Среди всех, кого он сумел припомнить, Рейчел лучше других подходила на роль члена клуба доставки бесплатного куриного бульона. У него было несколько знакомых мамаш, которые вязали ему свитера, пекли пирожки или заглядывали на ужин с кастрюлей тушеных овощей. Его друг Малаки Кондон называл их БМО — Бригада Матерей Одиночек. То были приятные женщины, выражавшие свою благодарность за то, что он заботился об их бесценных чадах. Они были добрыми и щедрыми, их подарки попадали к нему аккуратно упакованными в корзинки из ивовых прутьев, украшенные цветами, шишками, морскими ракушками и шоколадками. Подношения всегда сопровождались проникновенными посланиями.

Суп стоял в пакете из плотной бумаги: несомненно, изготовленном вручную. Он покопался в обрывках, ища ключи к разгадке. Ни записок, ни цветов. Никаких признаков того, что его принесла Рейчел или кто-то другой.

Алан признавал тот факт, что умышленно изображал дурачка, принимая эти подарки. Некоторые женщины, приносившие продукты и вещи, были разведены, две рано овдовели. Он догадывался, насколько тяжело им было в одиночку растить детей. Эти женщины с искренней добросовестностью и вниманием читали книги о том, как быть идеальными родителями, и изо всех сил старались ими стать. Но одиночество давало о себе знать. Они всегда были готовы утешить ребенка, если ему приснился кошмар, напоить теплым чаем от больного горла и держать тазик, если его тошнило. После многих бессонных ночей холостой педиатр превращался в мечту наяву. Поэтому они вязали ему свитера и пекли пироги.

Кого-то из них Алан приглашал на свидания. Они прекрасно проводили время. Женщины были приятны в общении, остроумны, умны и обаятельны. Алан жалел о том, что не испытывал к ним серьезных чувств. Ведь слова «брак» и «семья» звучали очень заманчиво. Он начал гадать, чего же ему не хватало: почему он не мог любить этих женщин, которые, казалось, были от него без ума?

Он нашел лишь один ответ: они не были Дианой.

Когда Алан совершал выезды на дом в Галл-Пойнт, Диана открывала ему дверь с лицом, перекошенным от гнева. Она не скрывала своих чувств, и в ту пору они были воистину ужасны. С взъерошенными космами, безумными глазами, одеждой, заляпанной мочой и слюнями Джулии, она лишь отдаленно напоминала ту девушку, которую он когда-то возил в «Роузкрофт Инн». Она разговаривала с Аланом, но смотрела только на Джулию. Ни отвращения, ни привязанности, вообще ничего. В те времена Алан был для нее случайным гостем. Не деверем или мужчиной, с которым у нее один раз было свидание — бывшим другом, превратившимся в заклятого врага, — он был просто человеком, которого она вызвала, чтобы тот облегчил мучения ее дочери.

Она упомянула время. Она хотела узнать, смогут ли они — она, ее мать и Джулия — побыть вместе еще немного дольше. Он поглядел на висевший над телефоном календарь, разосланный всем жителям Хоторна компанией «Лейтон фармаси». На обложке была фотография маяка, у которого он гулял с Рейчел и заодно подхватил простуду. Снимок запечатлел то самое место, где они — Алан поискал подходящее слово — «совокуплялись». Любовью тогда и не пахло. Он сорвал фото и швырнул его в мусорную корзину.

Потом он посмотрел на числа. Белые квадратики, тянувшиеся через июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь. Семь страниц, семь месяцев. В голове у Алана гудело, а перед глазами висела мутная дымка. Он сомневался, что Джулия проживет больше семи месяцев, семи страниц календаря.

Но, с другой стороны, Джулия снова и снова преподносила ему сюрпризы. Он не ожидал, что она отметит свой первый день рождения. Он ни за что бы не поверил, что увидит праздник в честь ее пятилетия. Дети с подобными проблемами со здоровьем, как правило, умирали рано, поэтому каждый новый год был для них подарком небес. Но в этом году Джулия вдруг решила подрасти.

Алан потер переносицу. У него была всего одна племянница. Вперив взгляд в календарь, он видел, что до наступления лета оставалось совсем ничего. Джулия обожала море. Когда вода становилась достаточно теплой, они с матерью лежали на линии прибоя на закрытом для посторонних пляже рядом с маяком, тихо покачиваясь на маленьких волнах. Алан сам был свидетелем тому, как позапрошлым летом Диана держала Джулию на руках, а море кружилось и играло вокруг них. Прозрачный изумрудный прилив, кремовая пена и две белокурых головки.

Они выглядели такими свободными. Диана сбрасывала груз забот, Джулия нежилась в руках матери. Алан слышал пение Дианы, видел ее улыбку. Летнее солнце посылало на землю свои лучи, и вода постепенно убывала. После плавания Диана возвела из мокрого песка замок. Джулия безмятежно лежала рядом с ней, с довольным видом впитывая тепло желтого светила.

Замок был высоким, внушительным. Диана построила башенки и выкопала ров. Для украшения она использовала аномии, кусочки стекла и щепки от выброшенных на берег досок. Взяв ладошку дочки, Диана помогала Джулии приминать песок. Так что, сама о том не подозревая, Джулия тоже вносила свою лепту. Но на лице Дианы была неподдельная радость. Она играла со своей малышкой, и никто не мог бы сказать, что это было не так.

