— Какое модное, какое шерстяное! — сказала она восхищенно.

— Нравится пальтишко? — подмигнула Ольга Петровна.

— Оч-чень.

— Мне тоже.

— Бабушка всегда говорила, что вами можно восхищаться.

— Мною?

— Да.

— Это почему же?

— Потому что вы не просто профессор, а вы женщина-профессор.

— Не мужчина, это точно, — засмеялась она. — Недавно остановил гаишник. Посмотрел на документы, потом на меня.

— Вы что-то нарушили? — удивилась Катерина.

— Ага. Не пристегнула ремень. Было жаль вот это пальто мять. Спешила, не сняла за рулем.

— Так что он?

— Отдал обратно, порозовел и сказал: "Поезжайте, фрау".

— Кто?

— А вот то! Фрау, и все тут.

— Если бы он сказал "мадам", я бы еще поняла, — засмеялась Катерина. — Может, он в школе учил немецкий.

— Но даже он оценил — возраст в документах и… на мне! — Ольга Петровна засмеялась. — Я давно вывела для себя формулу: цена одежды должна быть пропорциональна возрасту. Понимаешь? — Катерина подумала, потом кивнула. — Для тебя это пока неактуально. Но для таких, как я, уже закон.

— Трудно выполнить. — Катрина покачала головой.

— А все законы трудно выполнить. Ты подвезешь меня до метро? Мою машину захватил внук.

— Как он в нее влезает? У вас же "микра". Или вы поменяли?

— Все та же. Муж купил такую маленькую специально, чтобы внук не зарился. Но видишь, не помогло. Думаешь, он на ней ездит? Ничего подобного. Он ее расписывает. Новая страсть — аэрография. Что он на ней нарисует, как он ее зарегистрирует в ГИБДД — его проблемы. Но я сегодня снова — пешком.

— Я довезу вас до самого подъезда. — Катерина вскочила, в одно движение натянула куртку.

Ольга Петровна улыбнулась:

— У меня есть еще одна формула, Катерина. Тебе тоже подойдет: никогда не отказывайся от удовольствия. — Подмигнула.

— Не буду, — запоздало пообещала Катерина. Ей и себе. Нет, себе и ей.

Вернувшись домой, то и дело возвращалась к разговору с Ольгой Петровной. Допустим, она согласна с ней, но где тот человек, где тот мужчина, который мог бы стать ее?

Тогда она еще не знала Вадима.



19



Ксения Демьяновна перебирала в уме то, что услышала от Катерины о поисках лекарства. Значит, Ольга Петровна навела ее на источник? А разве не она? Это ведь ее болезнь переменила Катеринину жизнь. Но если распорядиться ситуацией правильно, то можно из несчастья извлечь самое настоящее счастье.

Она, кажется, про это уже думала? Если и думала, то другими словами.

Ксения Демьяновна потянулась в кресле, как согревшаяся наконец кошка. Край пледа коснулся деревянного некрашеного, но выскобленного добела пола. Сестры-монашки такие старательные. Ах, как пахнет пол… Она втянула в себя запах хвои и прикрыла глаза. В Доме на Каме столько запахов, и все приятные. Даже от животных. Конечно, от них пахнет прелестями сельской жизни, но это естественно. Все-таки доктор Верхотин — маг. Он позволил всем в этом доме найти себе занятие. Ее бывшая соседка никогда не видела вблизи кроликов. Но здесь смело берет их за уши, когда чистит клетку.

"А теперь, — подтолкнула она себя, — вернемся к главной мысли. Сделала экскурс в здешнюю жизнь, ну и хватит", — остановила она себя.

Так о чем она? О том, что ее болезнь для Катерины стала толчком к новой жизни, снова подумала она. Но сейчас Ксения Демьяновна испытала от этой мысли что-то непривычное. Но каково было Катерине от такого толчка? Видеть перед собой мать, которая…

Она быстро поддернула плед и натянула его до подбородка. "Продолжим послеобеденную сиесту", — приказала она себе.

Сиеста — это значит: снова Вечный Друг вторгается в ее разум. Хорошо, что он не знает, где она устроила себе сиесту. Она говорит ему, что сейчас в экспедиции, но где — тайна. Конечно, если он захочет, то все узнает. Но зачем ему?

Ксения Демьяновна не открывала глаза, старалась ровно дышать. Невредно и вздремнуть. Доктор Верхотин советует. Но в голове толклось то, что не давало спокойно дремать. Оно должно перевариться, тогда от всего случившегося она оставит при себе только полезное, а бесполезное выведет из сознания.

Перемены в самой себе она увидела в глазах Катерины. Большие, серые, они испуганно и настороженно следили за каждым движением. Ксения Демьяновна не спрашивала, что хочет увидеть и чего боится дочь. Она знала силу и необратимость произнесенного слова лучше других. Оно материально. Его можно затолкать подальше, но оно все равно выкатится, потому что произнесено.

Ксения Демьяновна решила сама наблюдать за собой.

Она ходила на работу в институт два раза в неделю, в так называемые присутственные дни. Старалась держаться, чтобы коллеги ничего не заметили.

