились — в облике Светланы Поляковой. Она вполне может стать украшением всей его жизни. Причем не просто бирюлькой на шее, вроде тех, без которых она считает себя бедной и несчастной, а вполне весомой ценностью. Она сама похожа на слиток золота. Но если ей помочь, то Светлана Михайловна Полякова станет автором лекарства. Тогда начнется у них безбедная жизнь. Зацепин кое-что прочитал о болезни Альцгеймера и уточнил — безбедная жизнь навсегда, везде, всюду. От Северного полюса до Южного. Чем больше стариков на планете, тем выше доходы от лекарства.

Виктор Николаевич подошел к ней так близко, что увидел красные прожилки на белках глаз. От нее пахло черносливом, что-то она говорила… Зацепин забыл. Ах да, нотки чернослива в новой темной помаде. Можно попробовать.

Он наклонился и прижался к ее губам.

— М-м-м… Самый настоящий чернослив, — прошептал он.

Она засмеялась.

— Я думала, ты пропустил мимо ушей.

— Как можно, — сказал он, отстраняясь. — Десерт. Чернослив со взбитыми сливками. — Рука нырнула в декольте.

— Фу! — Она слегка порозовела. Он всегда удивлялся этой способности Светланы. Играть в скромницу. Актриса.

Он всмотрелся в ее глаза.

— Ты много работаешь, — покачал головой. — Ничего, скоро отдохнешь так, как никому не снилось. Вместе со мной. А пока… — Он вынул из кармана коробочку. Она протянула руку. — Я сам. — Он перехватил ее руку.

Светлана закрыла глаза. Ее рот растянулся в ожидающей улыбке. Чего она ждала? Она давно хотела золотую корзиночку со свисающим из нее букетиком. Она называется жардиньерка.

— Я сам, сам…

— Ага… — пробормотала она.

Светлана подставила ему грудь, обтянутую тонким шелком. Он заметил, как вздыбился сосок, он едва удержался, чтобы не прикусить его через тонкую ткань.

Не время, удержал он себя. Она расплатится за этот подарок щедро. Он видел это по трепету резных ноздрей. Он всегда смотрел на ноздри женщин, если бы мог, коллекционировал бы их…

— Белое золото, белый жемчуг, — бормотал он, — готово. — Она не открывала глаза. — Такая милая получилась флора.

— Я хочу и фауну тоже, — бормотала она.

— Я твоя фауна. — Он не удержался и теперь уже не прикоснулся, а впился губами в ее губы. Аромата чернослива он уже не чувствовал, только запах мяты от зубной пасты.

— Лягушки, птички, щенки, попугайчики… — перечисляла она, когда он оторвался от нее. — И чтобы у всех бриллиантовые глазки…

— Настоящий бестиарий, — усмехнулся он.

— А я в нем — главная бестия, — улыбалась она. Он отозвался новым поцелуем. — Лягушка — символ женской удачи… — проговорила Светлана.

— Я твоя удача, — прохрипел он, стискивая ее плечи.

— Птица — символ любви. Собака — привязанность. Кошка — страсть. Черепаха — мудрость…

— Ты хочешь все это, да? Ты получишь все. — Он обнял ее и крепко стиснул.

Она охнула и обмякла.

— Унеси меня…

— А потом увезу, — пообещал он и вдруг понял, что впервые высказал вслух то, что созревало внутри. Ну да, если у них со Светланой будет много денег, для чего им сидеть здесь? Они выберут себе такое место… Они поселятся в Праге. Почему в Праге? Там спокойно, уютно, безопасно. Он читал.