— Но ее препарат, насколько мне известно, почти не проверяли. По крайней мере на таком количестве больных, как твой, — резко бросил Назаров. — Так ты говоришь, это она тебе позвонила? Выкинь из головы и работай. — Профессор усмехнулся. — Знаешь, бывает, дают один препарат, а приписывают целебные свойства другому. Улавливаешь? Но нас на это не поймаешь.

Катерина молчала. Он что же, думает, что…

— Уже поздно. Поезжай домой. Отдохни.

Он отвернулся от нее, взял со стола ручку. Подвинул к себе стопку листов.

Катерина закрыла за собой дверь кабинета, по длинному коридору пошла к лестнице. Ей не хотелось ждать лифт.

Домой, сказал он. Отдыхать. Значит, Алексей Иванович считает, что она устала.

А разве нет? Разве не устала она даже не работать, а жить так, как живет много лет подряд? Не устала метаться между матерью и братом, работой? Иногда ей хотелось умереть, но даже мысленно Катерина не могла себе этого позволить. Не будет ее — что станет с ними?

Она спускалась по ступенькам пустынной лестницы — нигде никого. Катерина почувствовала, как внутри что-то расслабилось, а на щеках что это? Она не плакала так давно.

Катерина повернула на чужой этаж, вбежала в туалет и заперлась. Слезы полились потоком, она не останавливала его. Напряжение, с которым она жила в эти дни, прорывалось. В голове проносились слова, мелькали лица — брата, матери, Вадима…

Она открыла кран и холодной водой плеснула себе в лицо. Потом еще, еще. Вода, смешиваясь со слезами, стекала по щекам. Она потихоньку успокаивалась — ведь не маленькая девочка, которая с готовностью переложит на чужие плечи свои заботы. Она уже пробовала, поэтому хорошо знает, что из этого выходит.

Катерина вынула носовой платок из кармана брюк и промокнула лицо. Домой? Профессор сказал, что ей надо отдохнуть. Но разве дома она отдохнет? Ей надо освободиться от грызущих мыслей. Дома не получится.

Поехать на дачу? Но там Федор. Он переселился туда со своими аквариумами. Ему нужен простор и много воды, заявил он. А там — полный колодец. Он собирается устроить карантинный пункт для передержки рыб, привезенных из других стран.

Но сейчас она не хотела его видеть.

Катерина обхватила себя руками, посмотрела в узкое окно под самым потолком. А не поехать ли ей к Ольге Петровне?

Катерина посмотрела на часы. Вынула мобильный телефон.

— Лети. Я в полном одиночестве, — обрадовалась Ольга Петровна.



12



Катерина навсегда запомнила, как горько-прегорько плакала на бабушкиных похоронах Ольга Петровна, младшая подруга, как называла ее Варвара Александровна. Обнимая Катерину похолодевшими руками, Ольга Петровна всхлипывала:

— Ничего, ничего… Теперь ты будешь моей внучкой, девочка.

Катерина не очень-то понимала, что имеет в виду бабушкина подруга. Но Ольга Петровна видела, а еще лучше чувствовала свалившееся на Катерину одиночество. Ее растила не мать, а бабушка и дядя Миша.

— В любой миг, как только что-то тебе нужно, лети ко мне. Я буду любить тебя, как люблю своего внука.

Катерина была не из числа тех, кто при первой трудности кидается к кому-то за помощью. Она старалась справиться сама.

Ольга Петровна звонила часто, звала к себе на праздники. А когда мать уезжала в командировку, забирала Катерину к себе.

Катерина приходила к ней в Ботанический сад, она узнала туда дорогу еще при бабушке. Это было любимое место Варвары Александровны во всей Москве. Она умела обходиться не только с астрами — по своей природе Варвара Александровна была садоводом.

Разница в возрасте не мешает людям, когда они любят одно и то же. Не мешала она и Варваре Александровне дружить с Ольгой Петровной, которая годилась ей в дочери.

Ольга Петровна помогла Катерине определить мать в Дом на Каме. Дело не в том, что она указала, куда лучше всего поместить заболевшую Ксению Демьяновну. Здесь иное, нечто более важное: Катерина ждала разрешения совершить этот шаг. Она его получила.

Болезнь матери началась неожиданно. Однажды, выходя из спальни в гостиную, Ксения Демьяновна остановилась, огляделась и сказала, глядя поверх головы Катерины:

— А где это я? Я жила не здесь.

Голос звучал ясно, но как-то чересчур звонко. Катерина вздрогнула и подняла голову от книги.

Мать мягко ступала по ковру мохнатыми тапочками с шерстяными помпонами на носках.

— Не-ет, это не я жила здесь. Я это знаю. Меня украли.

Катерина, холодея всем телом, заметила, как вибрирует голос матери. Он как будто преодолевал какое-то препятствие. Она отодвинула книгу. Это был учебник по химии. Зачет назначен на вечер, в неурочное время: преподаватель только утром вернулся из командировки. Она хотела воспользоваться лишним часами, но сейчас уже не думала об этом.

— Не-ет. — Голос матери перешел на шепот. — Я должна убежать отсюда.

Катерина не знала, что делать. Заглянув в глаза матери, она почувствовала, как холод проник под блузку. Мурашки побежали по телу. Ей показалось, они прихватили с собой прежнюю жизнь. Немигающие, какие-то белесые, а не голубые, глаза матери, бледные щеки и лоб в испарине.