Семь месяцев, подумал Алан. Семь страниц. Он не знал, сколько еще раз ему удастся увидеться с ней, с Дианой — со смертью Джулии Диана исчезнет из его жизни. У Алана не останется причины для встреч с ней. И без Джулии они оба погрузятся в беспросветный мрак.

Белые квадратики на календаре. Алан хотел помчаться к Диане. Она спросила, смогут ли они побыть «вместе». Алан мечтал стать частью их семьи. Он хотел жениться на Диане. Помочь ей воспитывать Джулию тот короткий отрезок времени, что был ей отведен, и пройти с ней через все невзгоды. Девочка заслуживала отца. И он хотел взять на себя эту роль.

Держа банку с оставленным кем-то на кухне куриным бульоном, Алан рассматривал числа и гадал, какое из них станет для Джулии роковым. Он подумал о своем брате Тиме, который пропадал в море на рыбацком катере. Вдали от суши, под звездным небом он по-прежнему был причиной их душевных страданий. Алан хотел бы вернуть Тима на берег и заставить его уладить дела с Дианой. И с ним, Аланом. Чтобы все получили шанс сдвинуться с мертвой точки.

Пока не будет слишком поздно.


Люсинда Роббинс планировала провести вечер в дружеской беседе с дочерью. Но Диана приехала поздно, а участники кружка чтения Люсинды так увлеклись обсуждением Шекспира, что и не заметили, как пролетели лишних сорок пять минут. Потом Диана уложила Джулию спать, а Люсинда вернулась со своей вечерней прогулки в тумане. И наконец-то на кухне, кроме них, никого не было.

— Ну? — спросила Люсинда.

Диана стояла у плиты, размешивая плитку горького шоколада в кастрюле с кипящим молоком. Она надела белую ночную рубашку, и со спины выглядела такой тощей, словно понемногу уменьшалась до размеров Джулии.

— Почти готово, — ответила Диана.

— Я не про шоколад, — сказала Люсинда. — Я о другом.

— Как ваши чтения?

— Просто чудесно. Я бы даже сказала — восхитительно. Мы никак не могли понять, почему, учась в колледже, так и не удосужились прочитать «Тщетные усилия любви». При том что все мы специализируемся в английском языке, ни одна из нас не…

— Я больше не собираюсь этого делать, — сказала Диана.

— Что, милочка?

— Доставлять бульоны Алану Макинтошу.

— Почему? Он…

Диана покачала головой. Попробовав шоколад, она добавила молока и продолжила помешивать.

— Он спал. Я знаю, потому что он не ответил на дверной звонок, и я прошла в дом. Мне следовало оставить суп на веранде, но я хотела, чтобы он обязательно нашел его, — я такая дура.

— Но почему? Это нормальный заботливый жест.

— Это был твой заботливый жест, мама.

— У него никого нет, дорогая. Ты думаешь, что он великий доктор, но позволь я тебе скажу кое-что. По выходным он приходит в библиотеку, потому что ему очень одиноко. В этом они совсем не похожи с Тимом.

Диана выразительно посмотрела на мать. В ее взгляде не было улыбки, только предупреждение Люсинде, чтобы она замолчала.

— Давай лучше не будем, — сказала Диана.

— Дорогая…

— Мам, пожалуйста. Я не сумасшедшая. Клянусь. Меня полностью устраивает нынешнее положение вещей. Пусть Алан заботится о Джулии. Это его работа, понимаешь? И я не хочу все испортить куриным бульоном, визитами вежливости и раздумьями о том, что, возможно, когда-нибудь…

Люсинда наблюдала за тем, как она разливала шоколад по синим кружкам. У Дианы слегка дрожали руки, и поэтому ложка позвякивала об край. Стелла вспрыгнула на стол и принялась слизывать пролитое молоко, Диана наклонилась к ней и потерлась щекой о голову кошки.

— Когда-нибудь что? — спросила Диана.

«Когда-нибудь мы снова будем друзьями, как и прежде», — хотела сказать Люсинда, но ничего не сказала. Она мысленно перенеслась в первые дни знакомства Дианы с парнишками Макинтош.

Однажды, перед своим двадцатишестилетием, Диана расцвела. У нее прорезалась лучезарная красота: их собственный гадкий утенок превратился в плотника-лебедя. Сама того не понимая, Диана посеяла между братьями семена кровной вражды. Она и не догадывалась, по крайней мере сначала, что сильно ранила чувства Алана: ей было невдомек, что он влюбился. Но потом она, наверное, прозрела. Потому что его боль увидел бы даже слепой.

Тогда Диана начала гулять в компании приятеля и его брата — Тима и Алана, — и эта троица стала неразлучной.

— Эммету они нравились, — сказала Люсинда. Хотя она мечтала, чтобы Диана сошлась с Аланом, Эммету больше по душе был Тим. Люсинда считала Эммета самым умным мужчиной из всех, кого она знала, но у него, как у старого работяги, был свой пунктик насчет выскочек с дипломами. — Оба.

— Я знаю.

— Он хотел, чтобы ты была счастлива. — Люсинда подумала о годах, которые они прожили вместе. Эммет частенько рыбачил с Тимом. Он соорудил шкафы для смотровой комнаты Алана. Узнав о беременности Дианы, он радовался, словно ребенок, но умер от сердечного приступа месяц спустя. А потом уехал Тим. Двенадцать долгих лет назад.