Но это случилось, причем довольно скоро. Первый звоночек прозвенел, когда она поймала на себе изумленные взгляды молоденькой сотрудницы редакционно-издательского отдела. Как, она не помнит, что вчера отдала свою статью в сборник? Да что это с профессором Улановской-Веселовой?

Ксения Демьяновна немедленно подала заявление об отпуске. Она просила дать ей академический. Она написала безукоризненное обоснование своего желания, чтобы заместитель директора ни на секунду не усомнился: Улановской-Веселовой необходимо закончить работу над монографией. Она получила то, что просила.

На самом деле Ксения Демьяновна давно собиралась свести воедино статьи по этнографии народов Сибири, переписать устаревшие куски, в которых содержатся столь же устаревшие утверждения. Расцветить новыми данными и оживить — сегодня все хотят знать о себе то, чего не знали прежде. Народы Сибири не исключение. Образованные, а многие разбогатевшие на золоте и алмазах, люди жаждали понять: кто они и как лучше всего подать себя Европе, в которую они устремились. Если не сами, то их дети, внуки. Они хотели там найти себя и заработать большие деньги. Ксения Демьяновна, как всегда, даже разговаривая с собой, формулировала резко. Она уже поняла, как привлекательна сегодня такая манера.

Конечно, она хотела бы еще раз съездить в Якутию, но понимала — не выйдет. Не по силам.

Ксения Демьяновна сидела дома, за компьютером, но сбои происходили все чаще. Не у машины, она железная, как говорил Федор, а у нее. Однажды обнаружила, что пропал большой файл, над которым она работала две недели. Ошарашенно глядя на пустой экран, она готова была закричать, позвать Катерину, Федора. Кто из них посмел… Ну да, она выходила на кухню, а в это время кто-то из них… Ксения Демьяновна вскочила со стула так резко, что он с грохотом повалился на пол. Она влетала в каждую комнату, потом рванула дверь чулана.

Нигде никого. Дом пуст. Ксения Демьяновна упала на диван и затихла. Она слышала только клацанье стрелок старых напольных часов, они привычно дробили тишину на равные части.

Она вжалась в спинку дивана, плотно стиснула губы и закрыла глаза. Ничего, ничего, твердила она себе, преодолеет и это. Потом вернулась к столу, закрыла компьютер.

А через три дня обнаружила, что дважды написала одно и то же.

Ее охватил ужас. Неподдельный. Казалось, если бы волосы, коротко стриженные и подкрашенные в русый цвет, не слиплись от пота, то они встали бы дыбом.

Ксения Демьяновна решила разобраться с собой. Понять наконец, насколько серьезно то, что с ней происходит. Она не кинулась в районную поликлинику, просто зарылась в медицинские книги.

Она поставила себе диагноз, а потом обнаружила, что Катерина сделала это раньше ее. Потрясенная, она поняла, что они с дочерью жили параллельной жизнью. Всегда. Так что же означает для нее болезнь, думала она. Наказание или указание?

Если наказание, то по большому счету есть за что. За то, что называют самостью, за эгоизм, за пренебрежение к тем, кто рядом. А если указание, значит, нужно остаться с собой наедине и думать.

Скорее всего она примет второе, решила Ксения Демьяновна. Если первое, то кто-нибудь в мире наверняка доискался бы, за что человека забирает к себе такая нелепая болезнь. Но никто не знает причины, а потому нет лекарства от нее.

Потом, промучившись наедине с собой, Ксения Демьяновна позвонила профессору Назарову, который до конца дней готов числить себя другом Михаила Александровича. Она не знала, что Катерина уже говорила с ним.

Ксения Демьяновна приехала к нему, рассказала о своих поисках и выводах. Он предписал ей сделать некоторые анализы, потом отправил на обследование и подтвердил: она совершенно права. Похвалил — могла бы стать хорошим диагностом. Добавил, что ученый-этнограф, по сути, диагност, он определяет внешнее и внутреннее состояние целых народов.

— Лекарства нет, не было и не скоро будет. Мы работаем. Кстати, Катерина согласилась работать у меня.

— То есть как? — потрясенно спросила Ксения. — Она учится на химфаке, она хочет работать в парфюмерии.

Алексей Иванович вздохнул:

— Парфюмеров много. Их поле густо засеяно, пробиться трудно, много сорняков. — Он поморщился. — Поэтому лучше пойти ко мне в лабораторию да поискать вместе со мной лекарство от твоей болезни. Ты не понимаешь, какова твоя дочь!

Она насторожилась. Для Катерины этот шаг — перемена всей жизни. Выбирая профессию, ты выбираешь среду, в которой предстоит жить. Дочь надеялась попасть в круг тех, кому недостает только изысканных и постоянно новых ароматов. Но пойти работать к профессору Назарову означало иное: видеть больных, для которых главное — обычная осмысленная жизнь.

Должна ли она остановить дочь?

Ксения Демьяновна смотрела на пятнистые от старческих веснушек руки профессора Назарова. Ему не слишком долго работать здесь, отметила она. Катерина, если придет к нему и если ей повезет, успеет написать диссертацию, защититься при Назарове. А потом и занять его место?