— Мама, тебе нехорошо? — спросила как можно более спокойно Катерина.

— Я куда-то сейчас денусь, — бормотала мать, не глядя на дочь, она не слышала вопроса. — Я… денусь-оденусь-переоденусь… — Катерина леденела от ужаса. — Вижу. Я вас вижу. — Мать подняла руку и указала на шкаф. — Твои детки. Какое хорошее место нашли. Всех видят, а их — не все. Я одна их вижу. В буфете им хорошо. А этот кто? — махнула в сторону окна. — Он-то здесь откуда? — Она слегка пошатнулась, глаза не моргали. А рот расплывался в улыбке. — Ну да, самое прекрасное место. Дядя Миша говорил: главное — найти место силы. Знаешь, — она резко повернулась к дочери, — он сильный, он такой сильный, он нашел место силы и дал мне почувствовать его. Я никогда не перепутаю место силы и место… слабости? Нет, не так. — Она трясла слипшимися русыми волосами. — Он называл плохие места… Ох, я забыла слово… Забыла… — Она умолкла, посмотрела в окно. Потом обычным голосом сказала: — Хорошая погода. — Помолчала. — Но к вечеру пойдет дождь.

— Дождь? — повторила Катерина с отчаянием в голосе. — Но на улице зима! Сегодня шестнадцать градусов мороза, мама!

— Не кричи на меня, — раздраженно предупредила мать. — У тебя рыбья кровь, а у меня тридцать три градуса тепла! — Мать захихикала. — Я иду плавать. — Она пошла в ванную.

Катерина судорожно схватила сумку, бросила в нее учебник, прижала к груди. Тревожно грохотало сердце.

Ей надо бежать.

Ей нельзя бежать.


Ох, а Игорь в командировке, вспомнила она. А если бы он был дома, что тогда? Известно что. Он сказал бы: "Я не доктор. Я только кошелек для доктора".

Катерина сидела в обнимку с сумкой. Она заметила что-то странное, когда мать приехала из последней командировки. Ксения Демьяновна снова летала в Якутию, эту особенную для нее страну. Катерина знала, что такое этот край для всей семьи Соломиных-Улановских-Веселовых. Минутами мать словно уплывала куда-то, ее голос замирал посреди фразы. А потом она возвращалась из своего ниоткуда и снова становилась прежней.

Катерина сгребла со стола плейер, который слушала в метро, бросила в сумку. Вряд ли она включит его сегодня, но, стоит его нацепить, никто не станет задавать никаких вопросов. Она научилась у Федора. Брат даже ходил дома в наушниках, показывая тем самым, что обращаться к нему бессмысленно. Однажды, сдернув с его головы наушники, не в силах докричаться, Катерина обнаружила, что в них — тишина. Они лишь способ остаться с самим собой наедине.

Вообще она замечала, как не похож Федор на них с матерью. Похоже, якутская половина крови не смешалась с другой половиной, русской.

Катерина медлила, не решалась уходить. Она слушала шум воды в ванной. Можно ли оставить мать одну? Но она не могла заставить себя встать и пойти к ней в ванную. Она пыталась убедить себя, что ничего не произошло. Может быть, она сама переутомилась в эту сессию и ей кажется то, чего нет на самом деле?

Наконец мать вышла из ванной в белом махровом халате. Обычная Ксения Демьяновна Улановская-Веселова… Мать ставила девичью фамилию впереди, в память о погибшем на фронте отце.

— Ты как? — тихо спросила Катерина.

— Я? Отлично поплавала. — Мать весело засмеялась. Глаза блестели, но обычным ровным блеском. — Знаешь, я что-то неважно спала, мучили кошмары. Снились какие-то железные норы, мне стало трудно дышать. — Она поморщилась. — А теперь — как заново родилась. А что с тобой? Ты такая бледная. Ты, случаем, не беременна?

— Я?! — Катерина ошарашенно посмотрела на мать.

Ничего себе — беременна! Да ни о чем таком они с Игорем не думали. Зачем? Разве женятся только для того, чтобы сразу родить ребенка?

— Тоже, наверно, плохо спала, — заметила мать. — Всю ночь читала химию. Правда? Скорее всего нас опутала магнитная буря. Проверю по Интернету. Игорь скоро приезжает? — Мать говорила обычным голосом, выглядела — тоже.

— Нет. Не очень. Дней через пять, — ответила Катерина.

— Значит, ты можешь жить со мной эти дни. Замечательно.

— Ты сегодня работаешь дома? — спросила Катерина.

— Да, мне надо закончить отчет по теме, — кивнула мать.

— Тогда я пошла. — Катерина медленно встала. Она все еще сомневалась — заговорить ли с матерью о том, что было. Оставить ее одну или…

А что — или? У нее зачет.

— Я пошла, — сказала Катерина. — Если что — звони.

— Пока, пока… — Не глядя на дочь, мать помахала рукой.

Весь остаток дня Катерина вздрагивала от звонка мобильника. Но, глядя на дисплей, видела — не номер матери — и успокаивалась. Звонили Игорь, Федор, подруги. Если мать не подает голос, думала она с тревогой к концу дня, это еще не значит, что с ней все нормально.